Агата Кристи - Смерть лорда Эджвера. Загадка Рэд Хауза. Убийца, ваш выход!
— «В его голосе сквозит угроза, решительным шагом он выходит на авансцену!» Актеришка несчастный!
— Вам все же придется отстранить Феликса Гарденера!
— Еще одно слово в подобном тоне, — негромко произнес Джекоб Сэйнт, — и тебе конец. А теперь вон!
— Я так просто не уйду. — Сюрбонадье вцепился в столешницу. — Мне слишком много про вас известно, — продолжал он, поборов страх. — Например, за что вы отвалили Мортлейку две тысячи.
— Ага, мы вздумали испробовать шантаж, вдруг сработает, не так ли?..
— В феврале от Мортлейка пришло письмо. Вы уверены, что оно у вас в сохранности?
— Припоминаю, ты у меня гостил тогда. Бог свидетель, я недаром потратил деньги на твое ученье, Артур!
— Вот копия этого письма, — Сюрбонадье дрожащей рукой полез в карман, не спуская при этом глаз с дяди. Сэйнт мельком глянул на листок и отшвырнул его.
— Попробуй еще хоть раз заикнуться об этом, — прохрипел он, сорвав от крика голос, — и я засажу тебя за вымогательство. Я тебя уничтожу, ни в одном лондонском театре тебя на порог не пустят. Понятно?
— Хорошо, я уйду!
— Нет, погоди, — властно остановил его Сэйнт. — Сядь на место, я еще не все сказал...
Седьмого июня после премьеры «Крысы и Бобра» Феликс Гарденер устроил вечеринку в своей квартире на Слоан-стрит. Он позвал всех занятых в спектакле, даже старенькую Сузан Макс, которая набросилась на шампанское, а потом долго хвасталась тем, что когда-то в Австралии была якобы постоянной партнершей самого Джулиуса Найта. Джанет Эмералд слушала ее с глубокомысленной миной.
В центре всеобщего внимания, однако, была Стефани Воэн, подлинная премьерша: сама естественность и грациозность, царственное хладнокровие, беспечная снисходительность к окружающим. Впрочем, она не скрывала своей особой благосклонности к хозяину дома, так что единственный газетчик, приглашенный на вечеринку, старинный друг Феликса по Кембриджскому университету Найджел Ботгейт ждал, что вот-вот последует объявление о помолвке. Несомненно, взаимная приязнь Гарденера и мисс Воэн означала нечто большее, чем верность актерскому товариществу. Был здесь и Артур Сюрбонадье, державшийся чересчур уж дружелюбно со всеми, — Найджелу, который недолюбливал Артура, это показалось странным. То же отметил и Барклей Крэммер, у него с Артуром были свои счеты. Далей Димер, игравшая инженю, оставалась в этом амплуа и на вечеринке. Недаром взгляд Говарда Мелвилла задержался на ней чуть дольше, чем следует, отдавая должное ее юному очарованию, прелестной застенчивости и еще чему-то, невыразимо подлинному и несказанно привлекательному. Почтил хозяина своим присутствием и Джекоб Сэйнт, оглушительно общительный, или, точнее сказать, «обще-оглушительный». «Моя труппа, мой актеры, моя премьера!» — громыхал он без остановки. О присутствовавшем авторе пьесы, державшемся на редкость скромно, Сэйнт отзывался не иначе, как «мой драматург». Даже Джордж Симпсон, заведующий сценой, удостоился чести быть приглашенным сюда. Он-то и завел разговор, который неделю спустя журналист припомнил и передал его содержание своему другу, старшему инспектору Скотланд-Ярда Аллейну.
— Феликс, трюк с револьвером удался на славу, не правда ли? — сказал Симпсон. — Сознаюсь, я сильно волновался, ненавижу иметь дело с фальшивым реквизитом.
— Интересно, как это выглядело из зала? — спросил Сюрбонадье, обращаясь к Найджелу Батгейту.
— Вы, собственно, о чем? — переспросил Найджел. — Что за трюк?
— Господи, он даже не помнит! — вздохнул Феликс Гарденер. — В третьем действии, мой милый, я стреляю в Бобра, то бишь в Артура в упор, и он падает замертво.
— Конечно же, помню, — обидчиво возразил Найджел. — Все сошло превосходно, очень достоверно и убедительно. И выстрел прозвучал как настоящий.
— Ха-ха, настоящий! — прыснула мисс Далей Димер. — Вы довольны, Феликс?
— На самом деле никакого выстрела не было, — пояснил заведующий сценой. — В этом вся соль. Это я палю холостым патроном за кулисами, а Феликс только нажимает на спусковой крючок. Видите ли, ведь он стреляет в Бобра в упор, фактически приставив револьвер к его животу. Если бы в стволе был холостой патрон, порох все равно прожег бы одежду. Так что патроны, которыми Артур на глазах у зрителей заряжает револьвер — это всего-навсего имитация, бутафория, «пустышки».
— Чему я чертовски рад, — признался Сюрбонадье. — Смертельно боюсь оружия и обливаюсь холодным потом в этой сцене. Увы, — вздохнул он, — искусство требует жертв, чего только не приходится сносить актерам!
