Жорж Сименон - Человек из Лондона
Браун покорно слушал.
— Я почти закончил. Но сейчас слушайте внимательно: Митчел уходит из кабинета и проводит точно двенадцать минут на карнизе зрительного зала. Когда он возвращается к себе, сейф пуст. Никто не спускался и не поднимался по лестнице. Охранник в этом уверен. Но чуть позже я узнаю, что старина Браун выпил в баре стакан пива. Улавливаете? Попасть туда можно только с фасада, то есть поднимаясь вертикально по стене, используя швы между камнями. На мой взгляд, только один человек способен на такой акробатический номер. А теперь перехожу к своей миссии…
Шумные возгласы свидетельствуют о прибытии приезжих торговцев, которые устраиваются в баре, не заходя в салон. Браун по-прежнему безучастен к тому, что происходит вокруг.
— Папаша Митчел неплохой человек. Люди говорят — за тридцать лет, что он нанимал артистов, сначала в провинции, а потом в Лондоне, он сколотил целое состояние. Могу поклясться, что это не так, что полученные им пятьсот тысяч почти все, чем он располагает, чтобы дать приданое дочери и скромно дожить до конца своих дней. Он пригласил меня к себе в кабинет и сказал, что и не думает о наказании вора, но во что бы то ни стало хочет вернуть свои деньги, хотя бы часть их. Понятно?
У Брауна, вероятно, пересохло в горле — он отпил глоток виски, подержал его во рту и проглотил.
— Мы находимся во Франции, это облегчает вам дело. Митчел удовлетворится пятьюстами тысячами фунтов и готов пожертвовать выручкой от обоих субботних сеансов.
Наступило молчание. Доносились удары шаров — бильярдная располагалась рядом с баром, но ни стола, ни игроков не было видно. В общей звуковой атмосфере сирена с причала была как бы смутным и тягостным фоном.
— И знаете, мистер Браун, что ответил бедняге Митчелу я, инспектор Молиссон? Вот что я сказал: «Попытаюсь встретиться с феноменом, которого мы в Скотленд-Ярде зовем Невезучим. Он самый ловкий человек из всех живущих на земле, он не впервые разгуливает по стенам с такой же легкостью, как муха. В первый раз ему пришлось бросить свою добычу и удрать по крышам. Во второй на него напали на улице, когда он возвращался домой, а в третий — украденные ценности оказались фальшивыми». И потом я добавил: «Если я застану его дома в Ньюхевене, в обществе его маленькой и такой милой жены, матери двух ребят, переговоры будут легкими, ведь по сути Невезучий и мухи не обидит. Но если до того, как я пожму ему руку, он успеет встретиться с неким Тедди, то все станет намного труднее». Кстати, вы видели Тедди?
Браун обжег себе пальцы окурком сигареты…
— Сколько, вы сказали, там было денег? — спросил он.
Инспектор Молиссон постучал по столу, чтобы ему поднесли еще виски.
— Всего более пятисот тысяч фунтов.
— Вы, конечно, побывали в моем номере?
— Я попросил хозяйку дать мне соседнюю комнату, рассказав, как мы дружны. Сдается, дверь вашего номера не так уж хорошо закрывается.
— И вы побывали у меня дома в Ньюхевене?
— Ваша жена угостила меня чаем. Сама она в это время купала ребятишек. Старший — настоящий крепыш для своего возраста.
— Что она вам сказала?
— Что ваши хозяева снова послали вас в Амстердам. Не очень-то хорошо обманывать жену. Кстати, на буфете лежал счет за газ. Заметив мой взгляд, ваша супруга покраснела и опустила счет в ящик.
Браун осушил до дна вторую рюмку виски и встал.
— Что мне сказать старине Митчелу? — настаивал инспектор. — Я обещал позвонить ему сегодня вечером. Только на таком условии он согласился не приезжать сюда лично. Представьте, он во что бы то ни стало хотел вас видеть, чтобы убедить. А ему ведь уже минуло семьдесят два.
— Я могу подняться к себе в номер? — спросил Браун.
Не отвечая, инспектор тоже встал, вплотную подошел к собеседнику и быстрыми движениями прощупал карманы Брауна, чтобы убедиться, что он безоружен.
— Я жду вас в холле.
Браун оставил в кресле салона плащ и прошел мимо улыбнувшейся ему хозяйки.
— Когда будете ужинать, месье Браун? Мой муж приготовил для вас и вашего друга вкусную камбалу по-дьепски.
По лестнице Браун поднимался обычным шагом. Инспектор, оглядываясь с видом человека, любующегося обстановкой, тихо спросил хозяйку:
— Вы уверены, что второго выхода нет?
Он нахмурил брови, поднял голову к потолку и со злостью посмотрел на шумевших игроков в бильярдной.
