Жорж Сименон - Мегрэ ищет голову
Она старалась вспомнить, нахмурила брови и наконец отрицательно покачала головой.
– Вы уверены?
– Я уже давно не видела его так близко.
– Вы любили его?
– Не знаю.
– Сколько времени он был вашим единственным мужчиной?
– Годы.
Она вложила в это слово особый оттенок.
– Вы познакомились очень молодыми?
– Мы из одной деревни.
– Откуда?
– Деревушка на полпути между Монтаржн и Жьеном, она называлась Буассанкур.
– Вы никогда больше не приезжали туда?
– Нет.
– С того времени, как сошлись с Омером?
– Мне было семнадцать, когда я уехала.
– Вы были беременны?
– На шестом месяце.
– Люди об этом знали?
– Да.
– Ваши родители тоже?
Все с той же простотой, в которой было нечто от галлюцинации, она сухо проронила:
– Да.
– Вы их больше не видели?
– Нет.
Лапуэнт, закончивший инструктировать Люкаса, вышел из кабины, утирая платком пот.
– Сколько я должен? – спросил Мегрэ. Она задала свой первый вопрос:
– Вы уходите?
И теперь он, в свою очередь, односложно ответил:
– Да.
Глава 4
Человек на крыше
Сидя перед следователем Комельо, Мегрэ не сразу решился – что с ним случалось не часто – вынуть из кармана трубку; наконец, как бы машинально и сохраняя самое невинное выражение лица, все-таки достал ее.
Несколько минут назад, после короткого доклада начальнику, комиссар прошел через небольшую дверь, отделявшую во Дворце правосудия помещения уголовной полиции от прокуратуры. Все скамьи в коридоре следователей были в этот час заняты, так как во двор недавно въехали две «салатницы», как здесь называют тюремные машины. Большинство тех, кто дожидался, сидя в наручниках между двух конвойных, были знакомы Мегрэ, и некоторые приветливо кланялись ему, пока он шел по коридору.
Следователь Комельо накануне несколько раз звонил комиссару. Это был худой, нервный человек, с черными, должно быть, крашеными, усиками и выправкой кавалерийского офицера. Первое, что он сказал Мегрэ, было:
– Изложите мне точно ход дела.
Комиссар послушно принялся перечислять находки, сделанные Виктором на дне канала Сен-Мартен; когда он упомянул, что голова так и не найдена, Комельо прервал его:
– Водолаз продолжает поиски?
– Я счел это бесполезным.
– Однако если туловище и конечности найдены в канале, то и голова должна быть где-то неподалеку.
Такие вот замечания и превращали служебные встречи с Комельо в сущее мучение для Мегрэ. Этот следователь не был единственным в своем роде, просто он наиболее полно воплощал в себе тип службиста, к которому комиссар питал глубокую антипатию. Его нельзя было считать дураком в общепринятом смысле; кто-то из адвокатов, кончавший курс вместе с Комельо, утверждал даже, что тот был одним из самых блестящих студентов своего выпуска.
Скорее всего, ум его просто был не способен примениться к некоторым сторонам реальной жизни. Он принадлежал к замкнутому кругу крупной буржуазии, с ее окостенелыми принципами и предрассудками, и не мог не судить обо всем с точки зрения этих принципов и предрассудков.
Комиссар терпеливо разъяснял:
– Прежде всего, господин следователь, Виктор знает этот канал, как вы или я знаем свои кабинеты. Он прошел по дну не менее двухсот раз, осмотрел его метр за метром. Он добросовестный малый, и если он говорит, что головы там нет…
– Мой водопроводчик тоже неплохо знает свое дело и слывет добросовестным малым. Это не мешает ему каждый раз, когда я его вызываю, доказывать, что в трубах не может быть никакой неисправности.
– Кроме того, в случаях, аналогичных нашему, редко бывает, что голову находят там же, где тело.
Комельо пытался понять; его острые глазки не отрывались от Мегрэ, пока тот продолжал:
– Объясняется это так. Насколько трудно установить, кому принадлежали разрозненные части тела – особенно, если они пробыли некоторое время в воде, – настолько легко опознать голову. Поэтому логично предположить, что тот, кто хотел от нее отделаться, мог потрудиться и отнести ее подальше.
– Предположим.
Мегрэ незаметно вынул левой рукой кисет с табаком и ждал, когда внимание его собеседника отвлечется, чтобы набить трубку.
Теперь комиссар стал рассказывать о г-же Калас и баре на набережной Вальми.
– Как вы туда попали?
– Случайно, честно говоря. Мне нужно было позвонить, а в ближайшем баре телефон был возле стойки и без кабины.
– Продолжайте.
Мегрэ упомянул об отъезде Каласа, о поезде на Пуатье, об отношениях хозяйки с рассыльным Антуаном Кристеном и о шрамах в форме полумесяца.
