Эллери Куин - Последний удар
— Да, мистер Куин.
— «Я вам поведаю о чудесах», верно? Как же вам удалось вытащить Фримена на домашний праздник? Большего нелюдима я не встречал. Знаете, он ведь мой издатель.
— Знаю, — улыбнулся Крейг.
— Тогда хоть двоим присутствующим будет о чем поговорить, — пробубнил Мариус Карло. — Вы, Куин, сможете высказать Фримену все претензии насчет того, что он никакой рекламы вашей книги не дал, а он вам поведает, как расходятся самые «ударные» книги в его списке.
— Мариус, о чем вы? — в смятении спросил Эллери.
— Не обращайте на него внимания, Эллери, — сказала Расти. — Мариус презирает все, что не укладывается в его мерки «искусства».
— Особенно плохое искусство, — заявил Мариус.
— Особенно, если оно приносит деньги, — парировала Эллен.
— Мариус, замолчи! — сказала Валентина. — Он сам не верит ни одному своему слову, Эллери. Его просто зависть гложет. Я считаю, что ваша книга просто merveilleux[Великолепна (фр.).].
— А я считаю, что нам следует сменить тему, — весело сказал Эллери, глядя при этом на Мариуса с интересом. — Мистер Крейг, позвольте спросить, кто такой Роланд Пейн?
— Мой поверенный и старый друг. — Гигант-хозяин тоже с любопытством смотрел на молодого музыканта. — А Сэм Дарк — наш семейный доктор с тех самых пор, как приехал в Элдервуд, А, мистер Браун! Мы уж давненько вас поджидаем.
— Я просматривала наши гороскопические записи, мистер Крейг, — воскликнула мать Расти, врываясь в комнату, — и уверена, что чуточку ошиблась. Положение восходящего Юпитера…
— Я так понимаю, что мне надлежит почувствовать облегчение. — Крейг улыбнулся. — Мартини, миссис Браун?
— Я просто обожаю можжевельник! В нем, знаете ли, столько смысла. Никогда не срезайте можжевеловый куст в Уэльсе — через год умрете.
— Выпейте иного джина, якобы сделанного из можжевельника — и умрете гораздо раньше, — сказал Джон.
Эллери заметил с серьезным видом:
— Он также излечивает от змеиных укусов и укрепляет зрительный нерв.
— Правда, мистер Куин? А я и не знала, — вскричала мать Расти. — Джон, Расти сказала мне, что мы ждем еще гостей.
— Четверых, мама Браун.
— О, тогда нас будет двенадцать! Какая радость, Джон! Подумать только, если бы вы пригласили еще одного! — Она залпом выпила мартини и скривилась, то ли из-за джина, то ли из-за ужасной мысли. Эллери так и не понял.
— Двенадцать? — Мариус Карло выставил вперед пустой стакан. — Прислугу вы, разумеется, не считаете?
— Прислугу? — Миссис Браун была явно озадачена.
— Никто не считает прислугу. А вот грянет…
— …революция. Мариус, все это мы уже слышали. — Он начал явно раздражать Валентину. Она откинула голову и произнесла грудным глубоким голосом: — Ну, посвяти же нас, Джонни. В ба-альшой секрет.
Себастиан засмеялся.
— Во-первых, у меня на носу день рождения. Шестого января, через две недели, Я надеюсь, вы до тех пор тут погостите.
— Почему?
— Есть четыре причины. — Он явно наслаждался своей тайной. — Сразу же после полуночи пятого января в моей жизни произойдут четыре важных события. — Он с усмешкой отмахнулся от вопросов присутствующих. — Потерпите, пока остальные не подъедут.
— А вот и я, — донесся от дверей пронзительный мужской голос. — Начнем же празднества!
— Сэм! — Крейг радостно устремился к нему. — Добрался без проблем, как я погляжу, Мейбл, прими-ка вещи у доктора Дарка. — Горничную Крейга, молодую краснощекую ирландку гость приветствовал энергичным щипком за щеку. Мейбл прыснула, взяла меховую шапку, шубу и галоши доктора Дарка и вышла. — Ну-ка, Сэм, по-моему, ты незнаком с миссис Браун…
Доктор Сэм Дарк, большой и толстый, чуть уступал Крейгу в росте, зато существенно обгонял в ширину. Светлые волосы топорщились над его небольшой головой на манер гусарского кивера. Если бы не глаза, излучающие проницательность и ум, он был бы смешон. Его голубой костюм из сержа был помят, пуговица на манжете висела на длинной ниточке. Но была в нем какая-то основательность, надежность, которая тут же пришлась Эллери по душе.
— Ты на всю неделю освободился? — спросил Крейг, когда доктор Дарк уселся у камина, обхватив мощной дланью стакан. — Отрицательные ответы не принимаются.
