Рашид Кешоков - По следам карабаира. Кольцо старого шейха
Теперь для старого Садыка настали трудные времена, хотя, говорят, кое-что осталось у него от прежнего состояния, не дает оскудеть его дому и патент на частную ювелирную мастерскую, где работает у него несколько кубачинцев. Помимо легального сбыта продуктов их ремесла, Омар Садык (об этом Зуберу тоже было известно) занимался и скупкой дорогих украшений из золота и драгоценных камней, что уже и вовсе не поощрялось Советской властью.
Помимо всего прочего, старый, на вид немощный человек, сидевший перед Зубером Наховым, скрестив ноги на персидской подушке, обладал странным могуществом в кругу людей, почему-либо поставивших себя вне закона, к услугам которых при случае прибегал, не оставляя без внимания и их нужды.
Сведения эти Зубер почерпнул в свое время у Хапито Гумжачева, с которым пришлось ему посидеть в пересыльной тюрьме по делу карабаира. Чуть ли не под страхом смерти адиюхский конокрад Хапито рассказал Зуберу об Омаре Садыке. А несколько лет спустя воровская изменчивая фортуна снова столкнула Нахова с таинственным шейхом. Было это здесь же, в Дербенте, только не в доме Омара, а на одной из квартир, у человека, известного Зуберу под именем «барона». Там и получили они поручение от старика. Там же он назвал им и велел запомнить свой адрес, но запретил являться к нему без крайней на то необходимости. Правом быть гостем Омара Садыка пользовался далеко не каждый.
Некоторые из тех, кто знал шейха по его связям с преступным миром, поговаривали даже, что он сидел уже в тридцатые годы, но по настоятельным требованиям из-за рубежа, исходившим от мусульманской лиги в Азии, срок наказания ему был сокращен и по отбытии его он появился здесь, в Дагестане, где легко пустил корни, так как знал аварский язык. Дом, в котором Омар Садык жил теперь, по словам Хапито Гумжачева, принадлежал прежде отцу шейха, купцу первой гильдии, убитому в годы гражданской войны в отряде Шкуро. Вернувшись из мест заключения, Омар Садык, якобы, перекупил дом у его последнего хозяина и устроил в подвале мастерскую.
Одним словом, Омар Садык, при всей своей внешней добропорядочности, внушал страх Зуберу Нахову.
Пауза затянулась.
— Говори! — коротко приказал старик.
Неслышно ступая, вошла черноглазая средних лет женщина с наполовину закрытым лицом и поставила перед ними поднос с сушеным инжиром, кувшин и два кубка. Шейх, как видно, не всегда следовал установлениям Магомета.
— Я… я не нашел цыгана, — прошептал Зубер. — Его сначала взяли, потом он драпанул. А куда — не знаю. В Черкесске опасно — туда вызвали майора из Ставрополя. Я знаю его — с ним шутки плохи…
— Кто?
— Шукаев Жунид. Кабардинец. Слышали о карабаире?
— Твое дело отвечать, мое — спрашивать, — оборвал его Омар и, взяв серебряный кубок, стоявший на подносе, отпил глоток вина. На сухой морщинистой шее судорожно дернулся острый кадык и опустился на место. — У барона был?
— Разве он не сказал?
— Послушай, ты, червь земной, — прищурившись, зашипел шейх. — Ты простой жалкий вор — так не забывай, где твое место. Или, может, не знаешь, что говорит святой Коран о таких, как ты? — Омар Садык осторожно поставил кубок на поднос и, погладив бороду, негромко процитировал: — «Вору и воровке отсекайте их руки в воздаяние за то, что они приобрели, как устрашение от аллаха»… Мне стоит шевельнуть пальцем, и твоя песня будет спета на веки вечные, понял?
— Понял, устаз[52], понял, — поперхнулся инжиром Зубер.
— Тогда отвечай на вопросы кратко. И перестань блеять, точно овца, отбившаяся от стада. Был у барона?
— Нет, господин. Не был. Не знаю, где он. Весь Дербент обошел, по всем малинам искал — нету нигде.
— Ну, вот что… — белые брови Омара задвигались и залегли хмурой складкой на переносице. — Даю вам сроку неделю. Пойдешь к барону, я скажу, как его найти, и скажешь ему… Запомни мои слова хорошенько…
— Запомню, все запомню.
— Хоть на дне моря пусть отыщет цыгана. Мне нужна катрантун таниятун. Повтори — «катрантун таниятун».
— Кат… катрантун таниятун, — точно попугай прошептал Нахов.
— Слова эти арабские, в переводе они означают «вторая капля» И еще передашь: если барон или цыган вздумают играть с Омаром Садыком в плохую игру, то пусть поостерегутся. Знаешь рутульскую пословицу «Были абрикосы, был салам алейкум, кончились абрикосы — кончился салам алейкум!» Впрочем, где тебе знать?