– Итак, эта женщина утверждает, что ей неизвестно, были или не были у ее мужа эти шрамы? И вы ей поверили?
Одна мысль об этом возмущала Комельо.
– Если говорить откровенно, Мегрэ, я не понимаю, почему вы не вызвали эту женщину и рассыльного к себе в кабинет для допроса, которые обычно у вас проходят успешно? Вы же, я думаю, не поверили ни слову из того, что она вам рассказала?
– Я не был бы столь категоричен.
– Утверждать, что она не знает, куда уехал ее муж и когда вернется!..
Мог ли такой Комельо, живший в привилегированном квартале, в квартире с окнами на Люксембургский сад, разбираться в психике каких-то Каласов?
Тем временем Мегрэ улучил момент и чиркнул спичкой: трубка его задымилась. Комельо, не выносивший табака, тотчас устремил на трубку пристальный взгляд, что он делал всегда, когда кто-нибудь осмеливался закурить у него в кабинете, но комиссар твердо решил сохранять безмятежный вид.
– Возможно, она говорила не правду, – уступил он. – Возможно также, что это была правда. Мы выудили из канала куски безголового тела. Речь может идти о любом человеке от сорока пяти до пятидесяти пяти лет. Ничто пока не позволяет нам установить, чье это тело. Сколько человек такого возраста исчезло за последние дни и сколько уехало, не сообщив точно, куда они едут? Могу ли я вызывать к себе госпожу Калас и обращаться с ней как с подозреваемой только потому, что у нее есть привычка пить тайком и ее любовник – молодой человек, который развозит товары на велосипеде и убегает при виде полиции? Как мы будем выглядеть, если завтра или через час где-либо отыщется голова и окажется, что это не Калас?
– Вы установили наблюдение за ее домом?
– Жюдель, из Десятого округа, поставил на набережной одного человека. Вчера вечером, после ужина, я прогулялся в тех местах.
– Что-нибудь обнаружили?
– Ничего существенного. Я расспросил нескольких уличных девиц, которые попались мне навстречу. Ночью в этом квартале все выглядит иначе, чем днем. Мне особенно хотелось выяснить, не заметил ли кто-нибудь из них подозрительных хождений туда-сюда вблизи кафе в пятницу вечером и не слышал ли чего.
– Что-нибудь узнали?
– Не бог весть что. От одной женщины я все-таки узнал кое-что новое, только не успел еще это проверить.
Она сказала, что у жены Каласа есть другой любовник, человек средних лет, рыжий, который не то живет, не то работает в этом квартале. По правде говоря, особа, рассказавшая мне об этом, страшно зла на хозяйку бара за то, что она наносит ущерб подругам по ремеслу. «Если бы она еще брала деньги, – сказала мне эта девица, – никто не стал бы ее осуждать. Но с нею все обходится даром. В случае необходимости мужчины знают, куда обращаться. Надо только подождать, чтобы отвернулся хозяин. Я, конечно, сама не видела, но все говорят, что она никому не отказывает».
Комельо только горестно вздыхал, слушая все эти откровения.
– Действуйте, как считаете нужным, Мегрэ. Мне лично все кажется вполне ясным. С подобными людьми незачем слишком церемониться.
– Сейчас я снова иду туда, – закончил Мегрэ. – Мне надо также увидеть ее дочь. Наконец, я надеюсь получить кое-какие сведения от медсестер, которые присутствовали при операции аппендицита Каласу.
В этой операции была одна любопытная деталь. Накануне вечером, когда Мегрэ бродил по кварталу, он заглянул на минуту в бистро. Г-жа Калас дремала, сидя на стуле, четверо клиентов играли в карты. Мегрэ спросил у нее, в какой больнице оперировали ее мужа.
Насколько Мегрэ было известно, Калас был крепким мужчиной, его трудно было представить мнительным неженкой, трясущимся над своим здоровьем. Ему нужна была самая обычная операция, не тяжелая и не рискованная. Так вот, вместо того чтобы обратиться в городскую больницу, Калас истратил значительную сумму на частную клинику в Вильжюифе. Причем это была не просто частная клиника. Ее содержали монахини, работавшие там медсестрами.
Сейчас там находился Лапуэнт, который должен был вскоре позвонить комиссару.
– Никакой снисходительности, Мегрэ! – отчеканил Комельо, когда комиссар шел к двери.
Дело было совсем не в снисходительности. Дело было и не в жалости, но разве это объяснишь такому вот Комельо? С каждой минутой Мегрэ все больше погружался в мир, столь непохожий на повседневный, что комиссар продвигался там как бы ощупью. Существовала ли какая-либо связь между маленьким баром на набережной Вальми и телом, брошенным в канал Сен-Мартен? Это было возможно, как возможно было и простое совпадение.
