Филлис Джеймс - Маяк
11
Они поместили его в квартиру Бентона, и Бентон остался его караулить. Пэджетт сидел на стуле с прямой спинкой, свесив между колен руки в наручниках, устремив неподвижный взгляд в пространство. Только когда в комнате появлялась Кейт, он выказывал какие-то чувства, обращая в ее сторону глаза, полные презрения и отвращения. Кейт ушла к себе в гостиную и оттуда позвонила в Лондон, а потом в управление полиции Девона и Корнуолла, чтобы договориться о транспортировке Пэджетта. САРС тут или не САРС, он не должен оставаться на острове. Ожидая ответного звонка, Кейт представляла себе консультации, происходящие в этот момент, представляла, как они там взвешивают возможные риски, обсуждают необходимые юридические процедуры. Она радовалась, что теперь решение от нее не зависит. Но на самом деле риск, связанный с транспортировкой Пэджетта, не слишком велик. Дэлглиш не проводил с ним личной беседы, а ни она сама, ни Бентон не выказывают никаких симптомов заболевания. Ответный звонок раздался сравнительно скоро. Достигнуто решение увезти Пэджетта с острова. Вертолет прибудет примерно через сорок пять минут.
Теперь Кейт могла подняться в медпункт, где ее ждали Джо и доктор Стейвли. Джо держала Кейт, а доктор Стейвли резко дернул ее руку, и вывих был вправлен. Ее заранее предупредили, что будет больно, и она решила, что выдержит боль и ни за что не станет кричать. Боль была невыносимой, но длилась всего миг. Почти такой же болезненной, но гораздо более долгой оказалась перевязка кровавых ссадин на обеих руках и на бедрах. А еще ей было больно дышать, и доктор Стейвли определил перелом ребра. Но его, по всей видимости, можно было лишь оставить заживать самостоятельно. Кейт испытывала благодарность к обоим за их профессионализм, но ей легче было бы переносить лечение, если бы они не были так добры и ласковы с ней. Она изо всех сил старалась не разрыдаться.
Когда увозили тело Бойда, вокруг царила почти абсолютная тишина; присутствовали только Кейт и Бентон, в окнах дома не видно было наблюдающих лиц. Сегодня, когда на борт вертолета поднимали Пэджетта, все было иначе. Стейвли и Мэйкрофт стояли у дверей, а за их спинами Кейт могла разглядеть следящие за этим процессом глаза. Кейт с Бентоном уже успели выслушать поздравления. Постоянные обитатели и гости острова были охвачены эйфорией, испытывая долгожданное облегчение. Они избавились от гнета подозрений, покой был восстановлен. Только доктор Йелланд, казалось, остался ко всему этому довольно равнодушен. Но все поздравления, хотя и искренние, и сердечные, были как бы приглушены. Казалось, что все, даже Милли, осознают, что они сейчас празднуют успех, но не победу. Кейт едва слышала тихие голоса, коротко пожимала тянувшиеся к ней руки, изо всех сил стараясь держаться, не дать волю слезам усталости и боли. Она согласилась взять у Джо обезболивающее, но не стала глотать таблетки, так как боялась, что они лишат ее мысли четкости. Ей ведь нужно доложить обо всем А.Д. Пока этого не произойдет, ей нельзя расслабляться.
Войдя в рабочую комнату после того, как улетел вертолет, она спросила Бентона:
— Как он вел себя, пока вы его караулили?
— Совершенно спокойно. Был весьма доволен собой. Разумеется, почувствовал облегчение, как это обычно бывает, когда человеку больше нечего опасаться самого худшего, потому что оно уже произошло. Думаю, он с нетерпением ждет момента скандальной славы и в то же время наполовину страшится этого момента. Он до сих пор не может осознать всей чудовищности того, что совершил. Наверное, тюрьма представляется ему невысокой платой за собственный триумф. В конце концов, он почти всю жизнь провел в тюрьме. Хотя и в открытой. Его отвергали и унижали с того самого дня, как он появился на свет. Эта ужасная тетка, ее ни на что не годный муж… Они его даже имя заставили поменять. И его мать тоже. Бэлла — это никак не могло прийтись по вкусу милой тетушке!
— Ну, она, вероятно, считала, что делает все ради их блага, — сказала Кейт. — Всегдашнее оправдание. Люди оправдывают добрыми намерениями самые худшие свои дела. А Пэджетт рассказал вам, что случилось, когда он встретился лицом к лицу с Оливером?
— Оливер поднялся наверх, к самому фонарю, а Пэджетт пошел за ним следом. Он выложил ему свою историю, но получил в ответ лишь презрение. Оливер сказал: «Если бы ты был ребенком, я взял бы на себя обязанность как-то тебя поддерживать. Ничего другого я не мог бы тебе дать. Но ты взрослый человек. Я ничего тебе не должен, и ты ничего не получишь. Если ты думаешь, что одномоментная глупость с вертихвосткой-школьницей может заставить меня взять на себя такую обузу и валандаться с тобой всю оставшуюся жизнь, то лучше тебе еще разок как следует подумать. В конце-то концов, ты вовсе не такой сын, каким отец мог бы гордиться. С презренными шантажистами я никаких дел не имею». Вот тут-то Пэджетт бросился на Оливера и схватил его за горло.