И он бросил странный взгляд на дядю, Джекоба Сэйнта.
— О гадина! — буркнул Барклей Крэммер с горечью и презрением, но так, что только Гарденер смог разобрать.
— Вы пользуетесь собственным револьвером, Феликс? — спросил затем Барклей во всеуслышание.
— Да, — подтвердил Феликс Гарденер. — Он достался мне от брата, который воевал во Фландрии. — Голос ее погрустнел. — Я не оставляю его в театре: это дорогая реликвия. Вот он.
Хозяин выложил на стол армейский револьвер, и все ненадолго умолкли.
— Я польщен, — впервые раскрыл рот автор. — Моя пустяковая пьеска вряд ли заслуживает подобной чести.
Затем разговор переключился на другие темы, о револьвере больше не было сказано ни слова.
Утром четырнадцатого июня — к тому времени пьеса «Крыса и Бобер» шла уже неделю с небывалым успехом — Феликс Гарденер послал Найджелу Батгейту две контрамарки в партер. Анжела Норт, не имеющая прямого касательства к нашей истории, была в отъезде и Найджел позвонил в Скотланд-Ярд старшему инспектору Аллейну.
— Что вы делаете вечером? — спросил он.
— Хотите что-либо предложить?
— Надеюсь, мое предложение будет вам по душе. Феликс Гарденер прислал два билета на спектакль в «Единорог».
— Спасибо, Батгейт, до вечера!
— Ручаюсь, пьеса вам понравится! — прибавил Найджел, но задерганный делами инспектор уже повесил трубку.
Того же четырнадцатого июня, в пять часов пополудни Артур Сюрбонадье нанес визит мисс Стефани Воэн, снимавшей квартиру в районе Шеппердс Маркет, и предложил ей руку и сердце.
— Дорогой, — начала она, неспешно закурив сигарету. — Мне ужасно неприятно тебя огорчать. Одна я во всем виновата, но ничего не могу с собой поделать. Премьера меня опустошила. Не знаю, что со мной творится. Будь ко мне снисходителен. Боюсь, я вообще уже не способна кого-то полюбить! — Она беспомощно уронила руки, потом коснулась своего декольте и тяжко вздохнула:
— Ни на что нет сил!
— Нет сил даже на Гарденера?
— Ах, Феликс! — мисс Воэн улыбнулась своей знаменитой ослепительной улыбкой и слегка пожала плечами, изображая мечтательную покорность судьбе.
— Вот до чего дошло! — Сюрбонадье помолчал и отвернулся. — Значит, Гарденер перебежал мне дорогу?
— Золотце мое, какой архаичный оборот. Феликс изъясняется гораздо проще.
— Бог свидетель, я владею английским не хуже вас с ним, это ты несешь околесицу. Я люблю тебя, куда уж яснее?
— Артур, дорогой, ты должен меня понять. Я очень к тебе привязана, не хотелось бы причинять тебе боль, но, пожалуйста, не будь так настойчив, не требуй, чтоб я стала твоей женой. Ведь я могу сказать «да» и сделаю тебя несчастным на всю жизнь.
Еще не завершив этой тирады, Стефани поняла, что допустила промашку. Артур бросился к ней, заключил в объятья.
— Я готов рискнуть, — залепетал он. — Ты мне дороже жизни!
— Нет, нет, нет! Оставь меня в покое. Мне все осточертело!
Сюрбонадье сыграл на сцене множество злодеев, но ни в одной из ролей не был он столь зловещим, каким сделался при этих словах Стефани.
— Будь я проклят, если тебя оставлю! И не надейся. Я не привык, чтобы меня вышвыривали за ненадобностью. Все равно, любишь ты меня или ненавидишь. Ты нужна мне и будешь моей!
Сюрбонадье был в чрезвычайном возбуждении, и вошедший в гостиную Феликс Гарденер сразу это заметил.
ГЛАВА 2
«УВЕРТЮРА! ЗАНЯТЫЕ В ПЕРВОЙ КАРТИНЕ — НА СЦЕНУ!»
Вахтер у служебного входа «Единорога» взглянул на посеревший от пыли циферблат настенных часов — 19.10. Занятые в спектакле актеры были уже в своих уборных — все, за исключением Сузан Макс, исполнявшей крошечную роль в последнем действии и испросившей разрешение приходить к восьми.
Снаружи донеслись чьи-то шаги. Старик Блэйр — так звали вахтера — издал нечто среднее между вздохом и стоном, встал со скрипучего табурета и выглянул в проулок, вдыхая нагретый воздух. В круге света от тусклого фонаря показались двое мужчин в смокингах. Блэйр преградил им дорогу, храня выжидательное молчание.
— Добрый вечер! — произнес один из мужчин, тот, что ростом по ниже.
— Добрый вечер, сэр.
— Можем ли мы пройти к мистеру Гарденеру? Он пригласил нас. Мое имя — Батгейт. Это мистер Аллейн, он со мной, — добавил Найджел.
