Джон Карр - Клетка для простака. Тот, кто шепчет
«Говорила в основном она, – сказала Фей Ситон, имея в виду Марион, – рассказывала мне о женихе, брате и своих планах на будущее». Затем Фей, без всякой видимой причины, добавила следующую фразу, никак не связанную с тем, о чем шла речь до этого. «Лампа стояла на ночном столике, я уже упоминала об этом?»
Лампа? Тогда это замечание показалось мне неуместным. Но сейчас…
После того как Марион Хэммонд была найдена – по всей видимости, мертвой, – в комнате находились две принесенные в нее лампы. Одну держали вы, – он взглянул на профессора Риго, – а вторую вы. – Он посмотрел на Майлса. – А теперь подумайте, вы оба! Куда вы поставили эти лампы?
– Я вас не понимаю! – закричал Риго. – Свою лампу я поставил, разумеется, на ночной столик, около той, которая была потушена.
– А вы? – требовательно спросил доктор Фелл у Майлса.
– Мне только что сообщили, – ответил Майлс, вспоминая эту сцену, – что Марион умерла. У меня так задрожала рука, что я был больше не в силах удерживать лампу. Я пересек комнату и поставил лампу на… комод.
– А-а-а! – пробормотал доктор Фелл. – А теперь не будете ли вы так любезны и не расскажете ли, что еще находилось на этом комоде?
– Две большие фотографии – Марион и «Стива» – в кожаных рамках. Я помню, что лампа ярко освещала фотографии, а сначала в этой части комнаты было темно, и…
Майлс умолк, внезапно осознав смысл собственных слов.
– Прекрасно освещенную фотографию «Стивена Кертиса», – сказал доктор Фелл, снова кивнув. – Вот что увидела Фей Ситон, стоя в дверях этой комнаты после выстрела. И фотография ей все объяснила.
– Она знала. Черт побери, она знала!
– Вероятно, она не разгадала трюка, почерпнутого у Калиостро. Но она поняла, что нападение было совершено на нее, а не на Марион Хэммонд, потому что у нее не вызывало сомнений, кто за всем этим стоит. Женихом Марион Хэммонд был Гарри Брук.
И это было концом. Это было последней каплей. Она действительно была бледна от ненависти и страдания. Она сделала еще одну попытку начать новую жизнь в окружении новых людей, она вела себя достойно, она простила Гарри Брука и скрыла улику, изобличающую его в убийстве отца, но злой рок продолжал преследовать ее. Злой рок (или какое-то лежащее на ней проклятие) извлек из небытия Гарри Брука, и тот попытался убить ее…
Доктор Фелл закашлялся.
– Я утомил вас столь долгим рассказом, – сказал он извиняющимся тоном, – хотя понял все за какие-нибудь три секунды, когда унесся в заоблачные дали в спальне мисс Хэммонд в присутствии Майлса Хэммонда, и врача, и сиделки, и самого «Кертиса», занявшего к тому времени позицию у комода.
Потом мне пришло в голову, что можно легко проверить, прав ли я относительно трюка, некогда проделанного с Калиостро. Существует тест, называемый тестом Гонзалеса или нитратным тестом, с помощью которого можно безошибочно установить, стрелял ли данный человек из данного револьвера или нет.
Если Марион Хэммонд не спускала курок этого револьвера, я мог бы написать Q.E.D.. И если Гарри Брук был действительно мертв, как все считали, то это преступление, по всей видимости, совершил некий злой дух.
Я довольно дерзко объявил об этом, чем вызвал неудовольствие доктора Гарвиса, который в отместку выдворил нас всех из спальни. Но это имело любопытные последствия.
Прежде всего мне, разумеется, хотелось загнать мисс Фей Ситон в угол и заставить ее во всем признаться. Я попросил доктора Гарвиса, в присутствии «Кертиса», оказать мне любезность и прислать Фей наверх для беседы со мной. Это вызвало у «Кертиса» чуть ли не истерику, которая потрясла даже вас.
Неожиданно он осознал, что попусту теряет время, ведь девушка может прийти сюда в любую минуту. Он должен был немедленно удалиться. Он сказал, что хочет пойти в свою комнату и прилечь, и в этот момент… бах! Знаете, я мог бы расхохотаться, если бы все это не было столь фантастически жестоким и отвратительным. «Стивен» уже взялся за ручку двери своей спальни, когда вы крикнули ему, чтобы он не входил в комнату, потому что там спит профессор Риго – который тоже знал его как Гарри Брука! – и его нельзя беспокоить.
Да, черт возьми! Его нельзя беспокоить!
Удивляет ли вас сейчас, что «Кертис» бросился вниз по задней лестнице, словно за ним гнался сам дьявол?
