Дьердь Сита - Зарубежный детектив
— Мы топчемся на месте! — добавил он. — А время идет. Законное время для обыска истекло, придется ждать до утра. А за ночь столько можно успеть…
Жардэ задумчиво повесил трубку. Цель так близка на этот раз, неужели именно закону суждено быть помехой на его пути?
Понемногу он снова стал проваливаться в сон и решил, что снится кошмар, когда чья-то рука растормошила его:
— Комиссар, раненый приходит в себя. Но он невероятно слаб. Даю вам всего несколько минут.
Жардэ, наверно, никогда не забудет устремленного на него взгляда Лакдара — взгляда затравленного ребенка. Чернющие, глубоко посаженные глаза, выдвинутый подбородок, вздувшаяся вена на лбу под повязкой, чуть ожившее лицо. Жардэ почувствовал на верхней губе капельку пота — никогда ему не было так не по себе. Пришлось наклониться, чтобы лучше расслышать слова раненого.
— Почему господин Делакур хотел меня задавить? Почему господин Делакур…
Не найдя другого ответа, Жардэ глупо пробормотал:
— Да нет же, это просто несчастный случай…
— Нет! Он видел, что я иду по краю дороги, и поехал прямо на меня. Где Анжелина? Что она наделала в мое отсутствие? Опять убежала?
— Убежала?
— Да. Уже убегала два раза. А ее никто не должен был видеть никогда! Зачем ты убегала, Анжелина?
В Жардэ снова взял верх профессионал, и он спросил, повысив тон:
— Где сейчас Анжелина?
— В шале, в домике за грядой кипарисов. Но она опять убежит, если я не вернусь сторожить ее… Анжелина, мне больно…
Глаза Лакдара прикрылись, лицо сморщилось, но быстро расправилось. Комиссар испугался и позвал дежурного врача.
— Пульс очень слабый, — предупредил врач. — Большая потеря крови. Сейчас надо оставить его в покое. Пойдемте.
Жардэ заколебался, словно собираясь что-то сказать. Но передумал и пошел вслед за врачом.
— Поезжайте, комиссар. Думаю, что раненый теперь не скоро сможет снова говорить с вами. Если вообще сможет.
Жардэ вернулся в комиссариат, где его ждал Бакконье. Еще под впечатлением услышанного комиссар передвигался как лунатик, в голове было пусто. Однако, заговорив, он сразу обрел свой четкий командный тон:
— Начинаем завтра утром в положенное время. Вы достаточно полицейских оставили на месте?
— Да. Дежурная машина патрулирует всю ночь дорогу в Кро и прилегающие пути. В Гренуйер никакой паники не отмечалось. Долго горел свет в кабинете, где Делакур нас принимал. Подозрительных перемещений замечено не было.
Жардэ пересказал все, что ему сообщил Лакдар, и резко оборвал восклицания инспектора:
— Эх, если бы мы могли сейчас окружить этот домик в кипарисах!
— Араб бредил, это очевидно!
— Я в этом не так уверен.
Ровно в шесть утра полицейские, дежурившие всю ночь в машине, выбрались на свежий воздух и заняли позицию с двух сторон поместья. Немецкие овчарки за оградой встретили их исступленным лаем и не утихали, пока чей-то голос не приказал им молчать. Сразу присмирев, собаки вернулись к своим конурам, а на пороге дома появился Делакур.
— Господа, — обратился он к Жардэ и Бакконье, — я вас ждал.
Неторопливо приблизившись, он отпер ворота. Несмотря на ранний час, хозяин Гренуйер был тщательно выбрит, видимо, в последний раз желая выступить в роли помещика-джентльмена, на зависть врагам: светлые полотняные брюки, куртка из грубой кожи, накинутая поверх бежевой шелковой рубашки, небрежно повязанный шарф цвета табака.
«Чересчур много шика!» — едва не выкрикнул возмущенный Бакконье.
Неожиданно для себя смутившись, полицейские проследовали за помещиком в его кабинет, широко распахнутые окна которого выходили в сад, прямо на пышный островок ярко-красных гладиолусов. Сидя в кресле и нервно прикладывая к сухим глазам носовой платок, мадам Делакур исподлобья наблюдала за приближением Жардэ и Бакконье. Как ни странно, но именно в ее взгляде они прочитали ненависть.
Делакур остановился у камина и снова удивил Жардэ:
— Господа, — начал он, — я был бы вам крайне признателен, если бы вы соизволили, насколько возможно, держать мою матушку за пределами вашего расследования. Она не имеет никакого касательства к делу, интересующему вас, равно как и экономка, и управляющий.
Комиссар покачал головой и ничего не ответил. Эти замашки знатного вельможи, все это рисованное великодушие изрядно раздражали его. Чтобы снять впечатление наигранности этой сцены, он сухо произнес:
— Сегодняшнюю ночь я провел в йерской больнице. Лакдар Гариб не умер и говорил со мной.