— Из-за этих игроков ничего не слышно, — неожиданно проговорил он.
— Что вы хотите этим сказать?
— Я…
Хозяйка в свою очередь подняла голову.
— Смотрите, кто-то ходит по террасе…
Вот о чем она забыла сказать: над столовой и холлом находилась открытая терраса, куда выходили окна номеров! Инспектор бросился на улицу, увидел тощую фигуру, летящую с высоты четырех метров, которая тут же встала на ноги и метнулась вдоль домов.
Преследование было бесполезно. Постояв на краю тротуара, Молиссон набил трубку, вернулся в гостиницу и сказал хозяйке:
— Я буду ужинать.
— А месье Браун?
— Сегодня, наверное, он ужинать не будет.
В конце вокзальной набережной, над плохо освещенным служебным помещением, была вывеска «Специальный комиссариат». Инспектор встретился там со своим французским коллегой. Тот, выслушав Молиссона и сделав записи, сразу же оповестил по телефону все полицейские посты и жандармские бригады в округе.
— Вы говорите, у него при себе нет денег?
— Во всяком случае, французских. Я справлялся в отеле. Ему даже сигареты покупал курьер, а я знаю, что это значит.
— Тогда еще до завтрашнего утра он будет в наших руках.
Малуану, чтобы вернуться домой, нужно было пересечь центр города. Переходя от одной освещенной витрины к другой, он оказался на улице Сен-Ион. Малуан прошел было мимо лавки торговца трубками, но тут же вернулся назад и без размышлений вошел туда.
— Я хотел бы купить пенковую трубку с янтарным мундштуком.
— Из настоящего янтаря?
Он купил трубку за двести пятьдесят франков, точно такую они приобрели в складчину в подарок помощнику начальника вокзала, когда праздновали тридцатипятилетний юбилей его службы. Не отходя от прилавка, Малуан набил трубку табаком и закурил. Хоть это доставило небольшое удовольствие.
Тихонько покуривая, он прошел шагов двадцать, и тут его взгляд остановился на мясной лавке, где работала дочь. В других магазинах еще было полно народа, но в мясной шторы уже опустили, а мясо водворили в холодильники.
В лавке находилась одна Анриетта, растрепанная, обутая в сабо. Она тщательно промывала красные плитки пола, повернувшись спиной к улице. На ней было короткое платье, обнажавшее ноги выше колен.
Малуан, покуривая трубку, пересек улицу и позвал с тротуара:
— Анриетта!
Не выпуская из рук тряпку, она обернулась и прошептала:
— Как я испугалась!
— Ты говорила, что полы моют рассыльные.
— Теперь не моют. Хозяйка считает, что у них и без того много работы.
Сам не зная почему, он почувствовал себя униженным, может потому, что они разговаривали через решетку, или потому, что Анриетта не прекращала работы, чтобы поговорить с отцом. Из комнаты за лавкой донесся резкий женский голос:
— В чем там дело, Анриетта?
— Так, ничего, мадам!
Малуану нужно было уйти, он это понимал.
— У тебя красивая трубка, — заметила дочь, выкручивая тряпку. — Тебе ее мама купила?
Послышались шаги. На пороге появилась женщина с лицом откормленного поросенка.
— Послушайте, Анриетта…
— Да, мадам, — пролепетала служанка, и волосы ее окунулись в ведро.
— Я вам уже запрещала разговаривать с мужчинами.
Хозяйка мясной делала вид, что не видит Малуана, и обращалась только к Анриетте.
— Это мой папа, — сказала девушка.
— Пусть даже папа римский! У вас еще кухня не убрана.
Малуан снова видел только спину дочери и ее высоко обнаженные ноги. По тротуару мимо него проходили люди.
— Анриетта! — позвал он.
Она не посмела даже обернуться. Жена мясника оставалась на месте, выжидая, что последует за брошенным ею вызовом.
— Дочка, сходи за своими вещами!
— Это еще что такое? — спросила мадам, шагнув вперед и заложив короткие руки в карманы фартука.
Малуан вообще был упрям, а сейчас он сам толком не знал, чего хочет. Он мог бы обойти решетку и проникнуть в лавку, но ему казалось, что легче сохранить престиж, оставаясь на улице.
— Анриетта, сейчас же ступайте заканчивать уборку на кухне.
— Анриетта, я тебе запрещаю идти туда. Ты сходишь за вещами и немедленно последуешь за мной.
Ситуация становилась смешной, и Малуан, поняв это, еще больше заупрямился. К тому же и он, и жена мясника делали вид, что не замечают друг друга.
— Если вы хотите, Анриетта, то можете уходить, но только через восемь дней. Вообще я вас так или иначе рассчитаю, ибо не желаю больше терпеть в своем доме. Но сперва вы проработаете положенные восемь дней.
