Жорж Сименон - Вдовец
Горд остановился.
— Я разослал уведомления по всем округам и просил известить меня… К сожалению, это не было сделано сразу… Судебно-медицинский эксперт уже ушел…
Он взглянул на своего спутника, как бы желая убедиться, что тот сможет выдержать ожидающее его потрясение. Прежде чем отворить дверь, он и сам отер пот, снял шляпу.
— Мужайтесь!.. Зрелище не из приятных…
Из-за сильного запаха пришлось распахнуть все окна. Но во избежание любопытных взглядов людей, живших напротив, ставни были опущены и пропускали лишь тоненькие полоски света. Под потолком горела люстра. Сильное дезинфицирующее средство было разбрызгано вокруг.
Первое, что увидел Жанте, было отражение кровати в большом зеркале, и таким образом на секунду зрелище показалось ему каким-то нереальным, словно на нечетком фотографическом снимке. Когда же он, наконец, медленно повернулся к широкой кровати, то застыл без движения, без звука.
Он увидел незнакомое белое платье, ноги, обутые в новые, очень изящные туфли, руки какого-то неописуемого цвета с темно-синими ногтями, а в руках — букет увядших роз. Другие цветы были разбросаны по постели, словно мимо нее проходило торжественное шествие, и кое-где облетевшие лепестки, слипшись, лежали целой кипой.
Ему хотелось сказать:
— Это не она…
Не сказать, а выкрикнуть и убежать, размахивая от радости руками. Но, увы, полицейский комиссар поднял полотенце, закрывавшее лицо, и Жанте замер, глядя на Жанну. Это была она — открытые глаза, волосы, разделенные пробором и лежащие по обе стороны подушки, — Жанна, вся вздувшаяся, с губами, подбородком, залитыми густой темной жидкостью.
— Идемте…
Кто-то взял его за руку. Кто-то вел его. Он заметил на лестничной площадке носилки, какой-то грубый мешок. Лифт спускался. В холле зеленые растения задевали его по пути. Они вышли на улицу, на солнце — Горд и он — и Горд, все еще державший его за локоть, толкнул его в темный маленький бар.
— Два коньяка!
Жанте выпил свой стакан.
— Еще?
Он отрицательно покачал головой.
— Гарсон, еще один — для меня.
Горд выпил, расплатился, повел своего спутника к черной машине.
— Они отдали эту машину в мое распоряжение до двенадцати… Воспользуемся ею… У меня в кабинете будет лучше…
За всю дорогу он не задал ни одного вопроса, все время курил и то и дело менял положение своих толстых ног.
Они не стали проходить по комнате с длинным барьером, где виделись в предыдущий раз. Инспектор повел его по пыльной лестнице, они прошли через комнату, где работало несколько человек без пиджаков, и открыл какую-то дверь.
— Садитесь. Я предупредил вас, что зрелище будет не из приятных. Она не подумала о том, что цветы ускорят разложение. Женщины никогда не думают о подобных вещах. Но вы все же узнали ее?
Жанте не подходил близко к кровати, он позволил увести себя, не успев даже молча проститься, — так тяжело было ему видеть это распухшее лицо на подушке.
— Как вы себя чувствуете?
— Не знаю.
— Сказать, чтобы принесли вина?
— Нет, спасибо.
Он еще мог сказать «спасибо», и сам мысленно отметил это.
— Вы рассердились на меня в тот вечер?
— За что?
— За то, что я вам сказал.
— Она умерла.
— А вы знаете, как?
Он покачал головой.
— Она приняла содержимое целого тюбика снотворного. Тюбик нашли потом в ванной комнате, а в стакане на ночном столике — несколько капель очень крепкого раствора.
Он слышал свой голос:
— Когда?
— Это будет известно после вскрытия.
Слово «вскрытие» не резануло его, не вызвало никакой реакции.
— Самоубийство. Это, во всяком случае, не подлежит сомнению.
— Почему?
— Потому что в комнате она была одна.
— С какого дня?
— Со среды.
— С которого часа?
— Она пришла туда в три часа.
Жанте переспросил:
— Одна?
— Одна. В пять часов она заказала бутылку шампанского.
Он перестал что-либо понимать. Кабинет, несмотря на казенную обстановку, начал казаться ему нереальным. Какая-то декорация, окруженная туманом. Пятна, линии, звуки. Он повторил:
— Шампанского?
Это было смехотворно. Они никогда не пили шампанского вместе, даже в день их свадьбы. Ему и в голову тогда не пришло заказать шампанское.
— Если бы вы посмотрели в левый угол комнаты, вы бы увидели почти пустую бутылку, а на столике — один единственный бокал. Люди из Восьмого сидят над этим делом с девяти часов утра.
