Джорджетт Хейер - Зачем убивать дворецкого? Лакомый кусочек (сборник)
– Одну минутку, – перебил Хардинг. – Сэр Артур тогда еще сердился на вас?
– Он был… в легком раздражении. Он практически успокоился.
Хардинг взял лист, озаглавленный «Показания Чарльза Томпсона, лакея».
– Леди Биллингтон-Смит, хочу спросить вас совершенно прямо: когда миссис Холлидей поднялась наверх, разговаривал ли с вами сэр Артур очень грубо, упрекал ли за нелюбезность с гостями, обвинял, что вы «валяетесь в постели до полудня»?
– Кажется, говорил что-то в этом роде, – сдавленно пробормотала Фэй.
– И вы ответили, что не в силах больше этого выносить, что он сводит вас с ума?
Она уставилась на инспектора с изумлением и ужасом.
– Не помню. Если и ответила, то не всерьез. Возможно, и сказала так. Я… внезапно разозлилась на мужа за довольно грубый тон. Иногда… иногда в раздражении начинаешь вести себя глупо, театрально.
– Да, очень часто, – согласился Хардинг, откладывая показания лакея. – Значит, ваш муж вошел в кабинет без десяти двенадцать. Что стали делать вы?
– Пошла в сад через садовый холл – поискать Лестера, старшего садовника.
– Вы знали, где его можно найти?
– Нет, спросила младшего садовника. Он как раз нес овощи на кухню.
– И младший садовник сказал вам?
– Да, он ответил, что Лестер в огороде.
– Огород далеко от дома, леди Биллингтон-Смит?
Фэй, беспокойно хмурясь, взглянула на инспектора.
– Нет, минутах в двух ходьбы от садового холла.
– Сколько времени ушло у вас на то, чтобы передать Лестеру поручение сэра Артура?
– Не знаю… наверное, около минуты.
– Говорили ли вы ему еще что-нибудь?
– Сказала, что сэр Артур велел выкосить газон перед домом.
– Больше ничего?
– Нет. Совершенно точно.
– Что вы стали делать, передав эти поручения?
– Пошла огородом к веранде. Миссис Твининг с моей сестрой шли по газону и окликнули меня.
– Леди Биллинттон-Смит, вы без десяти двенадцать отправились в сад через садовый холл. Миссис Твининг приехала в десять минут первого, и вы могли встретиться с ней на газоне в двадцать пять, как минимум – в двадцать минут первого. Чем вы занимались в течение этого получаса?
Фэй крепко стиснула подлокотники кресла.
– Простите, инспектор. У меня и в мыслях не было вводить вас в заблуждение. Я не сразу отправилась искать Лестера, а пошла в плодовый сад.
– Зачем? – послышался спокойный вопрос.
Она облизнула губы.
– Не хотела никого видеть. Я… я была сильно расстроена.
– Тем, что вам только что сказал сэр Артур?
– Я… да, немного. У меня было дурное настроение. Может быть, я слишком легко расстраиваюсь. Пошла в сад, потому что хотелось побыть одной… а я знала, что в доме или… или в цветнике непременно кого-нибудь встречу.
– Видел кто-нибудь, как вы шли туда?
– Н-не знаю. Вряд ли. Я никого не заметила. – Фэй уставилась на инспектора. – Вы не думаете… не считаете…
– Я пока ничего не думаю, леди Биллингтон-Смит. Что вы стали делать, встретив миссис Твининг и мисс Фосетт?
– Поднялись все втроем на веранду. Там находились миссис Холлидей с мистером Гестом. Мистер Гест – родственник моего мужа. Потом приехала миссис Чадли, поговорить со мной о детском праздничном фонде. Да, кажется, мистер Холлидей как раз тогда и вышел на веранду. Точно не помню. У меня сильно болела голова.
– Уходил кто-нибудь с веранды до часу?
– Уехала миссис Чадли. Да, и мистер Гест отлучался на несколько минут за табаком.
– До отъезда миссис Чадли или после?
– Точно не помню, кажется, до, но я не уверена.
– Мистера Геста долго не было?
– Нет, от силы минуты две. Поднялся, взял табак и вернулся обратно.
– Вернулся, когда миссис Чадли собиралась уходить?
– Право, не помню, инспектор. Может, она уехала даже до его возвращения. Я не обращала внимания, – сказала Фэй, учащенно дыша.
– Постарайтесь припомнить, леди Биллингтон-Смит, был ли мистер Гест на веранде, когда дворецкий принес коктейли?
– Пo-моему, был! Точно не помню, но знаю, что отсутствовал он очень недолго, – сказала Фэй. – Очень жаль, что не могу сказать определеннее. Простите, но… это явилось для меня ужасным потрясением, и мне трудно… вспоминать, что было вчера.
– Понимаю и не стану больше докучать вам, леди Биллингтон-Смит. – Хардинг поднялся, чтобы проводить ее к двери. – Теперь я хотел бы поговорить с вашим пасынком.
