Морис Леблан - Канатная плясунья
— Это не все?
— Письмо на этом обрывается, — отвечал граф. — Оно датировано 15-м января 1916 года, но было послано только 30-го. По разным причинам оно меня сразу не застало, и я получил его лишь через две недели. Впоследствии я узнал, что у Жана д’Аргонь в тот же вечер, 15-го января, был сильный приступ лихорадки, явившийся результатом засорения раны.
Это и было причиной смерти Жака д’Аргонь… или по крайней мере…
— Или по крайней мере?.. — встревожилась Доротея
— Или по крайней мере такова официальная причина смерти.
— Что вы говорите?! Что вы говорите?! — вскричала Доротея. — Отец умер не от раны?
— Это не наверное.
— Но тогда от чего же он умер? Что вы предполагаете? Что подозреваете?
Глава 5. Убийство князя д’Аргонь
Граф молчал.
Доротея в мучительной тревоге прошептала:
— Так неужели же… неужели отца… убили?
— Все заставляет так думать… — Как?
— Отравление.
Удар был нанесен. Девушка плакала. Граф склонился над ней и сказал:
— Прочитайте… По всей вероятности, между двумя приступами лихорадки и бреда ваш отец успел нацарапать вот эти строки. Когда он умер, администрация госпиталя, найдя письмо и готовый конверт с моим адресом, не читая, переслала мне. Посмотрите… почерк больного… карандаш не держится твердо в руках…
Доротея вытерла слезы. Она хотела узнать и сама судить обо всем. Вполголоса она начала читать:
«Какой сон… А может быть, это и не сон? В кошмаре или наяву я видел все это? Другие раненые на кроватях. Мои соседи… Никто не просыпается… Легкий шум… Кто-то идет… Нет, идут двое… Тихо разговаривают в саду… Слышно через окно… Оно приоткрыто… Должно быть, потому, что в палате душно… Вот его снаружи кто-то толкнул… Для этого одному надо взобраться на плечи другого… Чего он хочет? Он пробует просунуть руку… Но отверстие узко… Около окна стоит мой ночной столик и мешает… Тогда он засучивает рукава… Голая рука пролезла… она что-то шарит на столике в моей стороне… ищет ящик… Я понимаю…
Там медаль… Я хочу закричать, но горло сдавлено… И еще одна вещь приводит меня в ужас… На столике стакан с моим лекарством… Рука влила в стакан несколько капель из флакона… Яд… Но я не буду больше принимать лекарства… ни за что… И я пишу сейчас, чтобы напомнить себе об этом… Ни за что… не принимать лекарства… Рука выдвинула ящик… И когда она брала медаль, я видел на ней повыше локтя… три слова…»
Доротея еще ниже склонилась над листками, так как почерк был совсем неразборчивым:
«Три слова выжжено татуировкой, как у моряков… Три слова… боже мой… Те же три слова, что и на медали… „In robore fortuna“.»
Все. По недописанной странице карандаш скользнул еще несколько раз, но уже нельзя было разобрать ни одной буквы.
Доротея долго сидела с закрытыми глазами, в слезах, поникнув головой. Тяжело было перенести смерть отца, но еще тяжелее узнать, что он умер не своей смертью.
Граф прервал молчание:
— Лихорадка вернулась, в новом приступе он машинально выпил лекарство. Вот более или менее вероятная гипотеза. Я уведомил Эстрейхера и отца Рауля, и мы все вместе отправились в Шартр. К сожалению, врач и фельдшер той палаты сменились, и единственно, что нам оставалось, — обратиться к официальным документам, которые объясняли смерть д’Аргоня заражением крови. Надо ли было искать дальше? Единственное доказательство — это письмо, но ведь могли сказать, что оно написано в бреду.
Доротея не шевельнулась. Граф стал оправдываться:
— Уверяю вас, что мы ничего не могли предпринять. Если бы мы занялись расследованием, то мы должны были бы иметь в виду один важный факт: кроме нас четверых, или, вернее, троих, потому что Аргоня — увы! — не было в живых, есть кто-то еще, тоже работающий над задачей, которую стремимся мы разрешить, и этот посторонний имел перед нами преимущества. У нас обнаружился враг, видимо, способный для достижения цели прибегнуть к самым низким средствам.
Такие соображения не позволили нам также отыскать вас, несмотря на самое горячее наше желание. Два письма, посланные на ваше имя в Бал-ле-Дюк, остались без ответа… Время шло. Жорж Давернуа был убит под Верденом, Эстрейхера ранили в бою у Артуа, а я сам был послан с миссией в Салоники, откуда вернулся уже после заключения мира. Как только возникла возможность, мы решили приступить к работам в замке. Вчера мы справляли тут новоселье, а сегодня судьбе было угодно привести к нам вас.
