Джозефина Тэй - Поющие пески. Дело о похищении Бетти Кейн. Дитя времени
Роберт не вслушивался. Он сам видел, что публика в суде — это не обычные бездельники, ищущие развлечений. Новости, распространившиеся по загадочным милфордским каналам, согнали в зал суда чуть не весь городок. Всем хотелось услышать, как будут обвинять мать и дочь Шарп. Казенную обстановку зала оживляли яркие пятна — платья женщин, а тишина, этому учреждению присущая, была нарушена женским щебетом.
А вот и миссис Уинн… В последний раз Роберт видел ее, когда прощался с ней в ее хорошеньком саду в городке Эйльсбери. Трудно было видеть в миссис Уинн врага. Роберту она нравилась, даже восхищала его, и он заранее жалел ее. Хотелось подойти поздороваться, но поздно. Игра началась, а их команды носили разные цвета.
Гранта еще не было, но был Хэллам, беседующий с сержантом, который стоял у ворот Фрэнчайза в ту ночь, когда хулиганы выбили в доме стекла.
— Ну, как действует ваш сыщик? — спросил Бен Карлей. — Довольны вы им?
— Сыщик-то хорош, да задача у него колоссальная, — ответил Роберт. — Это похуже, чем искать иголку в стоге сена.
— Ну, девочка! — усмехнулся Бен Карлей. — Мечтаю поскорее взглянуть на нее. Думаю, что после всех сочувственных писем, предложений руки и сердца — она их, несомненно, получала! — а также сравнений ее со святой Бернадеттой скромный полицейский суд в маленьком городе — арена для нее слишком ничтожная. Кстати! Ее уже приглашали играть в театре или кино?
— Откуда мне знать?
— Ее мама, вероятно, такие приглашения отклонила бы. Это ведь она в коричневом костюме? Выглядит вполне разумной, вполне уравновешенной женщиной. Странно, что у нее такая дочь… Ах, да! Ведь дочь-то приемная: страшное для всех предостережение! Часто думаю: как мало известно людям о тех, кто живет бок о бок с ними. Вот у одной женщины из деревушки Хэм-Грин была дочь, которая…
Тем временем суд занимался разными мелкими делами, появлялись правонарушители, уже опытные, уже так привыкшие к судебной процедуре, что занимали свои места автоматически. А в голове Роберта звенели слова: «Погоди, погоди, сейчас начнется!»
Тут он увидел Гранта, тихо вошедшего и занявшего позицию наблюдателя позади скамьи для прессы. И понял: да, сейчас начнется.
Они обе вошли вместе, как только были названы их имена, и сели на ужасную скамью для обвиняемых — сели с таким видом, будто заняли места в церкви в ожидании начала службы: глаза у обеих спокойные, внимательные, без тревоги. Роберт внезапно понял, что бы он испытывал, если б на месте старой миссис Шарп сидела тетя Лин, и впервые осознал, как же должна страдать Марион за свою мать. Даже если обвинение будет с них снято, что вознаградит их за вынесенные муки? Какого наказания заслуживает преступление Бетти Кейн?
Роберт, человек старомодный, верил в искупление, верил в то, что каждый преступник должен понести соответствующее его вине наказание. Воспитательные беседы, обещания исправиться мало к чему приведут! «Настоящий преступник, — сказал однажды Кевин, — обладает двумя неизменными чертами (они-то и делают из него преступника!) — величайшим тщеславием и величайшим эгоизмом. От этого так же трудно избавиться, как и от цвета глаз!» «Но, — возразил кто-то, — существуют люди, наделенные неслыханным эгоизмом и таким же тщеславием, а преступниками не ставшие!» «А только потому, что они делают жертвой собственную жену, а не посторонних! — ответил Кевин. — Написаны тома, авторы которых пытаются определить: что же такое преступник? Но ответ прост! Преступник — это лицо, для которого удовлетворение его сиюминутных потребностей превыше всего, это движет всеми его поступками».
Кевин считал, что преступников не в тюрьме следует держать, а ссылать на остров, где бы они как следует работали. Такая реформа была бы выгодна тюремщикам: на острове они могли бы иметь собственные домики и садики, а так как преступники ненавидят труд больше всего на свете, то именно труд и был бы для них лучшим наказанием.
