Лесли Чартерс - Вендетта для Святого. Тихо как тень. Этрусская сеть

Когда официант был уже вне пределов слышимости, Святой, опустив последний вопрос Понти, спросил сам:

— Вы не имеете ничего против того, чтобы объяснить мне, что означают слова «этими людьми»?

— Мафия, — спокойно ответил Понти.

Теперь уже Симон позволил вздрогнуть своим векам.

— Вы полагаете, Тони наняли они?

— Этот кретин, очевидно, один из них. Но я уверен, что Аль Дестамио — крупная рыба, хотя и не могу этого доказать.

— Это становится интересным, — заметил Святой.

Понти маленькими глотками потягивал свой коньяк.

— Вы что-нибудь знаете о мафии?

— Как и всякий другой — то, что читал в газетах, и то, что литературная фантазия накрутила в покет-буках. Но, строго говоря, даже не знаю, что значит это слово.

— Это старинное слово, и никто толком не знает, откуда оно взялось. Существует легенда, что возникло оно здесь, в Палермо, в XII веке, когда французы владели Королевством обеих Сицилий. Якобы некий молодожен после венчания выходил из церкви и, разговорившись со священником, на мгновение расстался с новобрачной. Пьяный француз, сержант, оттащил ее в сторону и начал насиловать, а когда она попыталась убежать, убил ее. Несчастный муж опомнился слишком поздно, чтобы ее спасти, но накинулся на француза и прикончил его, крича: «Морге алля Франция!»[4] Палермо тяжело страдало под бременем оккупации, вспыхнул бунт и за несколько дней все французы были схвачены и истреблены. «Морте алля Франция — Италия анела»[5] — стало боевым кличем. Разумеется, потом французы вернулись и перебили большинство бунтовщиков, а те, кому удалось уцелеть, попрятались в горах. Они и сохранили аббревиатуру боевого клича «ма-фиа» как свое название. Такова одна из версий.

— Трудно представить мафию своего рода движением сопротивления, длящимся тринадцать веков.

— Сейчас — разумеется, но вначале все так и было. До самого объединения Италии мафия была на стороне угнетенных. Только потом начались вымогательства и убийства.

— Мне кажется, что-то похожее я слышал о тамплиерах. С ними произошло нечто подобное, — подумав, сказал Симон. — Но независимо от этого не понимаю, какую вы видите связь между ними и мной?

Понти подождал, пока подали «капонето ди меланзане» и бокалы, наполненные вином. Потом продолжал:

— Все очень просто. Вольно или невольно вы оказались замешаны в дела мафии. Я только что сказал вам, что Тони получит свое. Но я не рассчитываю, что он сознается в действиях по команде Дестамио, скорее выдвинет версию самообороны, после того как вы поймали его руку в своих карманах. Найдутся свидетели, которые покажут, что это вы напали на него. И никто не сможет заставить его признать знакомство с Дестамио. Это — омерта, закон молчания. Умрет, но не скажет. Возможно, не по кодексу чести, а просто потому, что, заговори он — и нигде ему не спрятаться, не останется для него места на земле. В мафии нет предателей, имеется в виду — живых, и умирают они нелегкой смертью.

Симон попробовал «Циклопе делла Этна». Вино было легким, с деликатным изысканным вкусом, составлявшим хороший аккомпанемент к острым блюдам.

— В квестуре, — сказал он, — мне показалось, что Тони был в лучшем положении, чем я. Значит, длинные руки мафии на этом острове проникают даже в ряды неподкупной полиции?

— Это вполне возможно. — Понти прекрасно владел собой. — На этом несчастном острове мафия — это сила. Поэтому я и дал вам понять, что стоит поговорить в другом месте.

— А я должен понять, что вы единственный полицейский, кто вне подозрений?

Детектив не обиделся и позволил себе улыбнуться, так что Симон снова мог убедиться в прочности этой маски, за которой могло скрываться что угодно.

— Синьор Темплер, разрешите рассказать вам еще одну историю, на этот раз не легенду. Она касается одного человека, который приехал с севера, из Бергамо, чтобы открыть на острове магазин. Вначале дело шло трудно, но через некоторое время все наладилось, и он смог обеспечить семье скромный доход. Тогда появились люди мафии с требованием дани, а он по незнанию или из-за самоуверенности отказался платить. Когда прислали человека, чтобы публично побить его палкой, вырвал ее и избил посланца. Но немного перестарался, и тот умер. Потом бывает только одно: вендетта или смерть. Торговец, его жена и дочь были убиты, и уцелел только сын, которого заранее отправили к родне в Бергамо, а те, как только узнали об этом, переправили его к друзьям в другой город, где его выдавали за родного сына. Мальчик, однако, знал всю историю и вырос, ненавидя и мечтая вступить на тропу войны с мафией. А когда вырос, понял, что вендетта — это не тот способ.

