Филлис Джеймс - Маяк
— Простите, что бужу вас так рано, инспектор, но ваш начальник хочет вас видеть. И вам лучше поторопиться. Он говорит, это срочно.
9
Последние несвязные воспоминания Дэлглиша об утре понедельника были о чьих-то лишенных тел руках, помогающих ему подняться в автотележку, о тряском пути через мыс под небом, вдруг ставшим обжигающе жарким, об облаченном в белое человеке в маске, укладывающем его в постель, и об успокаивающей прохладе укрывших его простыней. Ему вспоминались ободряющие голоса, но не произносимые ими слова и свой собственный настойчивый голос, убеждавший их, что они просто обязаны оставить его на острове. Было очень важно донести это утверждение до сознания загадочных, облаченных в белое незнакомцев, которые, по-видимому, теперь распоряжались его жизнью. Они должны были осознать, что ему нельзя покидать Кум. Как сможет Эмма отыскать его, если он без следа исчезнет, отправленный в грозное никуда? Но была еще одна причина, почему он не мог уехать, что-то такое, связанное с маяком и работой, которая еще не закончена.
К вечеру в среду сознание Дэлглиша стало ясным, но он ощущал невероятную слабость во всем теле. Ему трудно было менять положение головы на высоких подушках, и весь день его то и дело сотрясали приступы кашля, надрывавшие грудь так, что было трудно дышать. Перерывы между такими пароксизмами становились все короче, кашель резче, пока во второй половине дня не явились Гай и Джо Стейвли. Они засуетились вокруг его кровати, устанавливая аппаратуру, ввели ему в ноздри трубки, и он стал дышать струящимся в легкие кислородом. А теперь, вечером, он лежал спокойно и тихо, ощущая, как болят руки и ноги, как горит тело от высокой температуры, но испытывая блаженство от того, что освободился от невыносимо тяжелых приступов кашля. Он не имел никакого представления о днях недели, о том, сколько прошло времени. Он попытался повернуть голову, чтобы взглянуть на часы у кровати, но даже такое незначительное усилие сразу же его утомило. Должно быть, сейчас вечер или глубокая ночь, подумал он.
Кровать стояла под прямым углом к высоко расположенным окнам. Значит, как ему помнилось, эта комната — соседняя с той, где он стоял, глядя на лежавший на кровати труп Оливера. Сейчас Дэлглиш смог вспомнить каждую подробность этой сцены, смог вспомнить и то, что происходило потом. Он лежал здесь, скованный тьмой, словно в ловушке, устремив глаза на два еле различимых прямоугольника, отпечатавшихся высоко на стене, которые под его пристальным взглядом постепенно превращались в окна, прорисованные звездным узором. Под окнами он разглядел глубокое кресло и в нем женщину в белом халате, со спущенной на шею маской. Женщина сидела, откинувшись головой на спинку кресла, видимо, задремав. Дэлглиш вспомнил, что она — или кто-то вроде нее — была здесь каждый раз, как он просыпался. Теперь он понял, что это Джо Стейвли. Он лежал тихо, пытаясь освободить мозг от осознанных мыслей, наслаждаясь коротким отдыхом от рвущей грудь боли.
И вдруг, без чувства открытия, без радостного волнения, но с абсолютной определенностью, он увидел решение загадки. Как будто деревянные кусочки сферической игрушки-головоломки беспорядочно кружились у него в голове, а потом один за одним, пощелкивая, соединились друг с другом, сложившись в совершенной формы шар. Истина являлась ему из отрывков бесед, голоса звучали в мозгу так четко, будто слова произносились прямо ему в уши. Миссис Планкетт у себя на кухне: «Я скорей бы подумала, что он в каюте сидел, это больше на него похоже. Он слишком его боялся…» Голос доктора Шпайделя, его тщательно выверенный английский: «Я знал, что Оливер наезжает сюда каждый квартал. Он признался в этом в газетной статье, в апреле 2003 года» Тонкий девичий голосок Милли, описывающей свою встречу с Оливером, словно она заучила все наизусть, и свой собственный голос, произносящий: «Но было то в другой стране, и дева та мертва давно». Пэджетт, увидевший дым из трубы Перегрин-коттеджа. Единственная книга Натана Оливера среди дешевых любовных романов в коттедже «Чистик».
Они все трое рассматривали это убийство с неверной стороны. Вопрос был не в том, кто приехал на Кум ко времени последнего приезда Оливера на остров или чей приезд привел к столь поспешному убийству. Вопрос был в том, кто покинул остров. Никто из троих не вспомнил о старой, беспомощной, лежавшей при смерти женщине, которую увезли с этого острова в гробу. А образцы крови, оброненные за борт, — было ли это случайностью или заранее продуманным действием? — размышляли они. Но истина заключается в том, что кровь для анализа вовсе не была потеряна, ее просто не было в сумке. На самом деле Дэн Пэджетт уронил в море всего лишь старые туфли, дамские сумочки и библиотечные книги. Именно эти два события — смерть Марты Пэджетт и случай с образцами крови, на первый взгляд никак не связанные друг с другом, должны были стать сердцевиной расследования. Кроме того, Пэджетт действительно сказал правду — или часть правды, — сообщив, что видел дымящуюся трубу Перегрин-коттеджа около восьми утра. Он действительно видел поднимающийся из трубы дым, но не из своего окна, а с верхней площадки маяка. В полутьме изолятора Дэлглиш снова видел полные боли глаза Бойда, глядящие в его, Дэлглиша, глаза, молящие его поверить, что в субботу по дороге через мыс он никого не встретил. Однако был кто-то, с кем ему нужно было встретиться. Он зашел в коттедж «Чистик» поговорить с Пэджеттом, но Пэджетта там не оказалось.
