Ричард Штерн - Башня
– Когда со мной ты и мое виски, я чувствую себя гораздо лучше.
Патти тоже улыбалась:
– Ты лжец, папка. Ты очень устал. Эти большие проекты уже не для тебя, а еще ни один не был таким гигантским, как «Башня мира».
– Наверное, тебе пожаловалась мама?
– Да нет, не в этом дело. – Все еще улыбаясь, она добавила: – Я не слепая. Тебе нужно отдохнуть. Съезди куда-нибудь с мамой. Выберитесь, наконец, в Ирландию, вы же об этом столько говорите.
Она помолчала:
– Почему ты туда так и не съездил, папа?
– Почему? Знаешь, у меня никогда не хватало времени.
– Это не причина.
Макгроу усмехнулся.
– Раз ты такая умная девочка и все на свете знаешь, то и назови мне эту причину. – Он покачал головой. – Нет, это будет не то. Так и быть, я тебе скажу, девочка. Дело в том, что Ирландия для меня не страна, Ирландия для меня – сон и мечта, которые я боюсь разрушить, если вдруг действительно ее увижу. Вот так.
Он допил свое виски.
Патти нежно улыбнулась.
– Я бы сказала, что это почти правда, но в это «почти» я не верю. Ты боишься? Ты, который никогда ничего не боялся? – Она снова покачала головой. – Никогда бы не сказала.
Было время, когда взаимопонимание с ней устанавливалось быстрее, чем даже с Мери. Жена и дочь были очень похожи, но и очень разные; каждая ревниво оберегала суверенность своего внутреннего мира.
– Мне многого в жизни приходилось бояться, лапушка, – ответил Макгроу. – С того момента, когда я увидел тебя через окно роддома, я боялся, что ты однажды уйдешь, и ты все же ушла,..
– Я не ушла, папа.
– В известном смысле ушла. Не знаю, что чувствуют матери, когда женится их сын, но знаю чувства отца, когда речь идет о его дочери.
Он заставил себя улыбнуться. Это стоило ему немалых сил:
– Никакой самый-самый-самый муж не может быть достаточно хорош.
– Ты думаешь, что Поль самый-самый-самый лучший муж на свете?
Он подумал: «Вот в чем дело, Макгроу. Что же ты ответишь? » – и произнес с улыбкой: – Бывают и хуже. – «В самом деле? – спросил он себя. – Ты так думаешь и после разговора с Гиддингсом? »
Улыбка Патти сразу погасла: – Ты это всерьез?
– Ты не слышала, что я сказал, лапушка?
Патти ответила: – Ты прекрасно умеешь спрятаться в свою скорлупу, и, как мне говорили, прекрасно играешь в покер. – Она с хитрым видом покачала головой. – Не знаю, с чего бы это, потому что я иногда вижу тебя насквозь. Мне всегда казалось, что Поль тебе нравится.
– А что заставило тебя изменить свой взгляд?
– Твое поведение сегодня. Что случилось, папа?
Макгроу попытался выиграть время. Когда подошел официант, он поднял глаза.
– Еще одну, сэр?
– Да, – ответила за него Патти, – и разумеется папе, мне не надо. – И потом, когда официант отошел: – Что-то очень плохое, да?
– Собственная дочь приперла меня к стенке, – ответил Макгроу. Он пытался сохранить легкий тон, но не был уверен, что у него получается. – Не знаю, лапушка. Возможно, есть кое-что, связанное с «Башней мира».
– Что именно? – И, будучи дочерью генподрядчика и женой субподрядчика, сама себе ответила: – Какие-то махинации? Поль? Но как он мог... – Она запнулась, потом спокойно добавила: – Разумеется мог, почему бы и нет? Из твоих рассказов я знаю, как это бывает – поставки, поддельные накладные, акты на списание. Она легко произносила все эти термины. – Это так?
– Ничего конкретного я еще не знаю, лапушка. И не буду поливать грязью человека, пока не буду уверен.
Тут появилась следующая порция. Макгроу посмотрел на нее, пригубил, но заставил себя пить по капельке. «Мне сейчас нужен не стакан, а бутылка, – сказал он себе. – И хорошая компания, как в старые времена. С Фрэнком. С Джимми. С О’Рейли и Мактюрком. – Имена звучали в его голове, как колокольный звон. – Пить, рассуждать и взрываться смехом, как в давние-давние времена».
– Да, папа.
Господи Боже, неужели он говорил вслух? Ставя бокал, он заметил, как дрожит рука.
– Я слышала твои рассказы о них, – сказала Патти. – Жаль, что я тебя не знала тогда.
Он уже овладел собой:
– Мне было уже под сорок, когда ты родилась, лапушка.
– Я знаю.
– А бедняжке Мери всего на год меньше.
– Это я тоже знаю. Но мне никогда не мешало, что мои родители были старше других. Да вы и не были.
– Ну, не знаю, – ответил Макгроу. – Молодость прошла, а тут вдруг появилась ты. – Он улыбнулся. – Мы очень хотели тебя, лапушка. Когда ты появилась на свет, здоровая и невредимая, я упал на колени и возблагодарил Господа.