— Меня подменяют Холлис и Бернстайн, — кивнул толстый доктор. — Давненько не встречал я Рождества в семейной обстановке. Между нами, старыми холостяками, говоря, ты, Артур, добился большего, чем я. Эллен, Джон, я пью за тот связующий жгут, простите, узы… и не говорите мне всякой чуши, что, мол, свой своему поневоле брат.
— Доктор, вас ведь не было при рождении Джона? — Краем уха Эллери где-то слышал, что с появлением Джона Себастиана на свет связана какая-то необычная история.
— О, нет, — сказал доктор Дарк. — Джон поступил ко мне, так сказать, post uterum[После рождения (лат.).].
— Мне тогда было шесть недель, да, доктор Сэм?
— Не шесть, а семь, — поправил воспитанника Крейг. — Видите ли, мистер Куин, его родители умерли с промежутком в несколько дней, в девятьсот пятом году. Клер и Джон — ведь наш Джон назван в честь отца — возвращались на машине из Нью-Йорка в Ри в жуткую метель и разбились возле Маунт-Кидрон. Авария вызвала преждевременные роды вот этого господина, а Клер той же ночью умерла. Не прошло и недели, как Джон умер от травм. Перед кончиной он назначил меня опекуном младенца, ведь ни с той, ни с другой стороны близких родственников не было, и других детей тоже. Джон-младший был первенцем. Сиделка, миссис Сапфира, перешла ко мне вместе с младенцем. Вот преданная душа! Она нас так и не покинула, умерла в этом доме всего несколько лет назад. Мы с Сапфи на пару вырастили-таки этого юного разбойника.
— С моей немалой помощью, — вставил доктор Дарк. — Сколько раз мне приходилось мчаться сюда среди ночи, потому что маленькому Джону вздумалось косо посмотреть на Сапфи или Артура.
— С немалой помощью всех, — сказал Джон, положив руку Крейгу на плечо. — Сапфи, доктора Сэма, Эллен, когда она к нам переехала, но в первую очередь вот этого бородатого чудака. Боюсь, Артур, у меня не хватило красноречия, чтобы достойно описать твои заслуги.
— Верно, верно, — сказал Мариус Карло, прежде чем Крейг успел ответить. — Как только падет первая слеза, я исполню на этом фортепиано «Сердца и цветы» — если только оно настроено, в чем надо еще удостовериться.
— Мариус не способен понимать родственные чувства, — нежным голоском пропела Расти, тряхнув рыжей гривкой. — У него, видите ли, никогда не было ни отца, ни матери. Он вылупился в стоячем пруду, так ведь, милый?
Мариус сверкнул на нее черными глазами, потом пожал плечами и поднял стакан.
— У вас с отцом Джона было общее предприятие, мистер Крейг? — поспешно спросила Валентина.
— Да. «Себастиан и Крейг», издатели. Я занимался производственной частью, а в издательских делах понимал мало, так что после смерти Джона я продал предприятие и занялся тем, чем занимался изначально — печатным делом.
— Вы говорите так, словно это для вас шаг назад, мистер Крейг, — сказал Эллери. — А у меня было бы больше оснований для гордости, владей я «Эй-би-си Пресс», чем многими из известных мне издательств. Вы часом не Дэну Фримену продали дело? Да нет, он тогда был слишком молод.
Крейг кивнул.
— С девятьсот пятого года хозяйство несколько раз меняло владельца. Дэн купил его в начале двадцатых.
А-а, вот и он, ей-богу! И Роланд с ним. Заходите, заходите.
Издатель и адвокат странно смотрелись вместе.
Дэн З. Фримен был маленький бледный мужчина лет сорока, с большой головой, которая казалась еще больше оттого, что волосы на ней росли только начиная с макушки. У него были красивые ярко-карие глаза.
Казалось, что предстоящий тяжкий ритуал знакомства с полной гостиной незнакомых людей был издателю просто не под силу. Он сжал руку Эллери с силой утопающего, ухватившегося за ниспосланный свыше плавающий обломок. Эллери и виделся-то с ним всего раз, когда Фирмен принял к публикации «Загадку цилиндра».
— Так приятно вновь встретить вас, Куин, — лепетал Фримен, — очень, очень приятно…
При первой же возможности он забился в кресло и там затаился.
Роланд Пейн при всем желании не мог бы где-нибудь затаиться. Он был высок, краснолиц, с красивой копной седых волос и с неизменной, слегка рассеянной улыбкой, свойственной политическим мужам. Ему было немного за пятьдесят, а его густой приятный баритон сделал бы честь любому актеру старой школы. Эллери слышал о нем от инспектора Куина, имевшего обыкновение похваляться, что он знает всех адвокатов Нью-Йорка. Пейн был адвокатом весьма осмотрительным и расчетливым и, наподобие государственных ценных бумаг с золотым обрезом, приваживал только наиболее консервативную клиентуру. Несмотря на блистательную внешность и бархатный голос, он редко выступал в суде. В основном его практика сводилась к завещаниям и имущественным вопросам.