Они помолчали. Потом Кейт спросила:
— А что вы ему сказали? — На миг она снова очутилась высоко на галерее маяка, снова пыталась подчинить себе израненное тело и стоять прямо, снова ощущала, как слепит глаза сияние красок земли, и моря, и неба. И добавила: — Там, на галерее?
— Я пытался сыграть на самом сильном из его чувств — на его ненависти к отцу. И кое на чем еще, что ему очень важно, — на его потребности быть кем-то, стать хоть сколько-то значительным. Я сказал ему: «Если ты убьешь Милли, тебе никто не станет сочувствовать. Она тебе ничего дурного не сделала. Она ни в чем не виновата. Тебе пришлось убить Адриана Бойда, это можно как-то понять. Но не Милли. Если ты хочешь добиться своего, сейчас как раз есть шанс это сделать. Твой отец всю жизнь не признавал тебя и твою мать, он презирал вас обоих, и ты не мог никак его затронуть. Но сейчас ты можешь. Ты можешь показать всему миру, каков он был на самом деле, что он творил. Ты будешь знаменит так же, как он, и тебя будут так же долго помнить. Когда станут упоминать его имя, тотчас же вспомнят и о тебе. Неужели ты выкинешь за борт этот шанс, реальную возможность отомстить, ради удовольствия столкнуть эту девочку вниз, чтобы она разбилась насмерть?»
— Умно. И цинично, — сказала Кейт.
— Да, мэм. Но ведь сработало.
Как мало она понимала его, как трудно было разобраться в этом сочетании безжалостности и чуткости. Ей припомнилась сцена перед маяком, его руки, размазывающие вазелин по ее полуобнаженному телу. Это вроде бы их сблизило. Но его душа оставалась для нее закрытой. И не только его душа. Живет ли он один? Каковы его отношения с родителями? Есть ли у него братья и сестры? Что заставило его пойти работать в полицию? Кейт предполагала, что у него есть девушка, но казалось, что он не вступает ни в какие отношения с кем бы то ни было. Даже теперь, когда они стали настоящими коллегами, он все еще был для нее загадкой.
— А что насчет Бойда? — спросила она. — Как он попытался оправдать это убийство — если хоть как-то пытался?
— Он утверждает, что это было сделано импульсивно, а не преднамеренно, что он снял куртку и подобрал камень задолго до того, как пошел за Бойдом в часовню. Только это ему с рук не сойдет. Он же пришел туда подготовленным — с перчатками. Перчатки были среди предметов ухода за больной матерью, оставшихся у него в коттедже. Он говорит, что Бойд стоял на коленях, но поднялся и повернулся к нему лицом. Он не пытался бежать, не защищался. Пэджетт считает, что Бойд хотел умереть.
Они некоторое время молчали. Потом Кейт спросила:
— О чем вы подумали?
Вопрос был вполне обычный, но Кейт задавала его очень редко, считая это вторжением в святая святых.
— О стихе из Одена «Те, кому зло творили, творят его в ответ».
— Это — оправдание негодными средствами, — возразила она. — Миллионы детей оказываются незаконнорожденными. С ними плохо обращаются, их отвергают, они нежеланны. Но не все они вырастают убийцами.
Кейт пыталась заставить себя почувствовать жалость, но все, на что у нее хватило воображения, была малая толика понимания, окрашенного презрением. Она представила себе его жизнь: неудачливая мать, погруженная в фантазии о любви, которая была не чем иным, как безрадостным совращением, или — хуже того — просто насилием, единственным актом соития, преднамеренного или импульсивного, оставившим ее, беременную, бездомную и без гроша в кармане, во власти мелочной садистки. Кейт обнаружила, что способна ярко вообразить их мрачный дом в пригороде, темную прихожую, парадную гостиную, пропахшую полировкой для мебели, где поддерживается безупречный порядок в ожидании гостей, которые никогда здесь не появляются. Жизнь маленькой семьи в задней комнатушке, где застоялся запах готовящейся еды и неудавшейся жизни. Учеба в школе и гнет благодарности, потому что какой-то филантроп решил насладиться возможностью вершить чью-то судьбу и стал выплачивать скудное ежегодное пособие, чтобы мальчик мог учиться в благотворительной школе. Но ему куда лучше было бы в местной средней школе, однако это, разумеется, не пришлось бы тетушке по вкусу. А потом целая цепь неудач с работой. Нежеланный с рождения, он так и шел по жизни нежеланным — всюду, кроме этого острова. Но и здесь он чувствовал вечное недовольство, свойственное людям, которых недостаточно уважают, считают недостаточно квалифицированными. Впрочем, как могло бы все сложиться иначе? Неудачливость, полагала Кейт, болезнь заразная. Человек несет с собой запах неудач, словно вполне различимый запах страшной болезни.