Он снова поднял свой бокал:
– Давай закажем поесть.
Казалось, Патти его не слышала:
– Что с ними стало, с Фрэнком, с Джимми, с О’Рейли и... как же его звали... Мактюрком?
– Да. Это был такой могучий волосатый ирландец, плечи как висячий мост.
Макгроу помолчал:
– Что с ними стало? Я не знаю, лапушка,
«Да, ну и денек. Сплошные разбирательства и воспоминания».
– Однажды я видел сон. Лезем мы с друзьями на какую-то гору. Карабкаемся все выше и выше и попадаем в туман. Я их уже не вижу, даже голосов не слышу, но нечего делать, надо лезть дальше.
Он вздрогнул и невидящим взглядом уставился куда-то вдаль, как будто вглядываясь в свое прошлое. Ему понадобилось немалое усилие, чтобы вернуться назад, в сегодня, и продолжать:
– На вершине той горы я выбрался, наконец, на солнце. Огляделся, но никого не увидел. Что стало с остальными, я так и не узнал. Думаю, этого человек никогда не знает. На вершине он всегда остается один.
Он уже хотел кивнуть официанту, но вдруг спохватился:
– Подожди, ты хотела мне что-то сказать?
– Я хочу уйти от Поля, папа. Точнее, хотела. Но если он угодил в неприятности... – она улыбнулась, посмеиваясь над собой. – Я не хочу строить из себя благородную даму. Благородные дамы невыносимы, потому что все портят этим своим благородством. Но если у Поля неприятности, то сейчас не время бросать его, папа?
Не знаю, лапушка. Не знаю, что тебя толкнуло на это. – Макгроу замялся, – Ты не хочешь мне рассказать?
Сколько раз он уже задавал ей этот вопрос, и знал, что она ответит «да», иначе она вообще не затевала бы этот разговор. Он спокойно смотрел на дочь и ждал.
Патти снова улыбнулась:
– Ты меня видишь насквозь, папа. Нам никогда не стоит вместе играть в покер.
Макгроу не ответил.
– Меня толкнула на это самая банальная из всех причин, – начала Патти. – Хотя сегодня она... ей вряд ли придают особое значение. Думаю, большинство женщин не слишком переживает, если их мужья погуливают на стороне. Но я – да.
Макгроу сидел молча, стараясь подавить приступ ярости. Наконец он произнес: «И я тоже. И мама»,
– Я знаю. – Патти ласково улыбнулась. – Вы привили мне старомодные взгляды. И я этому рада.
Макгроу снова помолчал, – потом спросил: «Ты знаешь, с кем? »
– Зиб Вильсон.
– А Нат знает?
– Я у него не спрашивала.
Наступила тишина.
– Наверно, – начал Макгроу, – если бы у вас были дети... Я знаю, что это старомодно...
– Детей у нас никогда не будет. Это еще одна причина. Поль сделал вазектомию. Прошло немало времени, пока он соизволил мне это сообщить, но это правда.
Патти взяла меню и ослепительно улыбнулась:
– Ну, а что у тебя новенького? Полагаю, мистер Макгроу, вам стоит заказать поесть. Или вы хотите накачаться одним спиртным, старый пьяница?
«Боже, – сказал он себе, – если бы я мог так относиться к своим проблемам! Но не получится».
– Ты говоришь как...
Глаза Патти подозрительно заблестели.
– А ты, папа, говоришь... – Она запнулась, на глазах у нее появились слезы.
Достав бумажный носовой платок, она принялась сердито вытирать глаза.
– А, черт! – сказала она, – Черт! Черт! Я не собиралась реветь.
– Иногда, – ответил Макгроу, – человек должен или разреветься, или разбить что-нибудь вдребезги. Я тебя понимаю, лапушка.
Из ресторана в редакцию Зиб вернулась на такси. В кабинете она упала на стул, сбросила туфли и, не замечая груды рукописей на столе, невидящим взглядом уставилась в стену.
Она ни на миг не поверила тому, что Поль Саймон сказал о Нате: что это тип с Дикого Запада, с которым не стоит перегибать палку. О Нате у нее было свое мнение.
Однако, насколько хорошо она знает собственного мужа? Насколько вообще можно знать другого человека? Эта проблема постоянно обсуждалась в рассказах, которые ей приходилось читать по работе. Видимо, в ней что-то есть.
Они с Натом были женаты уже три года, и хотя их брак был относительно непродолжительным, этого было достаточно, чтобы узнать подход Ната к обыденным каждодневным вещам, а ведь именно он говорит об основных чертах характера.
Нат каждый вечер аккуратно вынимал все из карманов и развешивал одежду. В ботинки вставлял колодки. Пасту выжимал не с начала, а обязательно от конца тюбика, и Зиб была уверена, что, чистя зубы, он отсчитывает ровно тридцать секунд или сколько там, сорок пять? Двадцать один, двадцать два, двадцать три...
