Филлис Джеймс - Пристрастие к смерти
— Итак, теперь понятно, почему Хиггинс сказал, что одежда Суэйна была насквозь мокрой. В конце концов, стоял август. Если бы он плавал, раздевшись догола, а потом натянул на себя одежду, с нее бы не капала вода. Это новый мотив, сэр, — добавила она. — Двойной. Взбучка, унижение, то, что его бросили в воду, а потом вытащили из нее, как щенка, на глазах у девушки… Суэйн должен был ненавидеть Бероуна.
— О да. Суэйн должен был его ненавидеть.
Наконец-то Дэлглиш нашел мотив не просто для убийства, но именно для такого убийства: обдуманного и импульсивного одновременно, жестокого, сверхизощренного, но все же недостаточно искусного. Картина его ясно предстала теперь перед ним во всей своей низости, самонадеянности, изначальной неадекватности, но и чудовищной силе. За этим стоял незаурядный ум. Дэлглиш встречался с таким и прежде: ум убийцы, которому недостаточно просто отнять жизнь, который мстит за унижение унижением, который не может вынести сжигающей его изнутри мысли о том, что враг дышит одним с ним воздухом, который жаждет, чтобы его жертва не просто умерла, но была опозорена; это ум человека, всю жизнь ощущающего себя презираемым и неполноценным, но решившего положить этому конец. И если интуиция его не обманывала и Доминик Суэйн был тот, кого он искал, то, чтобы поймать его, придется сломить ранимую, одинокую и упрямую женщину. Его пробрала дрожь, и он поднял воротник пальто. Солнце бледнело над лугами, ветер свежел, от реки шел промозглый зловещий запах — первое дыхание зимы.
До Дэлглиша донесся голос Кейт:
— Как вы думаете, сэр, нам удастся разрушить его алиби дозволенными методами?
Дэлглиш поднял голову и сел прямо:
— Мы должны постараться, инспектор. Должны постараться.
Книга шестая
Смертельные последствия
1
Когда отец Барнс передал мисс Уортон предложение Сьюзан Кендрик погостить у них денек-другой в Ноттингеме, пока не уляжется вся эта кутерьма, она приняла его охотно и с благодарностью. Было решено, что она отправится в Ноттингем сразу же после проведения дознания и что отец Барнс сам проводит ее на метро до станции «Кингз-Кросс», чтобы помочь с чемоданом и посадить на поезд. Этот план представлялся ей ответом на ее молитвы. Почти елейная почтительность, которую демонстрировали ей теперь Макграты, считавшие ее, видимо, своим выигрышем в лотерее, поскольку знакомство с ней возвышало их в глазах окружающих, ужасала ее еще больше, чем прежняя враждебность. Было большим облегчением скрыться от их ищущих глаз и бесконечных расспросов.
Дознание оказалось менее тяжким испытанием, чем она опасалась. Ее лишь коротко попросили изложить обстоятельства обнаружения трупов, потом, по просьбе полиции, слушания были отложены. Коронер обращался с мисс Уортон сурово-уважительно, и она оставалась на свидетельском месте так недолго, что даже не успела толком осознать этого, прежде чем ее отпустили. Даррена, как ни оглядывала зал, она так и не увидела. Смутно помнила, как ее представляли множеству незнакомых людей, среди которых был и светловолосый молодой человек, сказавший, что он шурин сэра Пола. Больше от семьи никого не было, зато присутствовало много мужчин в темных костюмах — по словам отца Барнса, адвокатов. Сам он, великолепный в новой сутане и скуфейке, чувствовал себя удивительно свободно. Покровительственно поддерживая ее, вел мимо фотографов, с членами прихода раскланивался с уверенностью, коей она никогда прежде в нем не замечала, и, казалось, совершенно непринужденно общался с полицией. На какой-то чудовищный миг мисс Уортон пришло в голову, что эти убийства пошли ему на пользу.
Но уже после первого дня пребывания в Ноттингеме она поняла, что визит не удался. Сьюзан Кендрик вот-вот ждала появления на свет своего первого ребенка, тем не менее энергии у нее ничуть не убавилось и каждая минута была занята либо приходскими, либо домашними заботами, либо дежурствами в физиотерапевтическом отделении местной больницы. Суета в доме священника не прекращалась ни на миг — здесь постоянно толклось множество народу, и, если не считать кабинета отца Кендрика, покоя найти было негде. Мисс Уортон без конца знакомили с людьми, чьих имен она даже не могла толком разобрать и чьи обязанности в приходе оставались для нее неизвестны. В отношении случившихся убийств хозяйка дома выражала положенное сочувствие, однако придерживалась той точки зрения, что неразумно слишком долго горевать о мертвых, каким бы ужасным ни был их конец, и что постоянно думать о пережитом — значит в лучшем случае потворствовать собственной слабости, в худшем — находиться в плену болезненной впечатлительности. Но мисс Уортон достигла той стадии, когда ей требовалось поговорить, и она почти отчаянно скучала по Даррену, не зная, где он, что с ним, все ли в порядке.