Вы, конечно, понимаете теперь, в каком чрезвычайном изумлении мы находились, когда вы сообщили о раскопках, производимых кем-то без нашего ведома, и о том, что выбор места для этих раскопок объяснялся словом «Fortuna», которое как раз имелось и на медали у вашего отца, и на руке, которая эту медаль похитила. Наше доверие к вашей проницательности было так громадно, что графиня Шаньи и Рауль Давернуа предложили даже посвятить вас во все дела. И я с удовольствием теперь признаю, что графиня проявила исключительную чуткость, так как оказалось, что это доверие должно было быть оказано Иоланте д’Аргонь, которую нам уже рекомендовал ее отец.
Совершенно естественно, что мы предлагаем вам принять участие в наших работах. Вы займете место Жана д’Аргонь, так же, как Рауль Давернуа занял место Жоржа Давернуа. Наш союз продолжается.
Граф Шаньи был очень доволен своей речью, но его смущало упорное молчание Доротеи. Она сидела неподвижно, устремив взгляд в пространство. Что с ней?
Графиня тихо спросила:
— Что с вами, дорогая? Вас все еще расстраивает письмо? Смерть отца, да?
— Да, — с глубоким вздохом ответила Доротея. — Это ужасно.
— Вы тоже думаете, что его убили?
— Конечно. Иначе в его вещах нашли бы медаль.
— Но если вы так думаете, не поздно еще начать дело. Вы можете рассчитывать на наше содействие.
— Нет. Я буду действовать сама и одна. Это лучше. Я найду преступника, и он будет наказан. Я обещаю это отцу… Я даю клятву.
Последние слова она произнесла суровым и твердым голосом.
— Мы вам поможем, Доротея, — сказала графиня. — Я надеюсь, что вы не уедете от нас. Я хочу стать вашим другом.
— Благодарю, мне очень приятно считать вас другом, но остаться у вас я не могу.
— Почему вы отказываетесь? — не без оттенка досады заговорил граф. — Мы предлагаем дочери нашего родственника Жана д’Аргонь поселиться временно у нас и жить в условиях, отвечающих ее имени и происхождению, а вы предпочитаете вести эту жалкую нищенскую жизнь.
— Она не нищенская и не жалкая, уверяю вас, граф. Я со своими ребятами к ней привыкла.
Графиня не сдавалась:
— Нет, нет… Так нельзя. Вы остаетесь. По крайней мере на несколько дней. Начиная с сегодняшнего дня вы живете в замке, будете у нас обедать, спать…
— Пожалуйста, графиня… Я вас очень прошу… Я так устала… Мне надо побыть одной…
Действительно, она выглядела утомленной и даже изнуренной.
Графиня уступила.
— Пусть так. Утро вечера мудренее. Отложим решение вопроса до завтра. Но ребят своих сегодня же вечером присылайте обедать к нам…
Доротея поднялась, чтобы выйти из оранжереи. Граф и графиня пошли за ней. Перед самой дверью она вдруг остановилась. Несмотря на печаль, ее мысли были заняты таинственной историей о раскопках и кладе. Ей хотелось осветить некоторые неясные пункты.
— Я уверена, — проговорила она, — что предания наших семей имеют под собой определенную почву. Где-нибудь действительно скрыты или зарыты богатства. Рано или поздно собственником их станет тот, кто владеет талисманом, каким является золотая медаль, украденная у отца. Вот поэтому мне хотелось бы знать, не слышал ли кто-нибудь из вас, чтобы к легендам о кладе примешивались указания на такую же медаль, которая была у папы. То есть существует одна или несколько медалей?
Ответил Рауль Давернуа:
— Недели две тому назад мой дед, с которым я живу вместе в имении в Вандее, рассматривал какую-то золотую вещичку. Когда я вошел в его комнату, он эту вещичку спрятал в ларчик для драгоценностей, и было ясно, что он не хочет показывать ее мне. А накануне моего отъезда обратился с такими словами: «Когда ты вернешься, я открою тебе одну важную вещь».
— Вы думаете, он намекал на то, что нас интересует?
— Да. Я рассказал об этом графу и Эстрейхеру, и они обещали приехать ко мне в конце июля, когда я надеюсь уже все узнать от деда.
— Это все?
— Все. И мне кажется, что это прекрасно подтверждает ваши предположения. Действительно, существует талисман в нескольких экземплярах.
— Да… да, — задумчиво говорила Доротея. — Несомненно, и смерть моего отца объясняется тем, что он был владельцем талисмана.
— Но, — заметил Рауль Давернуа, — ведь достаточно украсть медаль. Какой же смысл преступникам было… прибегать к большему?
