Марианна Баконина - Смерть на выбор
Саша Смирнов появился на ступеньках возле телестудии ровно в восемь. Вчера поздно вечером он таки умудрился выведать у Лизаветиной бабушки, что его строптивая соратница остается на ночной монтаж, который, по предположениям все той же бабушки, должен закончиться в восемь утра. Именно у студии оперативник и решил перехватить вдруг ставшую неуловимой журналистку.
Он терпеливо мерил шагами длинные ступеньки. Потом присел на мокрый гранит, завершавший архитектурный декор телевизионного крыльца. Ждать всегда долго. Даже если речь идет о нескольких минутах. «В восемь они закончили. Может минут на десять — пятнадцать позже. Потом вполне могли попить кофе, чтобы расслабиться, потом туда-сюда по невероятно длинным коридорам. Потом поболтали».
Подобным образом Саша Смирнов утешал сам себя примерно час. Потом опять принялся шагать. Уже не столь размеренно. Беспрестанно поглядывал на черные двери. На публику — все входили, никто не выходил. Начинался рабочий день. Потом, потом он нашел сережку — серебряный шарик, три изящные лапки держат жемчужинку. Обыденная находка — на студии работала минимум тысяча хорошеньких модных девушек и женщин.
Любая могла обронить массовое в наши дни ушное украшение. Но именно сережка уколола беспокойством и тревогой. Не абстрактным беспокойством, о котором он не уставал твердить Лизавете, а конкретным, это была даже не тревога, а предчувствие беды.
Он взбежал по ступенькам и решительно распахнул двери. Коллеги из взвода охраны встретили оперативника Петроградского РУВД внимательными взглядами.
— Привет! — Саша тут же достал красную книжечку. — Есть вопросы.
Одного из постовых он знал — тот проверял его пропуск, когда он опрашивал телевизионщиков насчет Кастальского.
— Нашли, кто журналиста убил? — поинтересовался удобно устроившийся в мягком кожаном кресле постовой.
— Нет пока. Слушайте, ребята. Я девушку ищу. Ведущую новостей! Рыжеволосая, кудрявая.
— Лизавету, что ли? — Все и каждый, кроме бабушки, мамы и отца, именовали Лизавету именно так. Она никогда не представлялась подобным образом. Тем не менее имя перекочевывало за нею из школы в университет и далее.
— Да, ее.
— Она вроде ушла. Час или полтора назад, с каким-то парнем, — вмешался в разговор совсем юный милиционер с лычками сержанта. — Помнишь, парень еще не сразу вкладыш нашел? — повернулся он к старшему товарищу.
— Да, что-то в этом роде припоминаю. — Уже переступивший порог зрелости, обремененный семьей и домашними хлопотами патрульный, видимо, размышлял на дежурстве о своем и внимания на проходящих девушек не обращал. Поэтому Саша обращался теперь непосредственно к сержанту.
— А время поточнее не вспомнишь?
— Да вроде еще запоры не открыли, значит восьми не было. А заступили мы в шесть. — Он явно привык думать вслух. — Около восьми, точнее не скажу.
— А одета она как была?
— Не помню. Они как-то все время переодеваются. Кажется, — сержант дисциплинированно морщил лоб, — кажется, в брюках, в красных таких, клетчатых, и в куртке. Вроде черной…
— Кожаной? — Саша помнил Лизаветину коротенькую косоворотку.
— Нет, по-моему. В короткой, мягкой, черной. Может, замшевой? — Парень с надеждой посмотрел на коллег, ожидая помощи.
Суворовский принцип — товарища выручай — здесь не действовал. Все пожали плечами. Саша Смирнов разозлился. В конце концов, все они учились милицейской работе. Словесный портрет, как его составлять, что важно, что не очень, — это азы.
— А что за парень?
— Да здесь работает, — дружелюбно ответил все тот же сержант. Очень тонкое замечание. — Если б у него временный пропуск был, мы б фамилию узнали. — Он солидно тряхнул пачечкой листиков, пронумерованных и сколотых.
Номерная система приема гостей, строгие регистрационные правила сохранились со времен незапамятных, когда телепередающие центры считались особо важными с пропагандистско-стратегической точки зрения объектами. По-настоящему действенными они были лишь в условиях определенной системы координат. Когда ясно, кто прав, кто виноват, что разрешено, а что запрещено, что крамола, а что катехизис. Первые признаки разброда и шатания вызвали целую серию происшествий — отчаянные экскурсанты прятались в студиях, сутками ждали, когда начнется эфир, и врывались в передачу, скажем предвыборную, со справедливыми, но неуместными требованиями. Потом в эфир с боями прорывались народные избранники. На чашки режимных весов бросали депутатские права и неприкосновенность и дисциплину эфира. Победа досталась депутату с действительно сенсационными разоблачениями.
