Сирил Хейр - Жилец. Смерть играет
— Я разбил свой инструмент, — неохотно признался он.
— Разбил? Что вы имеете в виду? С инструментом произошел несчастный случай?
— Нет, нет! — Это был крик человека, страдающего от угрызений совести. Вы не понимаете! Это не было несчастным случаем! В ту ночь я, Тадеуш Збарторовски, музыкант оркестра Варшавской оперы, взял свой кларнет — свой собственный инструмент — и трахнул им по стойке бара в «Антилопе» — таким я был пьяным, и поэтому я больше не могу играть в оркестре мистера Эванса! А кусочки моего кларнета я отдал официантке в «Антилопе», и она смеялась надо мной, так смешно это было, — с горечью закончил он.
К крайнему смущению Тримбла, по худым щекам Збарторовски поползли крупные слезы.
— Ну, ну, — утешала его миссис Роберте. — Вам лучше вернуться на кухню. Сделайте себе большую чашку горячего кофе, и вскоре вам станет лучше.
Благодарно взглянув на свою патронессу, Збарторовски, спотыкаясь, побрел прочь. Тримбл не сделал попытки задержать его. Он узнал все, что хотел. Збарторовски, он твердо это чувствовал, теперь можно вычеркнуть из списка подозреваемых. Хотя нужно будет проверить его рассказ, порасспросив завсегдатаев «Антилопы», «Короны» и «Черной лошади». Вскоре он распрощался с хозяевами дома, где ему пришлось пережить столь неуютные моменты.
Вернувшись в участок, Тримбл застал ожидающего его сержанта Тейта.
— Я получил от Фаррена дополнительные показания, — сказал он и положил на стол аккуратно напечатанный отчет.
Тримбл просмотрел его, отчет был коротким и достаточно четким. Фаррен совершенно определенно утверждал, что в тот вечер он получил только одно телефонное сообщение с заказом машины на станцию Истбери.
— О! — вырвалось у инспектора.
Ему потребовалась вся сила воли, чтобы ограничиться этим кратким восклицанием. Он надеялся, что он произнес его сдержанно и поразил сержанта всеведением и уверенностью. Но он отнюдь не был уверен в том, что это ему удалось.
Глава 14
ДОСТИЖЕНИЯ «НАВОЗНОГО ЖУКА»
— Жужжит целыми днями, как навозный жук, наш инспектор-то, — заметил сержант Тейт жене несколько дней спустя, собираясь на дежурство. — Прямо тебе настоящий навозный жук, а в голове никакого понятия, куда он летит, поэтому и результатов нет!
Возможно, это было несправедливое сравнение, потому что расследования Тримбла отнюдь не были такими уж бесплодными. Работая над списком, составленным им после совещания с шефом, он добился прояснения нескольких пунктов. С помощью официантки из «Антилопы» Збарторовски был вычеркнут из списка подозреваемых настолько решительно, что не стоило даже трудиться и доставать его фотографию, чтобы показать ее соседу поляка по оркестру. Далее Тримбл с трудом добыл информацию, которую, о чем он не подозревал, мистер Макуильям уже получил от Петигрю во время ленча. Количество потенциальных кларнетистов не увеличилось, и загадочность, окутывающая наем автомобиля у Фаррена, оставалась в прежнем состоянии. Затем инспектор занялся расследованием факта, который мог иметь огромное значение и стать той самой крупицей истины, что можно было противопоставить разочаровывающей массе негативных фактов, которые ему удалось до сих пор раскопать. Происхождение рокового чулка, по счастливой случайности, было установлено благодаря каким-то специальным особенностям, в которых Тримбл и не пытался разобраться, но которые для производителей были ясными как день: чулок оказался из партии, полученной в октябре торговой фирмой «Чэпмен энд Фрит», одним-единственным универсальным магазином Маркгемптона.
Пока все шло хорошо. Но, продвинувшись к этому открытию, инспектор снова оказался в тупике. При всем своем желании владельцы универмага больше ничем не могли ему помочь. Чулок, которому было предназначено стать орудием убийства Люси Карлесс, поступил к ним в партии чулков в количестве двадцати дюжин пар и был продан, как и вся партия, за наличные (сопровождавшиеся, по клятвенному заверению заведующего, соответствующими купонами). Вся партия была распродана в считаные минуты. Продавец чулочного отдела до сих пор содрогался, вспоминая, как жаждущие нейлонового чуда девушки и матроны Маркгемптона из ближайших окрестностей ворвались в магазин и в мгновение ока раскупили всю партию первоклассных нейлоновых чулок, которых не видели уже много месяцев. Служащие универсального магазина не могли признать в лицо ни одной дамы из этой жадной орущей толпы, как и полицейский, который до открытия магазина наблюдал за очередью на улице.
