Агата Кристи - Испытание невиновностью
Мистер Маршалл деликатно покашлял.
– Не кажется ли вам, доктор Колгари, что вы слишком все усложняете?
– Нет, не кажется. Я искренне считаю, что надо отвечать за свои поступки, и не только за сами поступки, но и за их последствия. Два года назад я подобрал молодого человека, который «голосовал» на шоссе. И тем самым обусловил некий ряд событий. Теперь я не вправе отстраниться.
Мистер Маршалл скептически покачал головой.
– Ну хорошо, – нетерпеливо заговорил Артур Колгари. – Называйте это прихотью, чудачеством, если угодно. Но задеты мои чувства, моя совесть. Я желал только одного – загладить свою вину за то, чего не смог предотвратить. Но у меня ничего не получилось. Непостижимым образом я лишь усугубил страдания людей, которые и без того пережили страшную трагедию. Не могу понять, почему так случилось.
– Ну, конечно, не можете. Ведь целых полтора года вы были отрезаны от мира. Не читали газет и знать не знали ни об этом судебном процессе, ни о семье Аргайлов. Будь вы в Англии, вы просто не могли бы не услышать об этом громком деле, даже если бы не имели обыкновения просматривать криминальную хронику. Все обстоятельства, связанные с делом Аргайла, в свое время были преданы широкой гласности. Теперь все сводится к одному: если это преступление совершил не Джек Аргайл – а, по вашим словам, он не мог этого сделать, – то кто? Давайте вернемся к началу истории. Убийство было совершено ноябрьским вечером между семью и половиной восьмого. Миссис Аргайл находилась у себя в доме, в окружении семьи и домочадцев. Двери и окна были надежно заперты, и если кто-то вошел в дом, то его впустила сама миссис Аргайл. Иными словами, это не мог быть чужой. Не могу не вспомнить дело Борденов в Америке. Однажды воскресным утром мистер Борден и его жена были зарублены топором. Никто ничего не слышал и не видел, в дом никто не входил. Теперь вы понимаете, почему Аргайлы почувствовали не облегчение, а тревогу?
– То есть они бы предпочли, чтобы был виновен Джек Аргайл? – с расстановкой проговорил Артур Колгари.
– Да-да, безусловно. Как ни цинично это звучит с точки зрения Аргайлов, Джек – самый подходящий кандидат на роль убийцы. Трудный ребенок, потом неуправляемый подросток и, наконец, молодой человек с необузданным нравом. Близкие нашли ему оправдание. О нем скорбели, ему сочувствовали и, ссылаясь на психиатров, убеждали себя и других, что он не мог отвечать за свои действия. Да, для семьи Аргайлов это был очень удобный выход.
– А теперь... – Артур осекся.
– Теперь, разумеется, все повернулось иначе. Теперь в их стане, наверное, тревога.
Артур пристально посмотрел на мистера Маршалла:
– Для вас ведь мои показания тоже нежелательны, не так ли?
– Должен признаться, что вы правы. Да. Не могу скрыть, что я был... потрясен. Дело, которое было благополучно – да, позволю себе употребить это слово – благополучно закрыто, теперь нужно вытаскивать из архива.
– Это официальная точка зрения? То есть полиция обязана провести повторное расследование?
– О, безусловно. Когда Джека Аргайла признали виновным на основании многочисленных улик – присяжные совещались всего четверть часа, – дело закончилось. Но если ему посмертно даровали амнистию, значит, дело заново открывается.
– И полиция начнет новое расследование?
– Я бы рискнул ответить утвердительно. – Мистер Маршалл задумчиво потер подбородок. – Конечно, прошло столько времени, да и дело такое необычное, что вряд ли они чего-нибудь достигнут... Лично я не думаю. Ну, установят, что виновен кто-то из домочадцев. Может быть, даже выдвинут достаточно убедительную версию относительно конкретного лица. Но добыть убедительные доказательства будет весьма затруднительно.
– Понимаю. Понимаю... Именно это она и подразумевала.
– О ком вы говорите? – насторожился мистер Маршалл.
– Об этой девушке. Об Эстер Аргайл.
– Ах, об Эстер. И что же она вам сказала? – заинтересованно проговорил мистер Маршалл.
– Сказала, что не столь важно, виновен ли Жако, гораздо важнее, что невиновны остальные. Теперь я понял смысл ее слов...
Маршалл бросил на него острый взгляд:
– Надеюсь.
– Она имела в виду то, о чем вы только что говорили. Что семья во второй раз попадет под подозрение...
– Не во второй, а в первый раз, – перебил его Маршалл. – Раньше семью ни в чем не подозревали. Все улики с самого начала указывали только на Джека Аргайла.
Но Артур лишь слабо махнул рукой в ответ на это возражение и продолжил.
