Рекс Стаут - Игра в пятнашки (сборник)
Кремер, однако, держится иного мнения. А потому, узнав, что у нас нет клиентов, каким-либо образом связанных с Присциллой Идз, – теперь, когда она мертва, – и никаких перспектив заполучить их, а значит, и гонорар, который потребуется отрабатывать и защищать, он стал называть меня Арчи, что случалось и раньше, но не часто.
Выразив признательность за предоставленную информацию, которая заняла десяток страниц, исписанных мелким аккуратным почерком, он задал кучу вопросов – не для проверки, но для уяснения. Впрочем, не удержался от язвительного комментария по поводу нашей проделки – его выражение – с Хелмаром и подопечной адвоката, прячущейся на верхнем этаже. На это у меня нашлись свои возражения.
– Ладно вам, – сказал я. – Она явилась сюда без приглашения, он – тоже. Никаких обязательств мы на себя не брали. Мы не смогли бы потрафить обоим сразу. А как бы вы управились с этим?
– Я не гений, как Вульф. Он мог сослаться на занятость и не рассматривать предложение Хелмара.
– И с чего тогда платить жалованье? Кстати о занятости: вы не слишком заняты, чтобы ответить на вопрос законопослушного гражданина?
Он кинул взгляд на запястье:
– В половине одиннадцатого я должен быть в кабинете окружного прокурора.
– Тогда у нас в запасе еще несколько часов… Во всяком случае, несколько минут. Почему вас так интересовало, когда именно Хелмар ушел от нас? Это произошло в начале одиннадцатого, а мисс Идз покинула этот дом больше чем через час.
– Ага. – Он достал сигару. – Какую газету читаешь?
– «Таймс». Но сегодня просмотрел только первую да спортивную страницы.
– В «Таймс» этого не печатали. Минувшей ночью, где-то в начале второго, в вестибюле дома на Восточной Двадцать девятой улице было найдено тело женщины. Ее удавили веревкой, не очень толстой. С опознанием возникли сложности, потому что ее сумочку похитили. Но она жила в соседнем доме, так что много времени на это не ушло. Ее звали Маргарет Фомос, и она служила горничной у Присциллы Идз, на Семьдесят четвертой улице. Работала там целыми днями, но жила на Двадцать девятой улице с мужем. Обычно она приходила домой около девяти, а прошлым вечером позвонила мужу и сообщила, что до одиннадцати не появится. Он говорит, будто она показалась ему расстроенной. Муж спросил, что́ случилось, а она ответила, что расскажет, когда вернется.
– Значит, ее убили около одиннадцати?
– Неизвестно. Дом на Семьдесят четвертой улице – частный, перестроенный под апартаменты класса люкс, по одному на этаже, за исключением квартиры мисс Идз – она занимала два верхних этажа. Лифтера там нет, так что некому присматривать за входящими и выходящими из здания. Патологоанатом полагает, что убийство произошло между половиной одиннадцатого и полуночью.
Кремер снова посмотрел на часы, сунул сигару в левый уголок рта и пожевал, но не прикурил.
– Я был дома, уже спал. На место выезжал Роуклифф, а с ним – еще четверо. Они проделали все, что полагается в подобных случаях. Около четырех часов один из них, парнишка по фамилии Ауэрбах, вспомнил, что у него имеются мозги, и решил дать им шанс. Ему пришло в голову, что прежде он никогда не слышал, чтобы грабитель, отбирающий сумочки у женщин, заходил настолько далеко, что душил жертву. К тому же ничто не указывало на попытку изнасилования. Что же такого было с собой у жертвы, что понадобилось ее душить? Согласно показаниям мужа убитой, ничего такого она не имела. Однако, составляя опись содержимого сумочки вместе с мужем, Ауэрбах счел достойной внимания одну вещицу – ключ от квартиры, где работала миссис Фомос.
– Однажды он займет ваше место.
– Да хоть сейчас. Он отправился на Семьдесят четвертую улицу, позвонил в квартиру Идз, но ответа не дождался. Тогда он разыскал привратника, который открыл ему дверь. Тело Присциллы Идз лежало на полу, в двери между ванной и коридором. Ее ударили по голове каминной кочергой сбоку, а затем задушили веревкой, не очень толстой. Шляпка валялась рядом, жакет она тоже снять не успела. По-видимому, убийца поджидал ее прихода. Мы узна́ем больше, когда разыщем таксиста, что благодаря твоей помощи произойдет весьма скоро. По мнению патологоанатома, смерть наступила между часом и двумя.
– Значит, она не сразу отправилась домой. Как уже упоминал, я посадил ее в такси где-то без двадцати двенадцать.
– Знаю. Ауэрбах вызвал Роуклиффа, и парни взялись за дело. Урожай отпечатков оказался ниже среднего. Полагаю, миссис Фомос хорошо справлялась с уборкой. Самая лучшая серия четких и свежих пальчиков отыскалась на багаже. Когда стало известно, что они принадлежат тебе, Роуклифф позвонил мне, и я решил заглянуть сюда по дороге. Этот малый понятия не имеет, как обращаться с Вульфом, а ты вообще действуешь на Роуклиффа как пчела на собачий нос.