Старая миссис Шарп была в той самой шляпке, в которой она явилась однажды в контору Роберта, и выглядела весьма достойно, хотя и странновато. Надела шляпу и Марион, но не из уважения к суду, как догадался Роберт, а лишь затем, чтобы хоть немного защититься от устремленных со всех сторон взглядов. Простая фетровая шляпа с узкими полями скрывала черные волосы Марион, затеняла ее блестящие глаза, и она казалась не более смуглой, чем каждая женщина, много времени проводящая на воздухе. Роберту не хватало ее черных волос, блеска ее глаз, но он понимал, как правильно ее стремление выглядеть как можно более обыденно, не выделяться, не бросаться в глаза. Именно так, именно обыденно и следовало выглядеть в атмосфере враждебно настроенной публики, заполнившей зал, готовой заклевать Марион до смерти…
А затем он увидел Бетти Кейн,
О ее появлении ему сказало оживление на местах для прессы.
Обычно эти места занимали два скучающих юноши, овладевавшие ремеслом репортера: представитель еженедельной газеты «Милфорд адвертайзер» и представитель сразу двух газет: «Нортон Курьер» и «Ларборо Таймс». Но сегодня на местах для прессы сидели люди не молодые и отнюдь не скучающие. На лицах их было написано ожидание чего-то интересного, пикантного. И в этом интересе на две трети была повинна Бетти Кейн.
С той поры, когда она стояла в гостиной дома Фрэнчайз в своей темно-синей школьной курточке, Роберт не видел Бетти Кейн. И вновь он был поражен ее юностью, ее чистосердечной невинностью. За те недели, что он не видел ее, она превратилась в его глазах в какое-то чудовище, в извращенное существо, испортившее жизнь двум хорошим женщинам. А сейчас, увидев реальную Бетти Кейн, Роберт ощутил растерянность, замешательство. Он знал, что эта девочка и чудовище — одно и то же лицо, но даже если ему, Роберту, которому казалось, что он-то в этом убежден, было сейчас невозможно в это поверить, то какое впечатление должно произвести ее юное очарование на людей посторонних?
Она была не в школьной форме, а в выходном костюме облачно-голубого цвета, напоминавшем о незабудках, о дыме костра, о летнем небе, как бы рассчитанном на то, чтобы повлиять на членов суда, лишить их возможности здравого суждения. Простенькая, скромная шляпка открывала ее чистый лоб. Невинно и честно глядели ее широко расставленные глаза. Роберт никак не мог заподозрить миссис Уинн в том, что она сознательно одела Бетти в этот костюм, но с горечью подумал: если бы миссис Уинн не спала ночами, обдумывая туалет Бетти для появления в суде, то ничего лучшего подобрать бы не смогла.
Когда Бетти заняла место для свидетелей, Роберт стал вглядываться в лица сидевших в зале. За единственным исключением Бена Карлея — он разглядывал ее с тем интересом, с каким изучают музейный экспонат — на лицах всех мужчин было одно и то же выражение нежного сочувствия. А вот женщины, заметил Роберт, так легко не поддались. Пожилые явно завидовали ее юности и очарованию, а что касается молодых — ими владело одно лишь жадное любопытство.
— Нет, не верю! — раздельно сказал Бен Карлей, в то время как Бетти произносила над библией слова клятвы. — Не верю! Вы утверждаете, что этот ребенок пропадал неведомо где целый месяц? Не верю, что она когда-нибудь целовала что-нибудь, кроме библии!
— Я достану свидетелей, которые вам скажут другое! — пробормотал Роберт, рассердившись, что дрогнул даже Карлей, циничный и опытный Карлей!
— Можете привести хоть десяток безупречнейших свидетелей, а присяжные все равно не поверят. Все ведь дело в присяжных, друг мой!
Он прав. Какие присяжные смогут поверить чему-то дурному об этой девочке?
Бетти начала свой рассказ, а Роберт, глядя на нее, вспоминал слова официанта Альберта: «Хорошо воспитанная девочка», и «Никто бы не решился увидеть в ней женщину», и о том, как Бетти умело привлекла к себе внимание мужчины за соседним столиком…
Голос у, нее был приятный, молодой, чистый, звонкий, и никакого намека на аффектацию. Она рассказывала свою историю, как образцовый свидетель, избегая ненужных подробностей, но ясно очерчивая главное. Журналисты, стенографируя, едва удерживались от того, чтобы не смотреть на нее. Горячее сочувствие было написано на лицах полицейских. Члены суда замерли, затаив дыхание.
Ни одна актриса не могла бы пожелать лучшего приема!
Она была совершенно спокойна и, очевидно, не подозревала о том, какое производит впечатление. Говорила просто, без нажима, без попыток как-то драматизировать свой рассказ. И Роберт не мог понять, сознательно она это делает или нет.
— И вы чинили их белье?
— В ту ночь после побоев я очень скверно себя чувствовала. Но позже я немного белья починила.
Это было сказано тем тоном, каким говорят: «Я очень устала после игры в бридж». Слова ее звучали поэтому чрезвычайно правдоподобно…
