Жорж Сименон - Лунный удар
Адель обволакивала его какой-то особой нежностью, свойственной ей одной и не передаваемой ни словами, ни жестами.
Бой начищал до блеска медные приборы на стойке.
Адель всматривалась в лицо Тимара, как если бы глядела на него издалека.
— Между тем есть возможность в три года сделать миллион.
Слушать это от другой было бы нестерпимо.
Но вот она встала. Шагая из конца в конец кафе, заговорила еще более четко. Ее высокие каблуки, постукивая по плиткам, отбивали ритм точных фраз, отделенных одна от другой всегда равными паузами.
Своеобразный голос Адели многие сочли бы грубоватым, но он так подходил к ней! То глуховатый, то полный резкой простонародной музыки, он отлично подходил к ее улыбке.
Что она говорила ему? К ее речи примешивались другие впечатления: непрерывное шествие по улице негритянок, сильные икры боя в коротких белых штанах, хриплый кашель дизеля, который кто-то регулировал.
А кроме того, картины, порождаемые ее словами. Она заговорила о лесорубах, и Жозеф сейчас же представил себе лицо Буйу, освещенное керосиновой лампой в хижине Марии.
— Они не покупают земли, но правительство дает им концессии на три года.
Почему, смотря на Адель, он в то же время видел ее, какой она была утром, когда искала шпильки, а он притворялся, будто спит.
Она выбрала на полках бутылку, поставила на стол стопки, наполнила их кальвадосом. Не из Нормандии ли эта женщина? Вот уже третий раз он видел, как она пила яблочное вино.
— Первые колонисты получали концессии на тридцать лет и больше, а также отличные долгосрочные ипотеки.
Это слово долго звенело у Тимара в ушах. Она продолжала, а он тщетно припоминал, где его слышал.
— По общему правилу, с тех пор в случае смерти колониста владение переходит к государству, но…
Она никогда не носила чулок, но Тимару редко приходилось видеть такие белоснежные ноги. Он разглядывал их, так как чувствовал, что Адель наблюдает за ним, как бы желая составить себе о нем окончательное мнение.
Вошел негр и поставил на прилавок рыбу.
— Беру. А заплачу в следующий раз.
Она пила спиртное, как лекарство, скрывая гримасу.
— Здесь есть некий Трюффо. Он живет в Габоне уже двадцать восемь лет и совсем одичал. Женился на чернокожей, и она принесла ему не то десять, не то двенадцать детей. Он разъярен тем, что теперь, в дни моторных лодок, от Либревиля до его концессии всего день пути.
Их взгляды встретились. Она понимала — Тимару это было ясно, — что он плохо слушает, но по ее чертам лишь изредка проскальзывала тень нетерпения. Она продолжала, нисколько не смущаясь, как учительница его детских лет, которая доводила урок до конца, даже если дети не слушали ее.
Здесь была та же атмосфера рассеянности, лени, желание делать не то, что надо, и та же покорность.
Тимар мысленно нарисовал себе Трюффо в виде библейского патриарха, окруженного своими цветными детьми.
— Имея сто тысяч франков…
Тимар вновь увидел, как он дает механику тысячу франков из оставшихся у него трех тысяч на починку лодки.
— Его старший сын хочет получить образование в Европе.
Рука Адели легла на руку Тимара. Адель словно просила, чтобы он уделил ей одну минуту, всего лишь одну минуту серьезного внимания.
— Деньги внесу я. А вы «внесете» влияние вашего дяди. Министр колоний — член той же партии, что и он.
Ваш дядя похлопочет, чтобы сделали исключение и…
Когда он снова поднял на нее глаза, она, как только что за стойкой, послюнила кончик карандаша и теперь писала, диктуя себе вслух слог за слогом:
«Дела „Сакова“ плохи тчк Могу остаться без должности тчк Нашел комбинацию зпт обеспечивающую блестящее будущее тчк Необходимо зпт чтобы вы поехали Париж министру колоний зпт получили особое разрешение передачу мне долгосрочной аренды Трюффо тчк Дело очень спешное зпт так как может получить огласку тчк Нашел капитал для эксплуатации владения и рассчитываю на вашу всегдашнюю доброту деле зпт которое принесет мне состояние тчк Обнимаю».
Услыхав последние слова, Тимар улыбнулся. Адель не могла знать, что в их семье мужчины не обнимаются, а главное — что с дядей Тимара не говорят таким фамильярным тоном.
И все время, пока она писала. Жозеф сознавал свое превосходство. Он снисходительно и нежно улыбнулся даже по поводу того, что ее поза, ее манера слюнить карандаш, диктовать себе с чрезмерной старательностью, — все это выдавало и недостаток образования, и принадлежность к низшему общественному классу.