— И поступил в полицию, чтобы попытаться что-то сделать легально?

— Это не слитком доходное место, как я уже говорил, и небезопасное, если работать как следует. Но неужели вы думаете, что человек с такими воспоминаниями может быть на стороне убийц?

— Но, если ваш комиссариат — гнездо мафии, как вы сможете что-то сделать? Этот двуличный сержант перед вашим приходом едва не посадил меня за покушение на убийство. Потом все вдруг изменилось. Или они догадываются, что вы подозреваете их?

— Еще нет. Думают, что я просто блаженный дурачок, корчащий из себя начальника не там, где надо, честный глупец, который отказывается от взяток и докладывает обо всех подобных предложениях. Люди на моей должности долго не задерживаются, поэтому местные скрывают от меня все, что только могут, и терпеливо ожидают моего перевода. Поскольку я с севера, прошло немало лет, немало пришлось мне задействовать тайных пружин, чтобы попасть сюда, и я не собираюсь трогаться с места, пока не добьюсь своего.

Редко когда Симону доводилось слышать столь откровенное признание.

— Значит, вы хотите услышать мой рассказ, — неторопливо сказал он. — Но, зная мою репутацию, поверите ли мне? И, кстати, вас совсем не волнует, что при случае я сам могу попасться?

— Я не веду с вами игры, синьор, — отрезал детектив. — Меня не интересуют ваши секреты. Можете мне сказать, что собственноручно прикончили тринадцать жен, это ваше дело, меня это не касается, если вы мне можете помочь в том деле, которое для меня значит больше, чем жизнь.

Симон решил рассказать.

— Ладно, — сказал он, — посмотрим, что это вам даст… — Со спокойной объективностью он описал события последних дней. Ничего не упустил, не сделал никаких выводов, ожидая, что скажет Понти.

— Это ясно как день, — заявил наконец детектив. — Вы думаете, что англичанин Астон убит в Неаполе, потому что опознал Дестамио как некоего Картелли. Но Дестамио подтвердил вам свое происхождение, а здесь, в Палермо, вы узнали, что Картелли много лет как мертв. Похоже, вы, как говорят американцы, рубите не то дерево?

— Возможно. — Симон допил вино. — Но в таком случае, как вы объясните связь между убийством Астона и внезапным интересом Дестамио к моей персоне, деньгами, которые он мне дал, и попыткой меня убить?

— Бели есть какая-то связь, то могут быть только два объяснения: или Дестамио был раньше Картелли, или Картелли — это Дестамио.

— Не иначе.

— Но обыкновенный мошенник не мог занять место Дестамио, одного из главарей мафии. И если человек, погибший в банке, был не Картелли, то кто?

— Эти загадки я и должен решить и собираюсь копать настолько глубоко, пока не докопаюсь.

— Если пока кто-то другой не выкопает для вас могилу, — вздохнул Понти и глубоко затянулся.

Симон улыбнулся и заказал кофе.

— Мне повезло, что вы ввязались в это дело, — сказал Понти чуть погодя. — Вы взбаламутили воду, и на поверхность может выплыть Бог весть что, возможно, ценное и для меня. В моем положении приходится быть осторожным. А вот вы неосторожны. Возможно, вы не верите в силу и возможности этих людей, хотя допускаю, что для вас это безразлично. Но я вам помогу чем могу. За это прошу сообщать мне все, что станет вам известно насчет мафии.

— Охотно обещаю, — ответил Симон.

Он не счел нужным уточнить, что при всем удовольствии, которое доставит ему возможность поделиться добытыми сведениями, главное, на что он наткнется, по праву будет считаться его собственной добычей.

— Вы могли бы начать с рассказа о том, что знаете о Дестамио, — сказал Святой.

— Ну, это вам не особенно поможет. В основном это гипотезы и догадки. Все тут или члены мафии, или слишком боятся, чтобы говорить. Но, судя по кругу его знакомств, по образу жизни и расходам, по страху, который он вызывает, можно сделать вывод, что он действует на высшем уровне организации. Остальные члены его семьи кажутся не вовлеченными в мафию, что, вообще-то, невиданное дело, но я за ними приглядываю.

— Увидев его племянницу Джину, я понимаю, за кем вы приглядываете. Кто еще входит в его семью?