Никакой реакции со стороны Делакура не последовало, он лишь спросил:
— Надеюсь, комиссар, это не блеф?
— Повторяю, что в три часа Лакдар Гариб был еще жив.
Из соседней рощи донеслись приглушенные возгласы. Делакур взглянул в окно, но Жардэ упредил его вопрос:
— Мои люди разыскивают маленькое шале — домик, спрятанный в кипарисах…
— Ну, вы титан, комиссар, настоящий титан. В отношении вас я допустил одну-единственную ошибку, но крупную: недооценил ваши возможности. Как недооценил и Лакдара. Недоразумения, если их сразу не рассеять, нередко перерастают в трагедии. А бегство от самого себя, к сожалению, я понял это только теперь с большим опозданием, — худшее из бегств.
— Господин Делакур, как мне стало известно в результате расследования, ваша племянница Анжелина не похоронена на кладбище в Кро, Клара Мерсье никогда официально не возвращалась во Францию и столь же официально пропала без вести в Алжире, а из-за всей этой невероятной путаницы в Йере погибли два человека: Бертран Абади и Жюльен Комбрэ. Ваш друг, мэтр Фонтэно намерен предъявить вам обвинение в попытке умышленного убийства, соучастии в умышленном убийстве и прочих правонарушениях, впрочем, менее тяжких. Желаете ли вы, чтобы я вас допросил, изложил свои доказательства, чтобы мы поиграли в кошки-мышки или же, для экономии времени, вы предпочтете рассказать мне сами о том, что произошло в вашем имении в Алжире, в августе месяце 1956 года?
Делакур провел ладонью по лбу. Лицо его лишь слегка побледнело, и руки, вцепившиеся в спинку кресла, больше не дрожали.
— В тот день моя племянница Анжелина столкнула с обрыва Клару Мерсье — сиротку, которую сестра привезла с собой из Франции. Миловидная, бойкая, славная Клара. Если бы в тот день я решился сказать правду, результат был бы один: Анжелина по сей день находилась бы в сумасшедшем доме или, если угодно, в психиатрической клинике. Моя племянница действовала в припадке безумия, вот и все. Кочуя из депрессии в депрессию, она все больше впадала в состояние прострации и становилась несносной. Маленькую француженку она ненавидела за то, что та предпочитала ее компанию обществу юного Жюльена Комбрэ. В день ее рождения произошла сильная ссора, свидетелем которой был Лакдар. Анжелина совсем не владела собой, толкнула Клару с обрыва, и несчастная разбилась о скалы. Лакдар, с детства боготворивший мою племянницу, сразу сообщил мне о случившемся, и в тот же вечер моя жена покинула Алжир на самолете вместе с Анжелиной.
— А как же пограничный контроль в аэропорту?
— При всех событиях тех лет на девочку пятнадцати лет, тем более в сопровождении взрослых, контроль не очень распространялся. У моей племянницы остался билет и удостоверение Клары. Между ними было некоторое сходство. Не возникло никаких проблем. Лакдар, слепо выполнявший мои указания, выждал два дня, прежде чем официально «обнаружить» тело погибшей в овраге. Труп Анжелины опознал я. Никто не усомнился в показаниях могущественного Пьера Алэна Делакура, и мы похоронили Клару Мерсье под именем Анжелины Дансель.
— Не подумав о том, что Жюльен Комбрэ знал о подлинной личности убитой: с ее шеи он снял именной медальон, а из кармана взял школьное удостоверение. Почему он тогда ничего не сказал, остается для меня загадкой, не сказал даже своему дяде, которого на днях допрашивала полиция в Монтелимаре. Он лишь занес это в свою тетрадь, которая сейчас находится в моем распоряжении. И ждал целых десять лет, чтобы начать вас шантажировать. Так ведь? И за это поплатился жизнью?
— Да.
— А что сталось с Анжелиной с тех пор?
— Моя жена разъезжала с ней по Франции, пока мы не приобрели Гренуйер и не спрятали ее там. Поместье огромно и открывает для этого превосходные возможности, вы даже не представляете какие. Шале стоит на отшибе, прикрыто кипарисами, и в этой части поместья никаких работ не ведется. Знаю, комиссар, вы думаете, что в этой безумной истории главный безумец — это я. Вам неведомо, что такое упоение властью, гораздо более сильное, чем богатством. Я был Пьером Алэном Делакуром — одним из самых известных землевладельцев в Алжире. В то время меня влекла политическая карьера. Все складывалось блестяще, и я уже видел себя депутатом, а может быть, и министром. Гибель этой девочки рушила все мои надежды. Это означало скандал, после которого едва ли можно подняться. После которого я бы уже ничего из себя не представлял. Не скрою, потерял голову и выбрал наихудшее решение.
