Жорж Сименон - Лунный удар
Между тем он страдал, когда не видел Адели или кто-нибудь из посетителей называл ее по имени..
Наконец, он испытывал потребность объясниться с ней, боялся этого разговора и едва ли когда-нибудь посмел бы к нему приступить. Разговор шел бы о Тома.
Она убила негра? Жозеф был в этом почти уверен, но почему-то не испытывал негодования. Он только хотел знать, как, отчего, а также причину ее душевного спокойствия.
Кафе, освещенное четырьмя электрическими люстрами, наполненное стуком бильярдных шаров и голосами играющих в карты, было похоже на любое европейское провинциальное кафе. Тимар выпил еще две рюмки. Воспользовавшись минутой, когда Адель наполняла чей-то стакан, направился к лестнице.
— Я иду спать, доброй ночи!
Она подняла голову, он увидел ее внушающую страх улыбку, в которой смешивались ирония и нежность. Адель издевалась над ним. Она очень хорошо знала, что он хочет бежать от нее и почему. Это не тревожило ее.
Против своего ожидания, Тимар спал глубоким сном, и, когда проснулся, уже сверкал день. Адель в черном платье стояла рядом.
— Вам лучше?
— Да, но…
Откуда она знала, что ему было плохо? Адель села на край кровати, как в тот раз, когда пришла впервые — от живых Эжена и Тома. Он провел рукой по ее платью, привлек к себе. Это было краткое объятие, вызванное ощущением гладкой и прохладной кожи под мягким шелком. Адель только что приняла душ.
— Мне надо вниз.
Тимар сошел в кафе лишь через два часа. Он оттягивал эту минуту, с удовольствием разбирая всякие вещицы, уложенные матерью и сестрой в его багаж, вещицы нелепые и бесполезные, такие, как наперсток и целый ряд катушек с нитками разных цветов.
«Там тебе придется самому чинить свою одежду!»
У него был даже ассортимент пуговиц.
Мать, наверно, обошла все галантерейные магазины Ла-Рошели, и Тимару казалось, что он слышит, как она говорит:
«Это для моего сына. Он на будущей недели уезжает в Габон. Там не будет женщины, которая бы…»
Жозеф спустился, позавтракал, обменявшись с Аделью лишь несколькими словами, и объявил, что идет к комиссару.
— Хорошая мысль, — откликнулась она.
Он вправду пошел туда, и ему подали традиционный стаканчик виски.
— Что нового? Люди не спрашивают, почему следствие как будто приостановилось? — поинтересовался комиссар.
— Я не слыхал ничего существенного.
— Из леса явился отец Тома. Один туземный клерк, проработавший два года у адвоката, вцепился в него и хочет сорвать изрядный куш, предъявив частный иск на возмещение Бог знает какого ущерба. Кстати, хозяйка еще не взяла себе любовника?
— Не знаю.
— Ну конечно! Такой, как вы, проживет двадцать лет, даже не подозревая о тех мерзостях, что творятся кругом.
Завтрак. Притупляющая сиеста. Аперитив. Обед. И снова Тимар ушел к себе до закрытия кафе. Он не спал.
Слышал все разговоры, стук шаров, звяканье монет на прилавке, слышал, как бой закрывал двери и опускал жалюзи. Адель наконец поднялась наверх. Он колебался, у него не хватало духу встать. Добрых два часа он ворочался, стараясь уснуть в сырой постели.
В десять утра, когда Тимар еще спал, дверь распахнулась, и вошла взволнованная Адель, держа в руке какую-то бумажку.
— Ответ твоего дяди. Читай быстро!
Тимар распечатал телеграмму, плохо отдавая себе отчет в том, что делает. Эта была радиограмма из Парижа:
«Концессию Трюффо легко согласились перевести тчк Рекомендую крайнюю осторожность вопросе капитала тчк Прошу посоветоваться нотариусом Либревиля тчк Без него ничего не подписывать тчк Всего сердца желаю успеха тчк Гастон Тимар»
Жозеф сам не знал, доволен он, рассержен или встревожен. Но он заметил, что Адель, разговаривавшая с ним до этого немного снисходительно, теперь смотрела на него восхищенным взглядом. Казалось, она перестала скрывать чувства, которые таила в себе.
Она не сводила с него глаз и вдруг расцеловала в обе щеки.
— Ничего не скажешь, ты теперь важная персона!
И продолжала с живостью, подавая ему одежду:
— Старик Трюффо внизу. Он мчался сюда вовсю и захватил с собой как премию два ящика виски… Смотри-ка, у тебя новый укус.
Она приставила палец к груди Тимара, чуть ниже правого соска, как уже сделала однажды.
— У тебя кожа женщины… Я сейчас вызову по телефону нотариуса, чтобы договориться о встрече.