— Это близко к тому, что написали бы вы?
— Довольно близко, да. Изменил бы только несколько слов.
— Измените.
И Адель возвратилась к стойке, где ей нужно было что-то сделать. Когда она опять подошла к Тимару, он читал отредактированную телеграмму. Позже он не мог сказать, в какую именно минуту было принято решение.
Да и было ли оно принято? Так или иначе, незадолго до полудня бой понес телеграмму на почту, и, конечно, деньги ему дала Адель, взяв их из кассы.
— А теперь мой вам совет: нанесите визит губернатору.
Тимар в это утро еще не выходил. Он обрадовался, когда представился повод, но вовсе не собирался идти к губернатору. Все же он сменил взмокшую рубашку.
Город был еще отвратительнее, чем в другие дни.
Его наполнял мутный зеленоватый свет и непонятный предательский зной без солнца. Тимар заметил, что даже у негров кожа местами лоснилась от испарины.
Он невольно ждал удара грома. Но нет! Пройдут дни и недели этой бьющей по нервам предгрозовой погоды без бури и дождя. Опасно было снять шлем, чтобы вытереть голову.
Тимар хотел пройти мимо дома губернатора, глядя в другую сторону, но его окликнул с крыльца комиссар:
— Вы зайдете?
— А вы?
— Я ухожу. Зайдите и выпейте стопку виски у губернатора. Это доставит ему удовольствие. Он много говорил мне о вас.
События разворачивались быстро, слишком быстро, несмотря на тяжелую атмосферу. Тимар очутился в просторной гостиной, в точности такой же, какая могла быть у префекта в Ла-Рошели, Нанте или Мулине. Только две-три леопардовые шкуры вносили нотку экзотики, которой противоречили обои и ковры с улицы Сантье.
— А, это вы, молодой человек!
Была призвана губернаторша, дама лет сорока, не красавица и даже не миловидная. Мещанка, обученная разливать чай и слушать, о чем говорят мужчины.
— Так вы из Ла-Рошели? Вы должны знать моего зятя, департаментского архивариуса.
— Так он ваш зять?
— Виски?
Губернатор сидел, немного раздвинув ноги. Он и его жена обменивались взглядами. Тимар понял, почему губернатор так рад принимать гостей. Он любил выпить.
Жена сдерживала его. Пригласив гостя, он не переставал подливать ему, чтобы иметь повод подлить себе.
— За ваше здоровье! Что, в общем, вы собираетесь делать? «Сакова» дышит на ладан. Говорю вам по секрету, но…
Беседа продолжалась четверть часа. Ни слова не было сказано ни об убитом негре, ни о расследовании. Опять у Тимара до второго завтрака была тяжелая от алкоголя голова. Он находил такое состояние приятным, так как мысли его текли плавно, обходя острые углы.
В отеле на него поглядывали с явным любопытством, но это, конечно, объяснялось тем, что он пил виски у губернатора.
Один из лесорубов рассказывал другим:
— Я дал ему сто франков и пинок в зад. Он ушел очень довольный.
Тимар вскоре узнал, что этим завершилась ночная вылазка в лес. Супруг Марии поднял шум и даже говорил, что поручит одному клерку написать в Лигу Наций. Сто франков и пинок в зад! Каждый внес по двадцать франков, за исключением Тимара: с него не решились спросить.
Он отдыхал до пяти часов дня, потом сошел вниз.
— Губернатор ничего не говорил? — спросила Адель.
— Ничего интересного.
— Я послала негра к старику Трюффо пригласить его для переговоров.
— Но мы еще не знаем…
— Если дело не выгорит, мы просто-напросто отправим его обратно.
Жозеф растерянно посмотрел на нее. А ведь это была женщина, настоящая женщина, с нежной кожей, красивым гибким телом.
Незадолго до обеда Тимар пошел на берег и увидел, что лодка наполовину готова.
— Через два дня вы можете отправиться в путь, — сказал ему механик.
Спустились мутные сумерки, море и небо были ядовито-зеленого цвета. Зажглись лампы. Обед. Бильярд и карты для лесорубов и счетовода, у которого было огромное брюхо.
— Не сыграть ли в шахматы? — спросил Тимара Маритен.
— Да… Нет… Не сегодня.
— Вам не по себе?
— Сам не пойму.
Он слонялся с места на место, не зная, чем заняться.
Не было уголка, где он чувствовал бы себя дома, и он не мог решить, как же ему держаться теперь с Аделью.
Войдут ли они в одну и ту же комнату, чтобы лечь в одну и ту же постель? Это приняло бы характер установившегося порядка, что пугало Тимара, особенно когда он вспоминал, что ее муж Эжен спал здесь всего четыре дня назад.