Она пыталась выразить свою радость по поводу предстоящего рождения младенца, но из-за нервозности слова звучали жеманно и слащаво, что понимала даже она сама. Перед лицом непробиваемого здравомыслия Сьюзан мисс Уортон чувствовала себя нелепой старой девой. Она хотела помочь чем-нибудь в приходе, но неспособность хозяйки найти работу, которая соответствовала бы возможностям мисс Уортон, усиливала отчуждение между ними. Гостья начала ходить по дому крадучись, как церковная мышь, которую, вероятно, и впрямь напоминала окружающим. Спустя два дня она нервно сказала, что ей пора подумать о возвращении домой, и никто не сделал ни малейшей попытки ее разубедить.
Но утром в день отъезда она, пересилив себя, поделилась со Сьюзан своей тревогой относительно Даррена, и вот тут хозяйка оказалась весьма полезной. Местной бюрократии она ничуть не боялась, знала, куда позвонить, как найти нужный номер телефона, и с любым незнакомым голосом на другом конце провода говорила уверенно, даже с некоторой заговорщической интонацией, как с человеком, равно авторитетным. Звонила она из кабинета мужа, мисс Уортон при этом сидела в кресле, расположенном так, чтобы было удобно тем, кто приходил к викарию за советом. Пока Сьюзан делала звонки, она чувствовала себя недостойной просительницей, смутно сознающей, что ей было бы легче, даже будь она незамужней матерью или малолетней преступницей (лучше и то и другое) и при этом еще чернокожей.
Позвонив куда надо, Сьюзан вынесла свой вердикт: в настоящее время мисс Уортон не сможет увидеться с Дарреном — его куратор из социальной службы считает это нецелесообразным. Мальчик предстал перед судом по делам несовершеннолетних, который вынес постановление о передаче его под надзор. Они надеются в ближайшее время выработать промежуточную программу его реабилитации, однако до тех пор полагают неблагоразумным позволять ему видеться с мисс Уортон, так как это лишь спровоцирует нежелательные воспоминания. Пока Даррен очень неохотно говорит о тех убийствах, а когда будет готов говорить о них, беседовать с ним должен квалифицированный специалист, который поможет ему справиться с психологической травмой.
Все это должно быть ему ненавистно, подумала мисс Уортон. Он всегда терпеть не мог подобного вмешательства.
В первую же ночь по возвращении домой, лежа без сна, как это часто теперь с ней случалось, мисс Уортон приняла решение. Она поедет в Скотленд-Ярд и попросит помощи у полиции. Они, конечно же, обладают определенной властью или как минимум влиянием на куратора Даррена из социальной службы. И они всегда были с ней добры и отзывчивы. Они убедят местные власти, что ей можно разрешить свидание с Дарреном. Это несколько успокоило ее растревоженную душу, и она уснула.
Наутро мисс Уортон уже не была так уверена в правильности своего решения, но менять его не стала. Она выедет после десяти, чтобы не попасть в утренний час «пик». Очень важно сразу произвести правильное впечатление, поэтому оделась она очень обдуманно. Перед выходом из дома, преклонив колена, прочла короткую молитву за успех своего предприятия, за то, чтобы найти понимание, за то, чтобы Скотленд-Ярд не оказался таким ужасным местом, каким она его себе представляла, за то, чтобы коммандер Дэлглиш или инспектор Мискин согласились поговорить с местными властями и объяснить им, что она не станет даже упоминать об убийствах в разговоре с Дарреном, если его куратор считает это вредным для него. Спустившись в метро, она поехала по кольцевой линии, но на станции «Сент-Джеймсский парк» вышла не туда, несколько минут блуждала, в конце концов вынуждена была спросить, как пройти к Скотленд-Ярду, и тут вдруг увидела на противоположной стороне знаменитый вращающийся знак перед огромным овальным зданием из стекла, хорошо знакомым по кадрам телехроники.
Вестибюль оказался на удивление не похожим на то, что она себе представляла: проходная с полицейскими в мундирах на посту, возможно, стальная решетка, даже сопровождаемая в камеры череда заключенных в наручниках… Вместо этого она увидела обычную стойку администратора, за которой сидели две молодые женщины. Повсюду сновали люди, деловые, но ничуть не страшные. Мужчины и женщины показывали пропуска и, мирно беседуя, направлялись к лифтам. Если бы не мемориальный огонь, горевший на постаменте, помещение можно было принять за обычный офис. Она спросила инспектора Мискин, решив, что в ее случае женщина проявит больше сочувствия, чем мужчина, и что едва ли стоит беспокоить коммандера Дэлглиша из-за дела, которое является важным разве что для нее самой. Нет, встречу ей не назначали, призналась она. Ей указали на ряд кресел, стоявших вдоль стены слева, и попросили подождать. Одна из девушек принялась звонить по телефону. Мисс Уортон почувствовала себя увереннее, и руки, поначалу судорожно сжимавшие сумку, постепенно расслабились. Ей даже стало интересно наблюдать за окружающими, и появилось ощущение, что она имеет полное право здесь находиться.