— Прости, Омар, но в твоих словах туман… какая «вторая капля? Мы с цыганом знали только, что наше дело найти того фрайера и взять у него…
— Заткни свою поганую глотку, нечестивец! — неожиданно взорвался Омар Садык, оглянувшись на дверь, и в глазах его вспыхнули холодные искры. — Бездарные воры, бездарные жулики… простого дела не сумели сделать, подняли тарарам на весь город. Исполнишь, что я сказал, большего от тебя не требуется. И думать забудь о том, что вам с цыганом было поручено. Скажешь только барону, если он или цыган не найдут мне «вторую каплю» — не сносить им голов. Мне известны все их художества. И пусть помнят, что теперь военное время — нянчиться с такими, как они, никто не станет. Понял?
— Понял, почтенный шейх.
— То-то. И того, что я сказал тебе, не вздумай повторять даже во сне.
— Что ты, господин, что ты…
— Прежде чем ты уйдешь, — снова огладив бороду, сказал Омар уже благодушнее, — ответь мне еще на один вопрос.
— Все, что хочешь, хозяин…
— Заткнись и отвечай, когда спросят. Где платок Хахана?
— У меня… — Зубер полез за пазуху.
— Давай сюда, — снова нахмурился шейх. — Глупцами земля полна. Какой шайтан надоумил ваши пустые головы разбрасывать их повсюду?
— Хапито велел…
— Я еще оборву Хапито его длинные уши, — сказал старик, пряча платок с монограммой, который отдал ему Нахов. — А теперь — можешь выпить такое вино, какое тебе, дураку, и во сне не снилось…
Нахов потянулся к кубку, который до этого не решался взять, но так и не успел к нему прикоснуться. Со стороны двора донесся стук в калитку.
— Ступай туда! — Омар повелительным жестом показал Зуберу на дверь в соседнюю комнату. — Там найдешь новую одежду — выбери себе впору: после того шума, что вы натворили в Черкесске, тебе нельзя там появляться в прежнем обличье. Да сиди тихо, пока не скажу. Ступай. Деньги получишь у меня, после…
* * *Мягкие сафьяновые чувяки скрадывали шаги — Омар Садык подошел к калитке бесшумно и, слегка отодвинув металлический кружок, прикрывающий отверстие в ней, глянул на улицу Несколько секунд изучал лицо стоявшего там человека. Видимо, остался недоволен, потому что ватные брови его снова сдвинулись к переносице и, не сойдясь, застыли, придав его аскетическому лицу выражение досады и озабоченности. Он неторопливо открыл калитку и громко (так, чтобы было слышно в доме) сказал медоточивым голосом.
— Салам алейкум, дорогой гость! Зачем пожаловал? Разве Омар Садык неисправно платит налоги? Разве в чем провинился?
— Почему вы обязательно должны были провиниться? — удивленно отозвался Сугуров. Он был в штатской одежде — на его плотной фигуре хорошо сидел слегка поношенный костюм, под ним — белая рубашка-«апаш», воротник поверх пиджака по моде тех лет и серые парусиновые туфли.
— А зачем же ко мне присылают товарища из милиции? — так же громко спросил старик и улыбнулся простоватой улыбкой. — Входи, дорогой, мой дом — твой дом.
Арсен даже несколько растерялся Ничего себе — замаскировался! Дряхлый старикан и тот узнает в нем милиционера!
— Почему вы решили, что я из милиции? — Арсен покраснел, почувствовав, что снова совершил промах: или надо было сразу сознаться, или изобразить благородное негодование и начисто отрицать, что он имеет отношение к органам А он вместо этого задает глупый вопрос, сама неопределенная форма которого уже содержит готовый ответ.
Омар Садык пропустил Арсена вперед и тихо засмеялся скрипучим елейным смешком.
— Шея, дорогой. Шея загорела у тебя. Сразу видно, что носил мундир с прямым воротником. Имеющий глаза — да видит.
Сугурова Омар не стал принимать в кунацкой. Из прихожей была еще одна дверь, ведущая в скромно обставленную комнату, посередине которой стоял сосновый квадратный стол, накрытый клеенкой, четыре венских стула, в углу — оббитый кожей старый диван и два таких же кресла. Шкафчик-горка с простой фаянсовой посудой.
— Садись, сын мой, — пододвигая Арсену стул, сказал хозяин. — Скажи твое имя. Знаешь, как говорят арабы: «Спеши обрадовать добрым словом встречного, — может больше не придется встретиться». А доброе слово как скажешь без имени?
— Махмуд мое имя, — солгал Сугуров. Я действительно из милиции — вы верно угадали. Я постараюсь не отнимать у вас много времени…
— Ничего, сын мой. Говори, я слушаю.