Только вот, решился ли бы на подобный партизанский трюк дедушка американского эфира, всеобщий любимец Уолтер Кронкайт? И как скоро его бы уволили? И сообразил бы многоопытный, убеленный заслуженными в политических боях сединами сенатор США врываться в прямой эфир, потрясая мандатом, полученным от народа Калифорнии или Алабамы?
Это все рассуждения сугубо риторические. Совершенно не имеющие отношения к тяжелому вздоху Саши Смирнова.
— А выглядел-то он как?
— Да как все! В джинсах, худой и, кажется, черноглазый.
— Высокий?
— Да вроде да.
— А одет как? Волосы? — Саша открыто страдал. От сугубого непрофессионализма.
— Они тут в жилетах ходят. Таких, с карманами, — авторитетно кашлянул старший караула.
— Цвет волос? — терпеливо повторил вопрос оперативник.
— Русые или черные… А вообще, что-то случилось? Ты почему спрашиваешь?
— Найти их надо.
— Понятно. — Видимо, расплывчатый ответ показался стражам телевизионного порядка вполне удовлетворительным.
— Слушайте, может, кто заметил, какие сережки на девушке были?
— Сережки? Ты что, очумел?
Оперативник кивнул и вышел на «паперть». Кое-что выведать все же удалось.
* * *Лизавета сладко зевнула и потянулась. Какой дивный сон. Просто Феллини. Сначала похищение, карета, завязанные глаза, потом грохот музыки, огни карнавала, шуршание домино и игривый менуэт. Надо же…
— Очухалась? — Жесткий, хриплый, но знакомый голос.
Девушка открыла глаза и огляделась. Странный сон и странное пробуждение. Она лежит, совершенно одетая, на полу, точнее, на ветхом ватном одеяле в абсолютно незнакомой комнате. Окно где-то под потолком и очень маленькое, бетонно-кирпичные унылые стены, никакой мебели. Рядом на корточках сидит Саша Байков, под глазом синяк, на лбу ссадины. А так — Саша как Саша.
— Что происходит? — Лизавета удивилась, услышав собственный голос. Тихий и слабый. Доносящийся издалека.
— То, что и должно, то, чего ты добивалась.
— Ты о чем? — Лизавета потрясла головой в попытке унять звон в ушах.
— Ты кому-то прищемила хвост. Очень сильно. Ты что, ничего не помнишь?
Лизавета покачала головой и попробовала сесть. И упала.
— Час от часу не легче… Тебя что, по голове били? — Он схватил Лизавету за руку, заметил кровь и вовсе перепугался. — Что-нибудь болит?
— Нет вроде. — Девушка машинально дотронулась до лица.
— А кровь откуда?
— Может, твоя…
— Это вряд ли. Попробуй сесть. — Саша приподнял ее за плечи, помог опереться о стену. — Сними куртку.
Лизавета лязгнула молнией, случайно задела воротником ухо и ойкнула.
— Вот откуда кровь, сережку выдрали, гады.
— Какие гады? Ты ж ничего не помнишь?
— Зато сообразила. — Девушка подтянула колени к подбородку.
— Отличается умом и сообразительностью. Наш говорун, — грустно улыбнулся Саша.
— Одного не могу понять, как они меня вычислили.
— А кто они? Это существенно, по крайней мере сейчас.
— Почему?
— Не люблю размахивать кулаками после драки — раз мы здесь, значит, тот, кто охотился на Локитова и его интервью, узнал, что оно у тебя.
— Но как? Я никому, никому, кроме тебя и этого оперативника, не говорила.
— Вот, уже двое… — многозначительно подытожил Саша Байков. — Еще? Дербенева?
— Еще… Витя из «Бетакама»… Наташка вряд ли — она ничего до монтажа не знала.
— В любом случае то, что знают двое, знают все. В принципе и я мог проболтаться. Так ведь?
— А здесь подсадной уткой работаешь? — Лизавета потянулась к оператору Байкову, ей вдруг безумно захотелось погладить его по голове. Тот отстранился.
— Все может быть. А своему оперативнику когда разболтала?
— Вчера утром, по телефону.
— Ах, еще и по телефону!
— Ой, только не надо про все эти «жучки» и прочее. Мы уже обсуждали мифы о всемогуществе.
— Да какие «жучки». Сейчас малограмотные домушники умеют подключаться к телефонным парам — два проводочка прикрутил и готово. У тебя где телефон подключен? На лестнице.
— Кажется… Я, честно говоря, не интересовалась.
