Рекс Стаут - Смертельная ловушка

— К сожалению, нет. — Она повернулась ко мне лицом, что сделал и я. — Хорошо бы, если бы наши отношения свелись только к обмену легкомысленными фразами. Не сочтите за банальность мое признание в том, что я наслышана о вашем уме, хотя и себя считаю неглупой. Будь я дурой, я могла бы попытаться вскружить вам голову прямо здесь по дороге к Ниро Вулфу, но я достаточно хорошо соображаю, что с вами этот номер не пройдет.

— Хотя вы неплохо умеете управлять вашими губами и глазами, — усмехнулся я. — А особенно голосом. Чем вы и воспользовались, попросив меня остановиться.

Она кивнула.

— Скажите, Ниро Вулфу важна эта коробка, чтобы посмотреть, не захватила ли я чего-либо, мне не принадлежащего?

— Нет. — Я не мог понять, к чему она клонит. — Это его вовсе не интересует. Ему нужен чемодан полковника Райдера. По-видимому, и вам тоже. Придется тянуть жребий, кому чемодан достанется. Все?

— О, господи! — нахмурилась она. — В каком же трудном положении мы оказались! Но ему не известно, что вы везете чемодан… что вы его нашли.

— Конечно, известно.

— Нет, не известно. У вас не было возможности сообщить ему об этом.

— Но он знает, что послал меня, а это значит, что чемодан уже в пути или скоро прибудет.

— А вы никогда не промахиваетесь, не так ли? — покачала она головой. Ее тон свидетельствовал о том, что по выполнении задания она не возражала бы немного развлечься. — Нет, он не может быть уверен. Откуда ему знать, взяла ли я чемодан домой или куда-то перепрятала? Как мне и следовало поступить, видя, что вы крутитесь рядом. — Она положила руку мне на плечо, вроде машинально, словно только там ей было и место. И дружески мне улыбнулась. — Думаю, вы бы удивились, если бы я предложила вам десять тысяч долларов за эту коробку… И ее содержимое… С условием, что вы про нее забудете. Идет?

— Я был бы ошеломлен, — заморгал я.

— Но вскорости пришли бы в себя. Что вы на это скажете?

— Черт возьми! — Я погладил ее по руке, которая так и лежала у меня на плече, — Это зависит от того, насколько серьезно ваше предложение. Если это всего лишь разговор, то я придумал бы, как с вами поторговаться, включил бы зажигание и тронулся бы с места. Если же вы не шутите, мне придется как следует подумать…

— Разумеется, при мне нет такой пачки денег, — улыбнулась она.

— Конечно, нет. А потому забудем об этом. — Я взялся за ключ.

Но ее рука легла на мою.

— Подождите. Уж очень вы импульсивны. Я всерьез предлагаю вам деньги. Десять тысяч.

— Наличными?

— Да.

— Когда и где?

— Думаю… — не сразу ответила она, — я сумею их получить через двадцать четыре часа. Может, и раньше. Завтра днем.

— А что делать с коробкой?

— Отвезем ее в банк, который открыт круглосуточно. И оставим там при условии, что получать придем вдвоем. Давайте пожмем друг другу руки в знак доверия.

Я явно любовался ею. Что звучало и в моем голосе.

— Не вас ли я видел однажды, ходящей по высоко натянутой проволоке? Может, это была ваша сестра? Вы очень похожи. Неужто вы и впрямь решили, что я клюну на вашу приманку? Такое бывает, но крайне редко. Ниро Вулф об этом тотчас бы узнал — от него ничего не утаишь — и обязательно сообщил моей бедной старенькой мамочке. Если бы не мама, я бы ни за что не устоял перед вашим предложением. Я давным-давно пообещал ей, что продам себя ни в коем случае не меньше, чем за миллион. Наша ферма заложена ровно за миллион.

Я включил зажигание и, отъехав от тротуара, присоединился к потоку машин. Она не предприняла новой попытки поймать меня на крючок, а если и хотела сделать попытку, то я, во всяком случае, об этом ничего не знаю. Что ее так напугало, старался догадаться я и решил, что, наверное, чемодан. Вулф сказал, что это очень важно, а при мне сидело красивое невинное создание, предложившее за чемодан десять тысяч долларов, когда, насколько я мог догадаться, красная цена ему в Управлении регулирования цен была не больше двадцати центов. Меня, конечно, раздражала фигурировавшая в моем сознании сумма в девять миллионов девятьсот девяносто девять тысяч долларов и восемьдесят центов, а если я раздражен, то имею привычку ехать с большей скоростью, нежели обычно, а потому буквально через минуту мы очутились у дома Вулфа на Тридцать пятой улице.