Адель ушла. Впервые она была так оживлена. Тимар встал, мрачно глядя перед собой. Внизу звенели стаканы: очевидно, старого Трюффо угощали, чтобы повыгоднее сговориться.
»…Крайняя осторожность.., происхождение капитала…».
Бреясь, Тимар порезался, тщетно искал квасцы и спустился в кафе с кровяной дорожкой на щеке. Он ожидал найти внизу жителя лесов, грязного и всклокоченного. Но увидел перед собой опрятного старичка в отглаженном костюме. Старичок встал и поздоровался с Тимаром.
— По-видимому, это вы пожелали…
Не слишком ли волновался Тимар? Может быть, виновата была струйка крови, зигзагом сбегавшая на подбородок? Или, скорее, зной, в это утро еще более сильный, чем всегда? Тимаром овладело недомогание, которое он ощущал уже несколько раз с тех пор, как жил в Либревиле: впечатление, будто шлем слишком тонок, и если он, Тимар, сию же минуту не укроется от солнца, то упадет на землю. Зрение затуманилось.
Все предметы немного дрожали, как если смотреть на них сквозь пар.
Жозеф стоял перед старичком, который ждал, чтобы можно было сесть, тогда как Адель, облокотясь о стойку, смотрела на них обоих с почти животным удовлетворением. Бой, взобравшись на стул, заводил часы.
Тимар сел и, проведя рукой по лбу, тоже положил локти на стол.
— Стопку виски, Адель!
И слова эти поразили его: в первый раз он назвал ее так в зале кафе, полным голосом, тем же тоном и так же естественно, как лесорубы или счетовод нотариуса.
Глава шестая
— Доволен? — спросила Адель, глядя ему в глаза и положив подбородок на скрещенные руки.
— Доволен? — повторил он, осушая бокал шампанского.
— Мы уже могли бы быть на месте.
Она медленно отчеканивала слоги, и у него было неприятное впечатление, что она испытывает его.
— Разве моя вина, что мы еще не там? — вспылил он.
— Не шуми, Жо. Я ведь этого не сказала.
Он стал болезненно раздражителен и находился в подавленном состоянии. Это было видно по вытянувшимся чертам, по лихорадочному блеску глаз, по необычной подвижности.
— Ну как, детки? — спросил хозяин отеля, в этот вечер облачившийся в белую одежду повара.
Хозяином «Сантраля» отныне стал бывший лесоруб, а потом ассенизатор Либревиля Буйу. Дело решилось внезапно, под общий смех, в один из первых вечеров, когда стало известно, что Адель и Тимар получили лесную концессию. Карточная игра шла вяло. Адель была занята счетами поставщиков.
Не отрываясь от игры, Буйу спросил:
— Скажи-ка, кто теперь будет хозяином балагана?
— Я об этом еще не думала.
— Запросишь дорого?
— Уж ты-то, наверно, не такой богатый, чтобы стоило предлагать тебе!
Они перебрасывались шутками. Потом Буйу подошел к стойке:
— Может быть, нам удалось бы сговориться. Я никогда не держал бистро, но, пожалуй, займусь этим делом.
— Потолкуем завтра утром.
На следующий день они пришли к соглашению.
Буйу внес пятьдесят тысяч франков наличными, а на остаток выписал векселя.
С тех пор прошло три недели, но сегодня Буйу впервые вступил во владение. В костюме повара он предлагал завсегдатаям шампанское. В первый раз со времени кончины Эжена Рено завели граммофон, и к столующимся примешалось несколько обитателей Либревиля.
Тимар и Адель, сидя друг против друга за маленьким столиком, говорили мало. Адель то и дело пристально всматривалась в своего компаньона. Его что-то беспокоило, и он часто хмурился.
Тимар не был болен, а только немного устал, прожив странный месяц с необычно быстрой сменой событий.
И события эти так переплелись, что он лишь с трудом разбирался в их значении.
Не успел он приехать в Либревиль, как уже очутился с Аделью в конторе нотариуса. Адель села рядом с нотариусом и одновременно с ним читала условия договора, пальцем указывая на пункты, требующие дополнения или изменения. Концессию выдали на имя Тимара, но между ним и вдовой Рено был заключен договор о товариществе. Она вкладывала в дело двести тысяч франков: сто тысяч за концессию и другие сто тысяч — как оборотный капитал. Все предусмотрено, все в порядке, и Тимар, не находя никаких возражений, подписывал документы, которые клали перед ним один за другим.
С этого времени ему пришлось заботиться о множестве мелочей, но он выработал для себя особый режим, ставший для него потребностью. Одной из таких потребностей оказалась прогулка по красной набережной, обсаженной кокосовыми пальмами. Тимар делал остановку против рынка, затем — в том месте, где причаливают пироги с рыбой, и, наконец, на молу, против губернаторского дома.