Только в одном их размышления были правильными: мотив убийства возник недавно. Перед смертью Марта Пэджетт доверила свою тайну единственному человеку, которому могла верить безусловно: Адриану Бойду. Она сказала ему, что Дэн — сын Натана Оливера. Бойд помогал ухаживать за больной женщиной, а на острове только она и миссис Бербридж относились к нему как к священнику, как к человеку, которому можно довериться, потому что он обязан хранить тайну исповеди. А что потом? Не Бойд ли убедил Марту, что Дэн имеет право знать правду? Но сам Бойд был связан тайной исповеди. Скорее всего он убедил Марту и в том, что она сама должна сказать сыну, что человек, которого он ненавидит, его отец.
Разумеется, именно поэтому Марта Пэджетт так стремилась попасть на Кум в последние месяцы своей жизни. Они с Дэном приехали на остров в июне 2003-го. А в апреле того же года в широко разошедшемся газетном интервью Оливер сообщил, что регулярно ездит на Кум, тем самым нарушив договоренность с фондом о том, что сведения об острове не подлежат разглашению. Неужели Марта надеялась, что ее сын встретится с отцом и каким-то образом у них сложатся нормальные отношения, что хотя бы в конце жизни она сможет убедить Оливера признать сына? Своим злополучным интервью Оливер положил начало практически неизбежному ходу событий, повлекших за собой две насильственные смерти. Почему же Марта не взялась действовать раньше? Почему молчала все эти годы? Оливер был знаменит, скрыть его местонахождение было бы невозможно. Когда родился Дэн, способ установления родства посредством анализа ДНК еще не открыли. Если Оливер сказал своей любовнице, что не признает ребенка, а доказать, что это его ребенок, она не сможет, она, вероятно, верила этому всю свою жизнь. И только в последние годы Марта лицом к лицу столкнулась с двумя новыми фактами: она узнала о ставших широко известными возможностях тестирования по ДНК и — значительно позже — о том, что ей недолго осталось жить. Очень показательно, что она сохранила и, совершенно очевидно, перечитывала только одну книгу Оливера. Не та ли это книга, где он рассказывает о соблазненной, а может быть, даже изнасилованной девушке? О ней самой?
Когда произошло убийство, Бойд, по-видимому, заподозрил Пэджетта. Он не мог открыть то, о чем услышал на исповеди, но в субботу утром, после того, как обнаружил, что коттедж Дэна пуст, мог бы сообщить полиции о столь уличающем факте. Почему же он ничего не сказал? Неужели считал своим пастырским долгом убедить Пэджетта покаяться и тем излечить свою душу? Было ли это результатом уверенности, а может быть, даже самонадеянности человека, привыкшего применять то, что он считал уникальной, дарованной священнослужителю духовной властью? Вероятно, вечером в понедельник Адриан пошел в коттедж «Чистик», чтобы в последний раз попытаться убедить Дэна, но добился лишь того, что парень заставил священника умолкнуть навеки. Подозревал ли Бойд, что такое возможно? А может быть, он даже знал это? И вернулся сначала в часовню, вместо того чтобы войти к себе в дом, не потому ли, что слышал в темноте крадущиеся следом шаги?
Факт за фактом, соединяясь друг с другом, укладывались в одно целое. Слова миссис Планкетт: «…он прямо как вырвал у нее эту прядку, и я его лицо увидела… Выражение на нем такое было, что любящим никак не назовешь». Разумеется, он не стал отрезать прядку. Ему, видимо, сказали, что для анализа ДНК нужны корни волос. И он мог чувствовать неприязнь, даже ненависть к матери из-за того, что она своим молчанием обрекла его на нищее детство, полное обид и унижений. И сам Дэлглиш, и его коллеги с самого начала полагали, что убийство Оливера могло быть импульсивным, а не преднамеренным. Если бы записка Шпайделя была изменена, встреча была бы назначена не на полчаса раньше, а на более удобное время. Пэджетт, возможно, из окна своего верхнего этажа или просто выйдя из коттеджа увидел, как Оливер твердым шагом направляется к маяку. По-видимому, он решил, что ему представляется возможность наконец-то объявить этому человеку правду о его отцовстве, сообщить, что он — Дэн Пэджетт — обладает доказательствами и требует, чтобы Оливер признал его и позаботился о его будущем. Не это ли крылось за его уверенностью, что его ждет совсем иное будущее? Какая сумятица надежд, гнева и решимости, должно быть, царила в его голове, когда он, поддавшись порыву, пошел по короткой, укрытой от посторонних глаз тропе вдоль нижней скалы! А потом — встреча лицом к лицу, ссора, роковой рывок к горлу Оливера, злополучная попытка сделать все, чтобы убийство выглядело как самоубийство.