Зато теперь было известно, что чулок приобрел кто-то из местных. Хотя этот факт не мог служить неоспоримым доказательством того, что убийца был жителем Маркгемптона или ближайшего пригорода, все же он давал основания это предполагать, и Тримбл не жалел, что может исключить возможность участия чужака в преступлении, так как этот факт давал дополнительные основания его возражениям против точки зрения, что в преступление был замешан кто-то из приезжих. Правда, сержант Тейт, ознакомившись с показаниями производителей чулок, сразу заметил со свойственной ему ограниченностью: «Что ж, значит, Сефтон исключается». Тримбл собирался было, как повелевал ему долг, упрекнуть сержанта в столь скоропалительном заключении, но очень скоро он получил информацию, подтверждающую правоту Тейта.
Первая поступила в форме секретного донесения от Скотленд-Ярда в ответ на запрос, посланный Тримблом немедленно после окончания совещания с шефом. Из донесения следовало, что какие бы недостатки ни были свойственны Сефтону, он не был тем, кого Макуильям назвал «тайным кларнетистом». Скотленд-Ярд сообщал, что была произведена скрытая проверка музыкальной карьеры Сефтона. Он обучался в Королевском музыкальном колледже, где его главным предметом, естественно, было фортепьяно. Вторым инструментом была скрипка, и он закончил колледж, так ни разу и не притронувшись к духовым, инструментам. Сразу после этого он работал концертным пианистом и аккомпаниатором, и не было никаких доказательств, что он имел возможность или склонность заниматься чем-либо еще.
Оставшаяся версия, что Сефтон убил свою жену до начала концерта, самым обыденным образом была наголову разбита Клейтоном Эвансом. Тримбл зашел навестить профессора в его дряхлом беспорядочном доме, расположенном сразу за городом, и был принят довольно вежливо, но с видом отстраненности и равнодушия, которое ему сразу не понравилось. Казалось, Эванс полностью потерял интерес к делу. Он подчеркнул, что уже дал показания полиции, и дал понять, что больше не желает, чтобы его беспокоили. Но Тримбл проявил настойчивость:
— Если возможно, мне хотелось бы получить вашу помощь еще в одном моменте. Знаете ли вы, кто последним видел или разговаривал с мисс Карлесс до того, как она была убита?
— Пожалуй, я, — небрежно ответил Эванс.
— Но, сэр! — запротестовал Тримбл, — согласно вашим предыдущим показаниям, вы видели ее в последний раз, когда она вошла в свою уборную в обществе своего мужа.
— Может быть. Но после этого я разговаривал с ней, и она мне отвечала.
— Когда?
— Когда я направлялся к дирижерскому пульту, чтобы начать концерт.
— Значит, вы утверждаете, сэр, что разговаривали с ней через дверь ее артистической?
— Да. Как вам известно, уборные артистов выходят в коридор за сценой. Так же, как и дверь репетиционной, которую занимал я. Когда я направлялся по коридору на сцену, я слегка приоткрыл дверь в ее комнату и спросил: «Вы хорошо себя чувствуете, Люси?» Она ответила: «Да, спасибо, что вы беспокоитесь!» или что-то в этом роде. Тогда я закрыл дверь и пошел дальше.
— И вы не сомневаетесь, что слышали именно ее голос?
— Нисколько! — уверенно ответил Эванс.
— Вы не говорили мне об этом прежде! — с упреком произнес Тримбл.
— Верно, — признал Эванс. — Но с другой стороны, кажется, вы меня об этом не спрашивали.
— Может, не в такой форме, — возразил инспектор, — но вы же должны были понимать, как это важно!
Эванс медленно покачал своей массивной головой:
— Слава богу, я не тот, кого обычно называют практическим, деловым человеком. И не пытаюсь понять деловых людей. Их оценки представляются мне ошибочными. Они придают слишком много значения тем вещам, которые, на мой взгляд, совершенно ничего не значат, в то же время совершенно игнорируют то, что, с моей точки зрения, является основополагающим. И проблема, с которой я сталкиваюсь, имея дело с практическими людьми, заключается в том, что положительно невозможно заранее угадать, что они сочтут важным, а что — нет. Вследствие этого я уже давно изобрел систему и с тех пор неукоснительно ее придерживаюсь: воспринимать все, что говорится или предлагается практическими людьми, строго по внешней форме, ни больше и ни меньше. Это единственно логичный подход, потому что все практические люди характеризуются тем, что никогда не вдумываются в суть вещей. Когда вы допрашивали меня в прошлый раз, вы спросили, когда я видел Люси Карлесс в последний раз. Я дал вам совершенно точный ответ. На этот раз вы пожелали узнать, кто разговаривал с ней последним. И на этот вопрос я ответил вам искренне, как только мог. Если вы придумаете еще какой-либо вопрос, я сделаю то же самое. И нет смысла, — продолжал Эванс, не дав Тримблу вставить слово, нет смысла говорить мне, что я должен был понимать, что такая-то и такая-то информация относится к расследованию, потому что я человек непрактический, и что касается меня, то все расследование совершенно не имеет значения.
