Жорж Сименон - Первое дело Мегрэ
Я пожал плечами и благоразумно промолчал, боясь ошибиться, чем доставил бы большое удовольствие Леборню. И вот что я прочел:
Господин директор!
Покорнейше прошу Вас вытащить из своего бюро верхний ящик, который, как я полагаю, не запирается и, следовательно, служит для хранения бумаг, не имеющих ценности.
Будьте любезны, просуньте руку в образовавшуюся щель и попытайтесь дотянуться до дна второго, более глубокого и запертого на ключ ящика, где лежали украденные деньги.
Именно так и была совершена эта кража. Как Вы сами понимаете, только тонкая рука подростка могла дотянуться до дна второго ящика.
Классный руководитель повинен лишь в том, что, похваляясь своими способностями детектива, дал толчок воображению вверенных ему воспитанников. И они приняли вызов.
Я уверен, что Вам стоит лишь приказать — и школьники влезут на дерево и принесут Вам остальные деньги, спрятанные ими среди ветвей.
Примите, господин директор, уверения в моем глубоком почтении.
— Несомненно так, — сказал я. — Ну, а световые сигналы?
— Подумайте сами, откуда их можно было лучше всего увидеть. Из комнаты мадемуазель Гроклод, не так ли? Согласитесь, что с моей стороны было бы не слишком тактично обратить внимание директора лицея на влюбленных… Мое письмо пришло вовремя, — продолжал Леборнь. — Прочитав его, директор бросился в комнату классного руководителя и увидел, что тот, привязав к огромному кухонному ножу тонкую нитку, подвешивает этот нож к потолку над своей кроватью. Мажорель объяснил, что по теории Рейсса такая нитка через три часа двадцать минут неминуемо должна оборваться.
ТРИ РЕМБРАНДТА
— Знаете ли вы «Отель Друо»? — спросил меня Жозеф Леборнь.
— Кто же его не знает!
— Тогда послушайте одну историю, и «Отель Друо» предстанет перед вами в новом свете. В один прекрасный день был объявлен аукцион, обещавший сенсацию. Речь шла не более не менее как о неизвестном полотне Рембрандта, которое некий антиквар, по фамилии Валь, целых пятнадцать лет продержал в своей берлоге, пока, наконец, не решился продать.
То был автопортрет художника. Исключительную ценность придавала ему не только подпись, но и дата — 1669, год смерти художника.
Другого портрета Рембрандта тех лет не существует.
Валь пригласил нескольких искусствоведов полюбоваться шедевром, и все в один голос признали его подлинным. Однако скептики перешептывались между собой: «Что еще скажут эксперты?»
Неожиданно распространилась волнующая весть: в субботу после полудня какой-то прилично одетый молодой человек явился в галерею Друо с картиной под мышкой и от имени Валя передал ее директору отеля, сообщив при этом, что с завтрашнего дня в зале, где будет выставлено драгоценное полотно, начнет дежурить детектив.
Размером картина была шестьдесят на семьдесят сантиметров и вставлена в гладкую раму из черного дуба.
Не успел молодой человек уйти, как к директору явился посыльный и, вручив ему сверток точно такого же размера, исчез.
Наконец в пять часов в «Отель Друо» явился сам Валь, сияющий, и на глазах у оторопевшего директора распаковал картину, наделавшую столько шума.
Сцену эту невозможно описать! Перед директором оказались теперь не один Рембрандт, а целых три, совершенно одинаковых, в одинаковых рамах, так что сам Валь уже не мог отличить свою картину от двух других.
Немедленно уведомили полицию. Начались поиски молодого человека, принесшего первое полотно; искали посыльного, который доставил второе. Тесный мирок картинной галереи Друо был взбудоражен.
К несчастью, в поисках лучшей экспозиции картины уже перевешивали с места на место, и владелец Рембрандта клялся, что отныне не может с уверенностью сказать, какая из них подлинная.
Три дня критики и наиболее известные антиквары толпились в выставочном зале. Мнения разделились. Чтобы помочь спорящим, на каждую раму наклеили ярлычок: номер один, номер два, номер три.
Одни отстаивали подлинность номера первого, другие — номера второго; у номера третьего было мало защитников.
Аукцион, естественно, отложили на неопределенное время. Следствие продолжалось. Но ни молодого человека, ни посыльного найти не удалось…
Жозеф Леборнь, улыбаясь, пододвинул ко мне увеличенную фотографию подписей, проставленных под тремя картинами.
— А экспертиза?.. — спросил я. Леборнь расхохотался:
— Какая наивность! Вы что же, никогда не сталкивались с подобного рода делами? Недавно в Германии произошел скандал с поддельными полотнами Ван Гога. К делу привлекли десять экспертов, но между ними не было единодушия. После ожесточенных споров каждый из экспертов остался при своем мнении. Два года назад а Америке прогремела другая афера — фальсификация Рафаэля. Эксперты за счет владельца картины прокатились в Лондон, Берлин, Париж и Рим. По откровенному сообщению печати Соединенных Штатов Америки, в сдержанности уступающей нашей, экспертиза превратилась в настоящий митинг: эксперты колотили друг друга зонтиками.
