Виталий Гладкий - Седой
– Узнаю кто, на кусочки порежу!
Крапленый запенился от злобы и вскочил на ноги.
– Сядь, бешеный… – тихо и устало сказал Профессор. – Поговорим спокойно. Есть у меня план.
Слушай…
Крапленый выразительно посмотрел на Маркизу. Та понимающе кивнула и повиляла крутыми бедрами в соседнюю комнату. Впечатлительный Зуб, с вожделением глядя ей вслед, тихо крякнул и завистливо покосился на Крапленого: везуха прет человеку, такие пенки снимает.
Все сгрудились вокруг Профессора…
Глава 9. ПЕРВЫЙ СЛЕД
Было уже около десяти часов вечера, когда капитан Тесленко вошел в подъезд своего дома. К груди он бережно прижимал папку, где лежал лоскут ткани. Нитки от такой же импортной тряпки были найдены на скамейке в сторожке ограбленного магазина. Впрочем, ткань про себя называл тряпкой только Тесленко, со зла, – он сбился с ног, разыскивая ее, насколько редкой и дефицитной она оказалась.
Помог случай – сотрудники таможни конфисковали «левый» товар у одного «труженика Востока» – пятитонный контейнер, сплошь забитый заграничной мануфактурой. Там и нашлась разыскиваемая капитаном ткань.
Экспертам пришлось здорово потрудиться, чтобы по обрывкам ниток установить цвет и фактуру ткани со сторожки и ее идентичность конфискованному образцу. И теперь капитан, отчаявшись в бесплодных поисках одежды, крохотный клочок из которой выдрал гвоздь, решил с помощью хитро задуманной «операции» привлечь к расследованию свою жену Антонину.
– …Господи, ну почему, почему я вышла за тебя замуж? У всех моих подруг мужья после работы сразу домой, а ты хотя бы к полуночи являлся. А зарплата? Кот наплакал, едва концы с концами сводим.
– Ну да… – с обреченным видом кивал Тесленко, изображая отсутствие аппетита после нахлобучки.
А у самого слюнки текли при виде остывающей миски с наваристым украинским борщом.
– Чего это ты сегодня такой смирный? – с подозрением спросила жена, остановив на полуслове свои упражнения в риторике.
– Что ты сказала? – вскинулся от неожиданности Тесленко.
По своему обыкновению, он пропускал слова жены мимо ушей. Его мысли в данный момент занимала тайна кастрюли, которая стояла на плите. Он гадал, что в ней может быть; хорошо бы его любимы куриные котлеты…
– Ты опять меня не слушаешь!? Ну, негодяй…
– Слушал! Ей-ей. Ну, в общем, это… То есть… – Он смешался и запутался в мыслях. – Антошка, прости подлеца. Совсем я замаялся. Виноват, каюсь, такая работа.
– Так, так…
Антонина, подбоченясь, подошла вплотную.
– Брехло, соленые уши. Я тебя насквозь вижу. Сколько лет я с тобой мучаюсь? Десять. И ты меня хочешь обмануть? Ну-ка, выкладывай, что надумал.
– Сыщик… – ухмыльнулся в ответ Тесленко, теплым взглядом окинув жену с ног до головы.
Была Антонина до сих пор стройна, черноволоса, легка на подъем. Поженились они поздно, и так уж получилось, что детей у них не было. И пара видная – смуглянка Антонина и он, косая сажень в плечах, русокудрый, румяный, до сих пор девки молодые заглядываются, а не дал Господь, не дал…
– Ладно, – сдался Тесленко и, не дав опомниться, обнял жену и поцеловал. – И за что я тебя люблю, такую язву, ума не приложу.
– Отстань, трепло… – для виду начала сопротивляться Антонина. – Ешь, блудный муж. Прощаю… но в последний раз.
«Две тысячи первое и последнее китайское предупреждение…» – едва не ляпнул повеселевший Тесленко. Но вовремя сдержался и быстренько принялся орудовать ложкой.
– Так что там у тебя? – требовательно спросила жена, усевшись напротив.
– Антошка, нужна твоя помощь, – решив отставить всякую дипломатию, ответил капитан. – Там у меня в папке ткань, импортная и, между прочим, очень редкая и дорогая. Нужно узнать, кто в городе носит одежду из этой ткани – костюм или, возможно, платье.
– И это все?
Ехидно прищурившись, Антонина уткнулась подбородком в сжатые кулачки.
– Подумаешь, мелочь какая – разыскать среди городских модниц нужную доблестному оперу
Тесленко. Сколько ты мне отводишь на поиски – год, два?
– Неделю, – отрезал капитан, принимаясь за свои любимые котлеты под соусом. – В крайнем случае.
– А сам что?
– Я оббегал все ателье – мимо. Такой ткани даже не видали.
– Это понятно. Нужно быть абсолютной дурой, чтобы отдать ее в ателье. Загубленные деньги и нервы.
То, что они там лепят, только клоунам впору.