До ужина оставалось лишь полчаса, а потому я рассчитывал застать Вулфа в кухне, где он наблюдал за экспериментами Фрица, но он оказался у себя в офисе целиком погруженным в карту России, где шли бои. Когда мы появились, он даже не посмотрел на нас.

— Вот, значит, где работает Ниро Вулф, — сказала Брюс и оглядела кожаные кресла, большой глобус, полки с книгами, старомодный тяжеленный диван и вазочку с орхидеей в цвету.

Я снял веревку с картонной коробки, открыл ее, схватился за останки чемодана, осторожно, но уверенно их вытащил и положил на кресло, потому что на столе была разложена карта. В коробке были и другие предметы, среди них какие-то бумаги, но я отнес коробку к стене, не дотрагиваясь до них.

— А, значит, ты его разыскал, — констатировал Вулф, наконец-то оторвавшись от карты. — Отлично. Но, по-видимому, кое-кто при этом присутствовал. Мисс Брюс приехала с тобой, чтобы помочь нести коробку?

— Нет. Она приехала, потому что не могла перенести, что у нее забирают коробку. Я отравился за чемоданом на Данкен-стрит, но там его не нашел. Капрал сказал, что никто из кабинета Райдера ничего не выносил. Значит, никто ничего не брал, но останки чемодана исчезли. Я сообразил, что в их исчезновении виновна не кто иной, как сержант Брюс. Я видел в приемной, как она складывала какие-то вещи, а поскольку чемодан был на полу всего шагах в двух от двери в приемную и часовой стоял, повернувшись к ней спиной, то добраться до останков чемодана ей было легче, чем кому-либо другому. Узнав ее адрес, я поехал к ней на квартиру — две комнаты, кухонька и ванная — и обнаружил там на полке стенного шкафа в спальне коробку. В шкафу оказался и лейтенант Лоусон. Живой и невредимый.

— Черт бы его побрал! — Вулф откинулся на спинку кресла и полузакрыл глаза. — Присядьте, пожалуйста, мисс Брюс. Нет, вот сюда, если не возражаете.

Красивое невинное создание уселось.

Я подвел черту:

— Не знаю, пребывал ли там Лоусон в качестве ухажера или просто тащил коробку. В беседе мне не удалось это выяснить. Но сержант Брюс обратилась к нему со словами: «Кен, милый». Поэтому я оставил его там и привез сержанта и коробку. По дороге сюда сержант предложила мне завтра днем заплатить десять тысяч долларов за коробку и ее содержимое, о чем я постарался забыть. Полагаю, что она заплатит и больше, если вы на нее надавите, но мне не хотелось торговаться в то время, как ее рука лежала у меня на плече. Если вы с ней не договоритесь, то я не дам сам и цента за ваши старания.

— Предложение касалось коробки и ее содержимого? Что там еще? — спросил Вулф.

— Я не смотрел.

— Посмотри.

Я взял коробку, выудил оттуда бумаги и кое-что еще, разложив их у себя на столе. Добыча была невелика: теннисная ракетка, пустая дамская сумочка, пара чулок, листовка под названием «Сумеем ли мы разделаться с Германией?», баночка с кремом и прочая ерунда. Среди бумаг тоже не оказалось ничего такого, от чего у меня участился бы пульс: экземпляр военного устава, четыре журнала и с десяток почтовых открыток. Я перелистнул устав, и оттуда выпал сложенный вчетверо листок, который я подобрал и развернул. На нем было напечатано следующее:

Озерный остров Иннисфри Встану да и поеду в Иннисфри.Там хижину себе с плетнем сооружу погожим днем;Вскопаю грядки для фасоли и улей пчелам подарю,Под их жужжанье буду жить без страха и без боли.

И это еще не все.

— Наверное, это имеет какое-то значение, — сказал я Вулфу. — Где находится Иннисфри?

— Что? — сердито покосился на меня Вулф.

— Она сочиняет стихи. — Я положил листок ему на стол, а сам встал у него за спиной, чтобы читать дальше. — Она едет в Иннисфри, строит там хижину, разводит огород и пчел. Может, дальше найдутся какие-нибудь сведения. — Я снова принялся за чтение: –

Спокойно буду жить в плену у тишины,Рассветной тишины тумана и сумеречной — с пением сверчков.Там полуночные сверкают звезды,И полдень алый зной мне посылает без обмана,А ветер — шелест птичьих слов.

Встану да и поеду в Иннисфри,Где днем и ночью омывает скалы чистейшая озерная вода.Дорога тяжкая, и все ж желанье не пропало.Душа сказала мне — оковы отвори.И серость мостовой озерной гладью стала. [1]

— Она — сторонница нашего поражения, — провозгласил я. — Это — пропаганда против войны. Призыв к миру. И вы заметили…