Сирил Хейр - Жилец. Смерть играет

— В таком случае вы очень плохой полисмен, — заметила все тем же мягким тоном миссис Роберте. — Но как я сказала, если это все, что вам нужно, я уверена, мистер Збарторовски не станет возражать и скажет вам все, что вы хотите знать. Пойду приведу его.

— Ты… что ты сделаешь?! — Розовые щеки мистера Робертса стали багровыми.

— В самом деле, Герберт, лучше бы ты не вмешивался. Это не в твоем стиле. Если не возражаете, подождите немного, инспектор.

Она направилась к двери.

— Но где же этот парень? — требовательно вопросил мистер Роберте.

— На кухне. Он отлично моет посуду. И это он чистил тебе обувь последние три дня, хотя вряд ли ты это заметил. Домашнее хозяйство такое нудное дело, когда у тебя нет прислуги, и сейчас, когда дети в отъезде, я рада любой помощи. Но конечно, главной моей заботой было держать его, беднягу, трезвым и подальше от всех этих неприятностей.

Она продолжала говорить своим мирным скромным тоном, выходя из комнаты, держа в одной руке свое шитье, а другой безуспешно пытаясь привести в порядок взлохмаченные седые волосы. Оставшись одни, мужчины неловко застыли по обе стороны камина, избегая встречаться взглядами. Вскоре они снова услышали ее шаги, а затем послышался ее голос за дверью:

— Бояться нечего. Инспектор обещал мне, что не станет спрашивать вас о талонах на бензин и других подобных вещах, да он об этом и так ничего не знает, так что все в порядке. Пойдемте со мной, будьте хорошим мальчиком и поскорее покончите с этим!

Последовала пауза, а затем в комнате появился Тадеуш Збарторовски, очевидно подталкиваемый мягкой, но решительной рукой. Он выглядел еще более меланхоличным и болезненным, чем прежде, и в дополнение ко всему — страшно перепуганным.

— Вот он! — громко сообщила миссис Роберте, выводя своего подопечного на середину комнаты. — Вы его долго не задержите, инспектор? Он еще должен кое-что сделать по дому.

Тримбл не обратил на ее слова внимания. С того мгновения, как он переступил порог этого дома, его самолюбие буквально исстрадалось, а сейчас наконец он снова оказался на своей территории официальной рутины, где он мог быть хозяином.

— Тадеуш Збарторовски? — уточнил ради порядка инспектор.

Поляк, жалко выглядевший в потрепанной обуви (мистер Роберте, потрудись он взглянуть в том же направлении, узнал бы пару своих старых туфель), молча кивнул.

— Я инспектор полиции Тримбл из Маркширского отделения полиции. У меня есть основания полагать, что вы можете оказать полиции помощь в расследовании обстоятельств смерти миссис Сефтон, известной как Люси Кар лесс, в прошлый четверг вечером. Вы не возражаете против того, если мы пройдем в участок и вы сделаете письменное заявление?

— О нет! — воскликнула миссис Роберте, не дав ответить Збарторовски. — Вы все перепутали, инспектор. Мы так не договаривались.

— Джейн! — запротестовал ее супруг. — Ты больше не должна вмешиваться. Ты и так уже доставила массу неприятностей.

— Не знаю, Герберт, о каких неприятностях ты говоришь. Лично мне кажется, что я оказываю самую действенную помощь. Этот джентльмен просил меня найти мистера Збарторовски, и я его нашла. Но я не говорила ему, что согласна, чтобы его увезли на «черной Мэри» в полицейский участок. Это же просто нелепо. Если вы хотите задать ему какие-то вопросы, инспектор, то делайте это здесь, где я могу вас видеть и проследить, чтобы вы сдержали свое обещание.

С трудом сдерживая себя, Тримбл сказал:

— Я предпочел бы, мадам, допросить этого джентльмена обычным порядком, в участке. Это было бы более удобно.

— Даже если бы это было самым удобным, — отрезала миссис Роберте. — Я не могу сейчас отпустить его из кухни. Так или иначе, не вижу, что у вас есть выбор. Вы спросили его, есть ли у него возражения против того, чтобы отправиться в участок, и они у него есть. Разве не так, мистер Збарторовски?

Большие карие глаза Збарторовски повернулись в ее сторону. Он выглядел до нелепости похожим на кроткого преданного спаниеля.

— Да, мадам, — пробормотал он.

— Тогда решено, — облегченно вздохнула миссис Роберте. Она уселась в кресло и сложила руки на коленях. — Тогда, может быть, вы начнете, инспектор? Мы уже и так напрасно потеряли кучу времени.

Тримбл признал свое поражение. Как сказала миссис Роберте, было уже потрачено слишком много времени на то, что казалось таким простым делом, и самое лучшее, что оставалось сделать теперь, это поскорее с ним покончить. Он гадал, предвидел ли этот непредсказуемый человек, мистер Макуильям, прием, который ожидал инспектора в этом доме, и не направил ли он его сюда, чтобы удовлетворить свое дьявольское чувство юмора. Одно лишь было удачно поражение полиции проходило без свидетелей. К счастью, он отправил сержанта Тейта произвести дальнейшие расспросы у Фаррена. Это было бы, с ужасом подумалось ему, разрушительным эффектом для дисциплины — перенести такое унижение в присутствии подчиненного.

— Хорошо, — покорно сказал он. Обернувшись к Збарторовски, он с некоторым трудом восстановил официальный тон. — Как я понимаю, вас пригласили принять участие в концерте в Сити-Холл?

— Да, сэр, на кларнете.

— Вы присутствовали на дневной репетиции?

— Да, сэр.

— Во время репетиции между вами и мисс Карлесс произошла ссора?

— Простите?

— