Окончательный вывод - Рекс Тодхантер Стаут
Фриц принес вторую оладью и пару колбасок.
– Пожалуй, за гнутую монетку я бы сходил наверх и понадоедал бы ему.
Он похлопал меня по плечу:
– Брось, Арчи. Если приспичит, тебя не остановить, а если нет, значит нет.
Я намазал оладью маслом:
– Будем считать, что это похвала. Надо запомнить.
Следующие пару часов, за которые я позавтракал и дочитал «Таймс» (наше объявление было на двадцать шестой полосе), проверил почту, смел пыль со столов, убрал вчерашние орхидеи и налил в вазу свежую воду, прогулялся до банка и обратно, а также выполнил множество мелких повседневных дел, я не прекращал обдумывать ситуацию. Картина выглядела до отвращения нелепой. Тебя нанимают ради столь громкого дела, как похищение знаменитости, – а Джимми Вейл всяко знаменитость, – и ты печатаешь объявление в газете, получаешь гонорар, и все довольны. Все ли? Я, конечно, не прочь понадоедать Вулфу, когда для того есть повод, но ведь Джимми Вейл, спасать которого нас наняли, вернулся домой целехоньким! Когда все раскроется, в погоню за мистером Нэппом кинется орава копов и спецов из ФБР; рано или поздно они его, думаю, изловят. Наша работа выполнена, не считая того, что хотелось бы повидать Джимми воочию. Миссис Вейл клялась, что перезвонит, когда он приедет. Вот не поленюсь, спрошу у него, показывал ли ему мистер Нэпп номер «Газетт» с нашим объявлением.
Идти никуда не пришлось. В 11:25 в дверь позвонили. Вулф спустился из оранжереи, уселся за свой стол, поставил в вазу Oncidium marshallianum, оторвал вчерашний листок с перекидного календаря, проглядел почту и принялся надиктовывать длинное письмо охотнику за орхидеями из Гватемалы. Он терпеть не может, когда его отрывают от чего-то по-настоящему важного, но Фриц был наверху, так что я прервался, чтобы узнать, кто пришел, рассмотрел стоявшего на крыльце и доложил Вулфу, что явился Джимми Вейл, затем вернулся в прихожую и открыл дверь.
– Возможно, вы меня узнали? – спросил Джимми. – Я-то вас помню. Вы чертовски хорошо танцуете!
Я тоже его похвалил, ничуть не лукавя, принял пальто и шляпу, повесил на вешалку и проводил в кабинет. Вейл направился прямиком к Вулфу, встал перед столом и произнес:
– Знаю, вы не пожимаете рук. Однажды я хотел драться за вас с типом, который сказал, что вы пустозвон. Я, конечно, знал, что он струсит. Я Джимми Вейл. Можно присесть? Желательно – в красное кожаное кресло. А вот и оно. – Он сел, уперся локтями в подлокотники и скрестил ноги. – Заранее извините, если я вдруг рыгну. Два дня и три ночи меня кормили одной консервированной фасолью, а потом я съел яичницу с беконом. Жена рассказала, что наняла вас. Еще никогда столько не тратили ради такого пустяка. Разумеется, мне не нравится, когда меня называют имуществом жены. А кому понравится? Но я понимаю ваши соображения. Я увидел объявление, только когда жена мне показала. Не знаю, видели его мои похитители или нет. Это важно?
Глядя на него и слушая его треп, трудно было вообразить, что он провел шестьдесят часов в руках похитителей, питался холодной фасолью и, быть может, готовился к смерти. Правда, у него было время умыться и переодеться, а в сплетнях, которые о нем распускали, обвинений в мягкотелости не звучало. Лицо его было мертвенно-бледным, как всегда, гладким и с правильными чертами, тоже как всегда, а темные глаза задорно блестели.
– Полезно, однако не более того, – ответил Вулф. – Вы пришли сообщить мне это? Что ничего не знаете?
– Не совсем. – Вейл вскинул руку к правому виску и щелкнул кончиком среднего пальца по кончику большого. Этим жестом он прославился в «Глори хоул». – Я упомянул об этом, поскольку это может быть важно для нас – для меня и моей жены. Если кто-нибудь из похитителей видел объявление в газете, то им известно, что моя жена все вам рассказала, а последствия могут быть плачевными. Вот поэтому я и пришел сразу, как приехал. Мне велели держать рот на замке сорок восемь часов, до утра пятницы, и проследить, чтобы жена помалкивала, иначе, мол, придется пожалеть. По-моему, они не шутили. Знаете, они меня убедили, что словами не бросаются. Мы с женой намерены молчать до утра пятницы уж точно, а вы что думаете? Можно напечатать другое объявление для мистера Нэппа, сообщить, что, раз имущество возвращено, вы претензий не имеете. Ваш интерес исчерпан. Сдается мне, это будет правильно.
Вулф разглядывал его, наклонив голову набок:
– Мистер Вейл, вы исходите из необоснованного допущения. Вы считаете, что я должен молчать до утра пятницы. Я сказал вашей жене, что обязанность уведомлять власти о серьезном преступлении порой смягчается привходящими обстоятельствами, например желанием спасти чью-то жизнь, но вы теперь, очевидно, вне опасности. Я увидел вас живым и здоровым, следовательно, больше не могу откладывать обращение в полицию. Лицензированный частный детектив обременен ограничениями, которые неведомы обычному гражданину. Не хочу подвергать вас или вашу жену…
Зазвонил телефон; я развернулся и снял трубку:
– Кабинет Ниро Вулфа. Арчи Гуд…
– Это Алтея Вейл. Мой муж у вас?
– Да, он…
– Мне нужно поговорить с ним.
В ее голосе прозвучала настойчивость. Я поступил так, как поступил, не только из любопытства. Между Вулфом и Джимми Вейлом явственно назревало столкновение по поводу утра пятницы. Если она звонит ради того же самого, я должен это услышать. Короче, я сказал Вейлу, что это его жена, передал ему трубку, а сам шмыгнул на кухню, ко второму аппарату.
– …Случилось жуткое. Только что позвонили из Уайт-Плейнса, некий капитан Сондерс из полиции штата сообщил, что нашли мертвую женщину, и это Дина Атли, как им кажется. Хотят, чтобы я приехала в Уайт-Плейнс и опознала тело или прислала кого-нибудь вместо себя. Господи, Джимми, неужели это Дина?! Как она там очутилась?
Джимми. Не знаю. Может, Арчи Гудвин догадается. Он подслушивает нас по второй трубке. Полицейский рассказал, как ее убили?
Алтея. Нет. Он…
Джимми. А с чего они взяли, что это Дина Атли?
Алтея. Определили по вещам в ее сумочке и в машине. Она поехала туда на машине. Я не… Не хочу ехать… Может, отправить Эмиля?
Джимми. А почему нет? Как думаете, Гудвин? Эмиль – это наш шофер. Он точно