В пять часов, в среду, он был еще в типографии Биржи, сидел, согнувшись над своей чугунной доской, а Жанна в этот самый момент должна была спуститься на улицу, чтобы купить ему вечернюю газету и то, чего не хватало к обеду.
— Платье… — проговорил он, подняв голову, хмуря брови.
— Которое? Если вы говорите о черном…
— Она была в черном платье…
— Она отдала его горничной вместе со своими старыми туфлями.
— Когда?
— Этого я не знаю. Спрошу у коллег. Они, разумеется, пригласят вас в полицейский участок VIII округа.
— А белое платье?
— Это было ее платье. И другие — тоже.
— Другие? Что другие?
— Другие платья. В шкафу нашли четыре. И белье, халаты, чулки, несколько пар обуви, две или три сумочки.
Ему хотелось встать, возмутиться, крикнуть этому толстяку, который, впрочем, говорил с ним мягким тоном, без всякой иронии: — Вы лжете!
Все происходящее было совершенно неправдоподобно. Уже самое отсутствие Жанны не вязалось с тем ее обликом, который он знал. Что же до ее смерти, то все, что ее окружало, казалось все более и более нелепым.
— Видите ли, Жанте, ваша жена уже давно жила в этой комнате. Больше года!
— Жила?
— Ну, занимала ее, если хотите, держала там свои вещи, регулярно там бывала.
— Она была снята на ее имя?
Он чуть было не поправился: «На мое имя?»
— На имя одного мужчины.
— Чье?
— Я еще не уполномочен назвать его.
— Это был ее любовник?
— Судя по словам гостиничной прислуги, они встречались там раз в неделю.
— Но она всегда ночевала только дома.
— В «Гардении» не обязательно проводить ночь. Это хорошо известная нам гостиница, многие пары встречаются там днем.
— Если так, этот человек мог…
— Нет! Я догадываюсь, что вы хотите сказать. Все слуги опрошены. Его ноги не было там ни в среду, ни тем более сегодня… Ему звонили. Его сейчас нет в Париже… И даже во Франции… Он очень далеко. Никто не входил в сорок четвертый, кроме посыльного, который принес цветы, заказанные лично вашей женой, и официанта, который в пять часов принес ей шампанское. Она приказала, чтобы никто ее не беспокоил… На следующий день, то есть вчера, в четверг, поздно утром, горничная все-таки постучала к ней, но, не получив ответа, решила, что клиентка еще спит. Днем ее сменила другая горничная. Но так как ей не оставили никакого распоряжения, она не входила в сорок четвертый, считая, что там никого нет… И только сегодня утром первая горничная забеспокоилась…
— Так что, возможно, она умерла еще в среду вечером?
— Это мы узнаем сегодня к вечеру, самое позднее — завтра утром.
Инспектор выколотил пепел из своей трубки прямо на пол.
— Это все, что я могу вам сказать. Возможно, мои коллеги из VIII округа сообщат вам что-либо еще. Возможно, что вы, со своей стороны, просмотрите ее вещи и бумаги…
— Какие бумаги?
— Ее переписку… Записную книжку с адресами…
— Она никому не писала.
— Это еще не значит, что никто не писал ей.
— Она никогда не получала писем.
Как могла бы она в их квартирке, где каждая вещь лежала на определенном месте, как могла бы она скрыть от него что бы то ни было? Они жили вместе с утра до ночи и с ночи до утра. Дверь между их комнатами всегда оставалась открытой, и каждый слышал малейшее движение другого, знал о каждом его жесте.
Он вспомнил, например, как однажды, часов около пяти, Жанна сказала ему из соседней комнаты:
— Хватит, Бернар. Это у тебя уже девятая папироса.
Она не видела его. Только слышала чирканье спичек, и, как видно, до нее доходил запах табачного дыма.
Он встал. Лицо его ничего не выражало.
— Я вам больше не нужен?
— Сейчас нет. Повторю лишь то, что уже говорил вам: мужайтесь!
И, провожая его через соседний кабинет, он добавил:
— Помните мои слова… Один случай на тысячу. Да и то…
Неправда! Жанте не стал возражать, зная, что это бесполезно, что никто ему не поверит. Но у него было свое мнение, и он был уверен, что ошибаются они, а не он.
Возможно, что Жанна приняла снотворное. Это было правдоподобно — ведь она умерла. Возможно также, что для храбрости она выпила в одиночестве бутылку шампанского. Возможно также и то, что ей пришло в голову украсить покрывало розами, взять в руку букет, прежде чем…