– Семья попадет под подозрение, – повторил он, – и, вероятно, на долгое время, может статься, навсегда. Возможно, они сами не знают, кто из них виновен на самом деле. Начнут следить друг за другом, гадать... Вот что самое отвратительное. А они, скорее всего, действительно не знают, кто именно...
Наступило молчание. Маршалл смотрел на Колгари пытливым взглядом, но ничего не говорил.
– Поймите, это ужасно, – сказал Колгари. На его худом выразительном лице отражались охватившие его чувства.
– Ужасно... Жить в неведении год за годом, изводя друг друга подозрениями... И постепенно исчезнет любовь, исчезнет доверие...
Маршалл покашлял.
– Не кажется ли вам... э-э... что вы чересчур сгущаете краски?
– Нет. Не думаю. Извините меня, мистер Маршалл, но, по-моему, я более ясно, нежели вы, могу представить себе последствия... То, чем обернется это неведение...
Снова наступило молчание.
– Пострадают невиновные, – продолжал Артур, – а этого быть не должно. Вот почему... вот почему я не могу просто так уйти, сказав себе: «Я совершил благое дело – искупил, насколько мог, свою вину, восстановил справедливость». Но весь парадокс в том, что ни о какой справедливости вообще не может идти речи – пока преступник не осужден, невиновные не избавлены от подозрений.
– По-моему, вы чересчур эмоциональны, доктор Колгари. То, что вы говорите, безусловно верно, но не представляю себе, что вы можете предпринять.
– Я тоже, – честно сознался Колгари. – Но я должен попытаться. Потому я к вам и пришел, мистер Маршалл. Я хочу – и, надеюсь, даже имею право – знать все обстоятельства этого дела.
– О, конечно, – с готовностью согласился мистер Маршалл. – Тут нет никаких секретов. Могу сообщить вам все, о чем вы пожелаете узнать. Но предупреждаю: я располагаю только фактами. Я не был на короткой ноге ни с кем из Аргайлов. Итак, начнем. Наша контора несколько лет обслуживала миссис Аргайл. Мы сотрудничали при учреждении доверительных фондов[9], обеспечивая юридическую сторону дела. Саму миссис Аргайл я знал достаточно хорошо и с ее мужем тоже был знаком. Но о царившей в «Солнечном мысе» атмосфере, о характерах и нравах его обитателей знал, можно сказать, понаслышке, от миссис Аргайл.
– Это понятно, но нельзя ли начать с самого начала. Мне сказали, что собственных детей у нее не было, что всех их она усыновила и удочерила, так ли это?
– Да. Миссис Аргайл, урожденная Рейчел Констем, была единственной дочерью Рудолфа Констема, человека очень состоятельного. Ее мать, американка, тоже владела порядочным состоянием. Рудолф Констем много занимался благотворительностью и дочери тоже привил вкус к филантропии[10]. Когда родители погибли в авиакатастрофе, Рейчел все огромное состояние, унаследованное ею, потратила на то, что условно можно назвать благотворительным предпринимательством. Она входила во все тонкости и нередко даже сама брала на себя кое-какие организационные хлопоты при устройстве детских приютов, больниц и школ. На этом поприще она и встретилась с Лео Аргайлом, преподавателем Оксфордского университета, тоже увлеченным идеями экономического и социального реформирования. Миссис Аргайл не могла иметь детей, и это было для нее настоящей трагедией, омрачавшей – такова уж участь бесплодных женщин – всю ее жизнь. Так вот, если вы хотите понять ее психологию, об этом нельзя забывать. После лечения у разных медицинских светил она поняла, что у нее нет надежды стать матерью, и прибегла к тому утешению, которое ей было доступно. В Нью-Йорке, в каких-то трущобах она подобрала ребенка, девочку, и удочерила ее. Теперь это миссис Даррант. А после этого миссис Аргайл целиком посвятила себя детям, нуждающимся в милосердии. Когда в тридцать девятом разразилась война, она под патронажем Министерства здравоохранения основала что-то вроде детского приюта, купив для этой цели дом, который назвала «Солнечный мыс» и в котором вам уже довелось побывать.
– Тогда он назывался «Змеиный мыс».
– Да, верно. Теперь это старое название, вероятно, подходит ему больше, чем то, которое придумала миссис Аргайл... Короче, к сороковому году у нее уже было человек шестнадцать детей, главным образом из тех, о ком не заботились родители, или из отставших во время эвакуации от своих семей. Для детей делалось буквально все возможное. Дом у них был просто великолепный. Я как мог увещевал миссис Аргайл, говорил, что после войны детям, привыкшим к такой роскоши, будет трудно возвращаться в свои дома. Но она моих советов не слушала. Она была слишком привязана к этим детишкам. Кончилось тем, что часть из них – сирот и тех, кто практически лишился дома, – она оставила в своей семье. Таких оказалось пятеро: Мэри, впоследствии вышедшая замуж за Филипа Дарранта, о ней я уже упоминал; Майкл – теперь он работает в Драймуте;