— А рентген?
— Еще больший повод для споров. В нашем случае по всем трем картинам был получен один и тот же результат.
— Анализ полотна под микроскопом?..
— Ничего не дал.
— А тщательное изучение трех подписей?
— Посмотрите сами… И попытайтесь сделать выводы.
— Где находилось полотно до того, как его доставили в галерею Друо?
— Какое полотно?
— Разумеется, то, которое принес Валь. Подлинное.
— В квартире Валя, на авеню Суффрен. Оно даже не висело, а было заперто в маленькой комнате, рядом с кабинетом хозяина.
— И долго пролежало там?
— Лет пятнадцать. С того времени, как Валь откопал свой шедевр на каком-то провинциальном аукционе. Картина была грязная и закоптелая, едва можно было различить, что на ней изображено, а подпись и вовсе стерлась. Но у Валя тонкий нюх. Он реставрировал портрет… Однако никому, кроме самых близких, не говорил о своей находке. Считанным людям выпало счастье полюбоваться ею. Валь же постоянно твердил: «Буду есть сухой хлеб, а Рембрандта не продам».
— Чем занимается этот Валь?
— Официально ничем. Он вечно толчется в «Отеле Друо», но широким размахом не отличается. Что-то покупает, что-то перепродает…
— И все-таки он решил расстаться со своим Рембрандтом?
— Он выдает замуж дочь.
— Стало быть, он женат?
— Вдов. Его единственной дочери двадцать два года. Жених ее — комиссионер по продаже драгоценных камней.
— Валь богат?
— Живет довольно скромно. Две служанки, недорогая квартира. Единственное его богатство, как утверждает он, — Рембрандт, с которым ему так не хотелось расставаться. Вот почему он рвал и метал, вот почему, стоя перед тремя полотнами, клялся, что разорен, и даже пытался покончить жизнь самоубийством.
— Каким образом?
— Принял веронал, но при первых признаках отравления дочь вызвала врача, и его спасли.
— Итак, аукцион не состоялся?
— Состоялся. Спустя три недели. А до того велись бесконечные споры, производились всякого рода экспертизы, и обычные и контрольные. Были напечатаны разноречивые заключения, а специалисты затеяли между собой острую полемику. В первую очередь заподозрили будущего зятя, поскольку он был единственный, кого допускали к картине. Но тот доказал, что не имеет к этому делу никакого отношения. Пришлось даже допросить двух-трех ни в чем не повинных оценщиков.
— А что представляют собой служанки?
— Одна — стара, ничего не знает, кроме своей кухни, на все вопросы отвечает что-то нечленораздельное и вообще производит впечатление выжившей из ума. Вторая служанка — молодая девушка из Люксембурга. Следствие установило, что она спала в каморке на шестом этаже, о существовании картины понятия не имела и никогда никого не приводила в квартиру хозяина.
— Чем кончилось дело?
— Аукцион — один из самых памятных — все-таки состоялся. Завсегдатаи «Отеля Друо» собрались все, как один. Из Берлина и Амстердама приехали коллекционеры и любители живописи.
Три портрета висели рядом, представляя собой небывалое зрелище, ибо совпадали до мельчайших деталей. Валь был совершенно убит. Он подходил то к одной, то к другой группе посетителей и десятки раз, вновь и вновь, рассказывал о своем несчастье.
«Я разорен, — твердил Валь. — Бандиты украли приданое моей бедной дочери. И все-таки картина здесь… здесь она, а я даже не могу ее опознать…»
— И нашлись покупатели?
— Цены на аукционе были бешеные. Самое забавное во всем этом, что картин было три. Следовательно, две из них никакой ценности не представляли. Аукцион напоминал скорее лотерею. Стоимость полотна номер один достигла без малого двухсот тысяч франков. Ко всеобщему удивлению, в одном из покупателей узнали агента крупного американского коллекционера. Вот это и подстегнуло всех. Стоимость картины номер два достигла суммы в триста тысяч франков. Никто не сомневался в том, что покупатель один и тот же; очевидно, он решил приобрести все три полотна, чтобы таким образом завладеть и подлинником. Это ему дорого обошлось. В «Отеле Друо» нет места сантиментам. Присутствовавшие на аукционе сразу поняли, что, уплатив даже такие огромные деньги, американец совершил бы неплохую сделку. Покупать две картины было бессмысленно. Необходимо за любые деньги купить все три. Страсти разгорелись. Цена третьей картины достигла четырехсот тысяч франков, затем полумиллиона, перевалила этот головокружительный предел и была отдана за семьсот тысяч франков тому же американскому агенту. Беднягу даже пот прошиб. Три полотна, из которых только одно было подлинное, обошлись ему в миллион двести тысяч франков.
