Рашид Кешоков - По следам карабаира. Кольцо старого шейха
— Садись, сын мой, — пододвигая Арсену стул, сказал хозяин. — Скажи твое имя. Знаешь, как говорят арабы: «Спеши обрадовать добрым словом встречного, — может больше не придется встретиться». А доброе слово как скажешь без имени?
— Махмуд мое имя, — солгал Сугуров. Я действительно из милиции — вы верно угадали. Я постараюсь не отнимать у вас много времени…
— Ничего, сын мой. Говори, я слушаю.
— К вам у нас нет никаких претензий, — торопливо продолжал Арсен, постепенно овладевая собой. — Мой приход вызван необходимостью задать вам несколько вопросов…
Старик хитровато прищурился и сказал уже без улыбки, но по-прежнему сладким тоном:
— Прости, Махмуд, меня старика, но… если разговор по делу, то и вести его надо по делу. Может, есть у тебя какая книжечка, в которой написано, откуда ты и кто ты таков?
— Разумеется, есть, — сказал Арсен и привычным движением полез в карман пиджака, но вовремя остановился. Ну, и хитрая бестия этот белобородый! В удостоверении-то черным по белому написано, что оно выдано никакому не Махмуду, а Арсену Сугурову!
Омар, от которого не ускользнуло замешательство гостя, лицемерно опустил глаза и сказал примирительно:
— Забыл книжку? Ладно уж — старый Омар привык верить людям. Аллах велел верить. Говори, чего надо тебе?
Сугуров готов был провалиться сквозь землю. С ним обошлись, как с мальчишкой: сначала надрали уши, а потом погладили по головке. С трудом сдерживаясь, чтобы не наговорить грубостей, он задал-таки свой первый вопрос, отлично понимая, что инициатива принадлежит не ему:
— Вам знакомо имя — Умар Паритов?
— Нет, Махмуд. Не знаю такого.
— Вспомните хорошенько. Он был у вас примерно две недели назад. По его словам, — привозил несколько колец на реставрацию. В одном — камень выпадал, в другом — уменьшить кольцо надо было… еще что-то.
Омар развел руками.
— Много ко мне народу ходит. Может, и был такой Паритин…
— Паритов.
— Пусть так. Не помню.
— Я хотел бы поговорить с вашими мастерами.
— Нет никого Двоих третьего дня по мобилизации взяли, один — брата в армию провожает. Война теперь… А завтра — день нерабочий, воскресенье.
— У вас три мастера?
Омар Садык поджал губы.
— Четыре.
— Трех нет, как вы говорите. А где четвертый?
— Болеет.
— И часто у вас пустует мастерская?. Кстати, может вы мне ее покажете?
— Нет, дорогой, — прищурившись, сказал Омар Садык и сухая ладонь его, лежавшая на столе, сжалась в кулак. — Не дело говоришь. То — нет претензий, то — покажи мастерскую! Может, еще обыск захочешь сделать! Не много ли? Удостоверения нет, формы на тебе нет! Если дано тебе право — возьми нужную бумагу у своего начальника — тогда приходи, все увидишь, все узнаешь, а теперь — не гневи аллаха!
Лицо старика преобразилось. Еще минуту назад приветливо-открытое, даже угодливое, оно стало теперь непроницаемо-жестким, враждебным. Ехидные тонкие губы сжались, глаза скрылись в узких щелках слегка припухших век, брови вытянулись в одну почти ровную белую линию и показались чужими, нарисованными белым гримом. Нет, не хотел бы Арсен Сугуров попадаться этому дряхлому на вид старцу на узкой дороге Зол и страшен он был сейчас в своем холодном спокойствии.
И еще одно смутно беспокоило Сугурова, — он даже не отдавал себе отчета что это, но чувствовал какую-то неуловимую фальшь в словах Омара, в манере говорить и держаться, во всем его поведении. Возможно, сложись все иначе и не попади он сразу же впросак, Арсен и обратил бы внимание на то, как не вяжется абсолютно правильная, иногда даже изысканная русская речь Омара Садыка с наигранным стремлением упростить ее, уподобить речи не очень-то грамотного кавказца, который никогда не заговорит, как русский, потому что привык к горскому словоупотреблению — с повторами, навеянными фольклорной языковой стихией, с ритмически организованным, плавным, даже напевным строем. Омар Садык говорил именно так, но не совсем так.
И Арсен, на протяжении всего разговора чувствовавший себя не в своей тарелке, не заметил, не понял этого.
Так он и ушел, не разобравшись, почему старик показался ему фальшивым, играющим не свойственную ему роль.
До ухода Сугуров еще спросил:
— Вам не знаком бывший ювелир Самуил Исаакович Чернобыльский?
— Как сказал? Прости, не расслышал!..