– Вот, вот и я об этом. Искать нужно портного-надомника, притом высококлассного. Тут тебе и карты в руки. Таких умельцев в городе немного. Поспрашивай у подруг, знакомых…
– Не было печали… – тяжело вздохнула Антонина, поднимаясь. – Придумал мне забаву, чтобы по вечерам не скучала.
– Антошка, я тебя очень прошу… – взмолился Тесленко.
– Не скули, я не отказываюсь. Сделаю все, что от меня зависит. Уж не обессудь, если ничего не получится. Мы милицейских академий не заканчивали.
Тесленко удовлетворенно улыбнулся и налил себе чаю.
Антонину свою он знал достаточно хорошо и был уверен, что она не успокоится, пока не отыщет эту треклятую модницу, оставившую столь важную улику в сторожке. Впрочем, он вовсе не был уверен в необходимости таких поисков. Но выбирать не приходилось – другие версии ограбления напоминали безликих уродцев, которых можно увидеть только в бреду; ни фактов, ни вещественных доказательств, ни здравых мыслей. Короче говоря, получилась не добротная версия, а фигня на постном масле, состряпанная в угоду Бубырю…
Портниха, толстая краснощекая женщина лет пятидесяти, в махровом халате невообразимо яркой расцветки и домашних шлепанцах, отороченных мехом, повертела в руках лоскут ткани и небрежно бросила его на стол:
– Ничем не могу помочь, милочка. Нетути.
– Я заплачу любую цену…
Антонина молящим взглядом пыталась расположить к себе Вадимовну – так звали портниху ее постоянные клиенты.
– Экая ты настырная… – заколебалась Вадимовна.
И окинула цепким взглядом Антонину – насколько соответствуют запросы этой смазливой девицы содержимому ее кошелька.
Похоже, Вадимовна осталась довольна – клиент стоящий, не пустышка. Антонина, увидев, как настороженность на лице портнихи растаяла, торжествующе воскликнула про себя: «Есть!»
Для этого визита она постаралась: натянула на себя все лучшее, что было в ее гардеробе, собрала по подругам перстни, золотые цепи и серьги и теперь была похожа на ходячий ювелирный магазин.
– Вот что, милочка, подскажу я тебе, где такую ткань достать. Месяца два назад шила я одной девахе костюм из этого материала. У нее оставался приличный кусок, как раз для тебя хватит.
– Большое вам спасибо! – с энтузиазмом воскликнула Антонина.
Но потом засомневалась:
– Все это, конечно, хорошо… Но, оказывается, в городе уже есть костюм из этой ткани. А мне бы не хотелось…
– Не беспокойся, милочка, не беспокойся! – засуетилась Вадимовна, явно не желая терять такую выгодную заказчицу. – Она ведь живет на окраине, у черта на куличках. Так что вы вряд ли когда встретитесь. Костюмчик у тебя будет лучший, чем у Ляльки. Обещаю. А насчет материала, милочка, не сумлевайся – считай, что он уже у тебя. Мне Лялька не откажет…
Так на столе капитана Тесленко появилась архивная папка с надписью «Дело № 176/12» В ней был достаточно подробно освещен житейский путь весьма смазливой и молодой Ляльки, или Лионеллы Черновой. Несмотря на свой ангельский лик и молодость, Лялька была тем еще фруктом…
Глава 10. КОСТЯ
Кауров, несмотря на годы, мускулистый и гибкий, как пантера, хохоча, тормошил полусонного Костю, никак не желавшего оторвать голову от мягкой подушки.
Наконец Каурову надоело это занятие, и он опрокинул Костину раскладушку. Раздосадованный юноша, сделав кувырок через голову, стал в боевую стойку.
Удар, еще удар!
Молниеносные выпады Каурова сразу прогнали сон. Один из ударов едва не достиг цели, и Костя, опоздав с блоком, спасся тем, что сел в «шпагат». Разозлившись, он сделал стойку на руках, затем сальто и в свою очередь перешел в наступление. Серия точных, хорошо фиксированных ударов не застала врасплох опытного бойца. Но молодость в это утро все-таки взяла верх над мастерством: выпад, второй, несколько обманных движений, стремительный прыжок, и Костина стопа коснулась виска Каурова, на долю секунды опоздавшего с блоком.
– Сдаюсь, сдаюсь!
Кауров шумно задышал, восстанавливая ритмичность дыхания.
– Один ноль в твою пользу… Отлично, Костик. Но обрати особое внимание на стойки. Ладно, все, умываться и завтракать…
Прошло почти два года с той поры, как Костя поселился у Каурова.
Первое время он чувствовал себя немного скованно – ему были непривычны и уютная домашняя обстановка, от которой он успел отвыкнуть, и забота со стороны Каурова, его ненавязчивая мужская ласка. Но постепенно под влиянием неиссякаемой жизнерадостности и доброты Каурова, он начал, незаметно для себя, оттаивать душой, превращаясь из рано повзрослевшего подростка в замкнутого, молчаливого юношу. И только беззаботная улыбка, свойственная этому возрасту, невзирая на все старания Каурова, так и не прижилась на строго очерченном смуглом лице Кости.