– Сейчас позову, – сказала Фэй. В дверном проеме она замялась. – Я… видимо, следует предупредить вас, что Джеффри очень возбудим. Его сильно потрясла смерть отца. Надеюсь, вы… надеюсь, что не…
– Постараюсь быть как можно тактичнее, – пообещал инспектор.
– Спасибо, – поблагодарила Фэй и вышла.
После ее ухода наступило недолгое молчание. Хардинг, слегка хмурясь, вернулся к столу. Сержант поскреб щеку и, поразмыслив, сказал:
– Сэр, я ни разу не слышал ничего дурного о ней. Только хорошее. А генерал, говорят, сильно изводил ее. Поедом ел.
– Вы знаете леди Биллингтон-Смит, очевидно, лучше, чем я, сержант.
– Да, сэр, и если хотите знать мое мнение, то, на мой взгляд, она мухи не обидит.
– Однако, – протянул Хардинг, – она в очень нервозном состоянии. Если хотя бы половина того, что слуги говорили суперинтенданту, правда, то легко предположить, что человек в ее состоянии способен пойти на убийство.
Сержант задумался.
– По-моему, сэр, все-таки это не она. Скорее уж стерва-иностранка или мистер Холлидей.
Открылась дверь. Вошел Джеффри с нарочито беззаботным видом и сразу же разразился потоком слов:
– О, я понимаю, вы хотите поговорить со мной! Только дело в том, инспектор, что я не могу быть вам особенно полезен, послушайте, я совершенно не могу называть вас инспектором, мистер Хардинг. Звучит в высшей степени нелепо… то есть… – Он взглянул на сержанта и запинаясь сказал: – Ну, вы понимаете!
– Полагаю, мы все-таки сохраним обращение «инспектор», мистер Биллингтон-Смит, – сухо ответил Хардинг. – Прошу вас, присаживайтесь.
– О, как вам будет угодно! – С легким недовольством Джеффри плюхнулся в кресло и принялся поигрывать галстуком. – Я вполне готов выслушать ваши вопросы… э… инспектор, и ответить, на какие смогу. Надеюсь, вы прочли мои показания?
– Они у меня здесь, – ответил Хардинг. – Остается уточнить кое-какие подробности.
– Право же, добавить мне нечего, но я уточню вам все, что потребуется, – великодушно согласился Джеффри. – Только совершенно не представляю, что именно. Учитывая, что меня здесь не было, когда отца настигла смерть…
– Скажите, пожалуйста, мистер Биллингтон-Смит, в каких отношениях вы находились с отцом в последнее время? – спросил Хардинг, бесцеремонно перебив его.
– Послушайте, при чем здесь это? – запротестовал Джеффри. – Я же постоянно твержу вам, что меня здесь не было, когда отец был убит!
В голосе Хардинга зазвучала суровость.
– Мистер Биллингтон-Смит, мое время ограничено. Изволите ли вы ответить на вопрос?
Джеффри сглотнул слюну.
– Хорошо, но все же я не… – Увидев, как окаменело лицо инспектора, он не договорил. – Что ж, нельзя сказать, что мы жили душа в душу. Отец, знаете ли, был ужасно косный человек. Это нужно принять во внимание.
– Иными словами, вы ссорились с ним?
– Да нет, до ссор, собственно говоря, не доходило. Отец иногда орал на меня, но я не ссорился с ним, у меня не тот характер, да и вообще какой толк.
– Почему отец орал на вас?
– Ей-богу, не знаю! Такая уж у него была натура. Собственно говоря, он хотел, чтобы я поступил в Сандхерст[14], только здоровье у меня не особенно крепкое, да и все равно поступать туда я бы не стал, ненавижу армию, и, когда я увлекся поэзией, я, знаете ли, пишу стихи, он был ужасно недоволен. Конечно же, он считал, что никаких профессий, кроме военной службы, не существует. Я столько наслушался об армии, что меня тошнит от одного этого слова. Мой кузен – кстати, он был здесь в субботу и воскресенье, уехал в понедельник утром, вскоре после завтрака, – так вот он как раз пошел по стопам дорогого дядюшки Артура, и если это типичный образец офицера, то я рад, что не отправился в Сандхерст. Но, конечно, уже сам факт, что Френсис – это мой кузен – носит военный мундир, давал отцу основание считать его замечательным человеком. Разумеется, Френсис всегда старался ладить с отцом. Однако я вчера узнал, что на сей раз ему не удалось разжиться у отца деньгами. Следовало ожидать, что когда-нибудь этим кончится. Но поскольку я несколько слаб здоровьем и… занимаюсь литературой, отец считал меня совсем уж никчемным. А сам в жизни ничего не читал, кроме Диккенса и Скотта, можете себе представить? Я надеюсь, вы понимаете, что отец, ни черта не смысля в литературе и искусстве, не питал ни малейшей симпатии к тем, кто не похож на него.
– Наверное, вам приходилось очень тяжело, – сочувственным тоном заметил Хардинг, надеясь ускорить таким образом продолжение рассказа.