Но у меня не было времени размышлять об этом, потому что доктор Гарвис вернулся с сообщением, которое меня чрезвычайно испугало. Фей Ситон уехала. Оставленная ею записка, в особенности содержащаяся в ней фраза «Портфель – полезная вещь, не правда ли?», выпускала джинна из бутылки, вернее – плащ из портфеля.
Я знал, что она собирается делать. Не будь я полным идиотом, я бы понял это еще ночью.
Именно тогда, когда я сказал Фей Ситон, что если мисс Хэммонд поправится, то полиция не будет задействована, на ее губах появилась эта жуткая улыбка, и она пробормотала:
«Разве?» Фей Ситон чувствовала отвращение и усталость и готова была дать волю своему гневу.
В ее комнате в Лондоне находилась улика, все еще грозившая Гарри Бруку гильотиной. Она твердо решила забрать ее, вернуться с нею в Грейвуд, швырнуть ее нам в лицо и потребовать ареста Гарри.
Итак, посмотрите!
Так называемый Стивен Кертис был в полном отчаянии. Но ему казалось, что он еще может выкрутиться. Когда он подкрался в темноте к Марион и сыграл с ней этот трюк, связанный с Калиостро, Марион не видела его и слышала только его шепот. Ей бы никогда даже в голову не пришло (и действительно не пришло, мы разговаривали с ней позднее), что на нее напал ее жених. Его никто не видел, он незаметно пробрался в дом через черный ход, поднялся по задней лестнице, вошел в спальню мисс Хэммонд, а потом снова спустился вниз, торопясь покинуть дом, пока все его обитатели не собрались в комнате, привлеченные выстрелом.
Но Фей Ситон, возвращающаяся в одиночестве по безлюдной, поросшей лесом местности с уликой, грозящей Гарри смертной казнью?…
Вот почему, мой дорогой Хэммонд, я послал вас вслед за ней и приказал вам ни на секунду не оставлять ее. Но потом все пошло не так, как надо.
– Этот чертов шутник, – подхватил Риго, – ворвался в комнату, в которой я спал, стащил меня с кровати, подтащил к окну и сказал: «Смотрите!» И я посмотрел в окно и увидел двух выходивших из дома людей. «Это мистер Хэммонд, – сказал он, – но скорее, скорее, скорее, кто его спутник?» – «О Боже! – сказал я. – Или я сплю, или это Гарри Брук». И он выбежал из комнаты, чтобы позвонить по телефону.
Доктор Фелл крякнул.
– Но я забыл, – объяснил доктор Фелл, – что Хэммонд прочел письмо этой женщины вслух, причем его голос звенел, и наполовину обезумевшему человеку, стоявшему внизу у задней лестницы, все было слышно. И, – прибавил доктор Фелл, поворачиваясь к Майлсу, – он сел с вами в одну машину и поехал на станцию. Верно?
– Да! Но он не сел в поезд.
– О нет, он сел в поезд, – сказал доктор Фелл. – Он просто вскочил в него после того, как это сделали вы. Вы не заметили его, даже не думали о нем, потому что лихорадочно искали женщину. Прочесывая поезд, вы не удостоили взгляда мужчину, державшего – как делали многие – перед лицом газету.
Вам не удалось найти Фей, и в этом вы должны винить самого себя, поскольку в своем возбужденном состоянии не могли рассуждать логически. В постигшей вас неудаче нет ничего загадочного. Ей, как и вам, было тяжело находиться в толчее, и она, воспользовавшись своей женской привлекательностью, смогла избежать этого. Она ехала в купе проводника.
И это дурацкое обстоятельство привело к завершающей трагедии.
Когда Фей приехала в Лондон, она была вне себя от гнева и отчаяния. Она собиралась покончить с этой историей. Она собиралась обо всем рассказать. Но потом, когда суперинтендент Хедли уже находился в ее комнате и настойчиво подталкивал ее к признанию…
– Да? – торопила его Барбара.
– Выяснилось, что она по-прежнему не способна это сделать, – сказал доктор Фелл.
– Вы имеете в виду, что она все еще любит Гарри Брука?
– О нет, – ответил доктор Фелл. – Все это осталось в далеком прошлом. Ее чувство к нему основывалось на кратковременной иллюзии, что она может стать порядочной женщиной. Нет, в этом повинен злой рок, который преследовал ее всегда, что бы она ни делала. Видите ли, Гарри Брук, превратившийся в Стивена Кертиса…
Профессор Рию всплеснул руками.
– Этого, – перебил он доктора, – я тоже не могу понять. Как произошла такая метаморфоза? Когда и каким образом Гарри Брук стал Стивеном Кертисом?
– Сэр, – ответил доктор Фелл, – больше всего на свете меня раздражает процедура удостоверения личности, требующая проверки множества документов. Поскольку вы официально опознали этого человека как Гарри Брука, я предоставляю Хедли выяснять все остальное. Но полагаю, – он посмотрел на Майлса, – что вы знакомы с «Кертисом» не очень долгое время?