– Однажды я опишу, как он действует на меня.
– Пожалуй, не стоит. – Кремер посмотрел на часы. – Я думал переговорить с Вульфом, но знаю, как он не любит, чтобы его беспокоили пустяками вроде убийства, когда он наверху. Потому решил, что с тем же успехом могу получить информацию у тебя, если это вообще возможно.
– Вы получили ее всю.
– Верю – для разнообразия.
Он встал из кресла:
– Особенно потому, что у вас нет клиента. Да и взяться ему как будто неоткуда. Настроение у него, должно быть, паршивое. Не завидую я тебе. Ладно, ухожу. Ты ведь понимаешь, что являешься важным свидетелем. Не пропадай из виду.
Я ответил, что никуда не денусь.
Проводив Кремера, я повернул назад и уже было вошел в кабинет, как вдруг затормозил у двери, развернулся и двинулся вверх по лестнице. Преодолев два марша, я оказался в южной комнате, остановился посреди нее и осмотрелся.
Фриц сюда еще не заглядывал, и постель по-прежнему была разобрана, как ее оставила Присцилла. Сложенное покрывало все так же лежало на другой кровати. Я поднял покрывало и посмотрел, нет ли чего под ним. Заглянул под подушку на застеленной кровати. Затем подошел к большущему комоду между окнами и принялся выдвигать и задвигать ящики.
Я отнюдь не спятил. Я грамотный и опытный детектив. Произошло убийство, к которому я проявлял интерес и о котором хотел узнать больше. А на тот момент ближайшим местом, откуда можно было начать, являлась комната, в которой Присцилла намеревалась переночевать и позавтракать.
Найти что-либо любопытное я совершенно не надеялся, а потому не разочаровался, так ничего и не обнаружив. Хотя кое-что все-таки нашел. На полочке в ванной обнаружились зубная щетка и использованный носовой платок. Я отнес их в свою комнату и убрал в комод. Они до сих пор у меня, в ящике, где я держу коллекцию разнообразных профессиональных реликвий.
Подниматься в оранжерею и затевать ссору было бессмысленно, поэтому я спустился в кабинет, просмотрел утреннюю почту и занялся всякой рутиной. Через какое-то время, осознав, что заношу дату прорастания цимбидиума Холфорда в карточку цимбидиума Пауэлса, я решил, что не настроен заниматься канцелярской работой, рассовал бумаги назад по папкам, сел и уставился на носки своих ботинок. Мне хотелось знать четыре тысячи разных вещей. И нашлось бы кого о них расспросить. Например, сержанта Пэрли Стеббинса или Лона Коэна из «Газетт». Но, как ни крути, это был кабинет Ниро Вульфа и его телефон.
В одиннадцать Вульф спустился в кабинет, прошествовал к своему столу, устроился в кресле и просмотрел небольшую стопку почты, которую я положил под пресс-папье. Особо интересного ничего не было, и уж точно ничего срочного. Он поднял голову, сосредоточил на мне взгляд и изрек:
– Мы вроде договаривались, что ты поднимешься в десять часов за указаниями.
Я кивнул:
– Да, но Кремер ушел только в пять минут одиннадцатого, а я знал, как вы отреагируете. Хотите услышать подробности?
– Давай.
Я пересказал ему все, что узнал от Кремера. Когда я закончил, он долго сидел молча, хмуро глядя на меня из-под полуопущенных век. Наконец спросил:
– Ты полностью отчитался мистеру Кремеру?
– Полностью. Вы же сами велели выкладывать все.
– Да. Тогда мистер Хелмар скоро узнает – если уже не узнал – о нашей уловке, и я сомневаюсь, что стоит связываться с ним. Он хотел получить свою подопечную живой и здоровой, как он выразился, а теперь это совершенно исключено.
Я спокойно возразил:
– Но он единственный, кто может быть нам хоть чем-то полезен. И как бы тяжело ему ни было, мы можем начать с него. Должны же мы с кого-то начать?
– Начать? – раздраженно переспросил он. – Что начать? Для кого? У нас нет клиента. Нечего начинать.
Проще и честнее всего было бы выйти из себя, и это даже позволило бы мне отвести душу. Но что потом? Я решил не кипятиться и с тем же спокойствием ответил:
– Не отрицаю, можно и так подойти к делу, но можно ведь и по-другому. Она была здесь и хотела остаться, а мы ее вышвырнули, и вот она убита. Осмелюсь полагать, это не пустой звук для вашего самоуважения, которое вы поминали прошлым вечером. Осмелюсь полагать, что вы все-таки должны что-то сделать – приступить к расследованию убийства. А клиент у вас есть. Это ваше самоуважение.