— Самуил Исаакович Чернобыльский.
Садык снова согнал с лица жесткое выражение, провел по бороде рукой.
— Когда-то имя его знали многие, сын мой. Известный был золотых дел мастер. Кавказские промыслы хорошо понимал. Много лет ничего о нем не слыхал. Да и раньше встречаться не приходилось. Люди рассказывали. Жив ли?
— Жив, — сказал Арсен. — Недавно здесь, в Дагестане был. На отдых ездил, если правду говорит…
— А почему нет? Зачем старому человеку неправда? Однако, заговорились мы с тобой… — Омар Садык встал, всем своим видом показывая, что гостю пора уходить. — Прости, Махмуд, что не встретил тебя, как подобает горцу, но… хозяйка моя захворала, грудная болезнь у нее…
— Возможно, мы не в последний раз с вами видимся, — многозначительно сказал Арсен, скрывая досаду, вполне понятную в его положении, и вдруг, уже поворачиваясь к дверям, чтобы уйти, уловил мимолетное прислушивающееся выражение бесцветных глаз Садыка и гримасу нетерпения, которая, однако, тотчас же исчезла, как только старик заметил, что на него смотрят.
— Старуху мою не слыхать. Как бы не случилось чего с ней… — точно объясняя свое поведение, сказал он.
Выходя, Сугуров оглянулся на дом. Все занавески на окнах были задернуты.
* * *Кляня себя последними словами за необдуманный и как следует не подготовленный визит к Омару Садыку, Арсен повернул за угол и, остановившись, прислушался. Из переулка до него донесся жесткий звук задвигаемого засова. Значит, этот старый хитрец стоял и следил — ушел он или нет. Зачем ему это нужно? И почему он навострил уши, когда Арсен собрался уходить? Какой-то странный звук, будто что-то упало, вроде бы донесся из глубины дома. Тогда Сугуров не обратил на него внимания. Может, у старика был кто-нибудь посторонний?
Арсен вернулся и выглянул из-за угла. Переулок был пуст. Калитку усадьбы Садыка отсюда хорошо видно. Может быть, подождать?
Он достал «Беломор», но папиросу вынуть из пачки не успел: калитка отворилась, и из нее сначала высунулась голова, — обладатель ее оглядел улицу, — затем показался весь — в войлочной шляпе, в черкеске с белыми костяными наконечниками газырей и в хромовых сапогах.
Послышался уже знакомый Арсену звук задвигаемого засова, и гость Омара Садыка, которого он почему-то счел нужным прятать, быстро зашагал по направлению к тому углу, где стоял Сугуров.
— Значит, у тебя все же был кто-то, старый волк… — прошептал Арсен и спрятался за дерево. Он уже знал, что не выпустит сегодня из виду человека в горской одежде. В одном ему не повезло, так, может, повезет в другом?..
Весь остаток дня лейтенант милиции Арсен Сугуров «висел на хвосте» у Зубера Нахова…
13. Вырванная страница
Самуил Чернобыльский дает «консультацию». Омар Садык. Заметка в «Терских ведомостях». Кто рылся в папках с делами? Суета сует и томление духа. Пропажа. Вырванная страница. На сцене появляется Алексей Буеверов.
Первые сутки после отъезда Арсена Сугурова в Дагестан, пока Вадим Акимович носился по городским школам в поисках учебника с вырванной страницей, Шукаев занимался канцелярией — это было необходимо при его профессии, хотя со студенческих лет он не мог терпеть бюрократических бумажек. Он еще раз просмотрел некоторые протоколы допросов, особенно те, которые касались странной кражи мельхиорового кольца с александритом (название камня ему все же удалось установить в инвентарных документах скупочного отдела «Ювелирторга»); решил, что тратить время на повторные допросы заведующего и продавщицы нет смысла — дотошный Бондаренко сделал все на совесть. Затем Жунид разослал шифровки в управления НКВД и органы милиции о розыске Рахмана Бекбоева, по неизвестным причинам уехавшего из Черкесска. На Одноухого Тау, правда, не падали подозрения о его участии хотя бы в одном из преступлений последних месяцев, но Шукаев считал нужным на всякий случай проверить и такую возможность.
Что же касается бывшего ювелира Чернобыльского и завхоза театра Умара Паритова, то их обоих они допросили вместе с Арсеном накануне его отъезда.
Покончив с бумагами, Жунид заперся в их новой резиденции, позади кабинета Гоголева и, усевшись на диване, Взвалил себе на колени старую, пожелтевшую подшивку «Терских ведомостей» за 1914 год и стал просматривать последние страницы каждой газеты, где обычно печатались скандальная хроника, информации о происшествиях и уголовных делах, слушаемых во Владикавказских судах.
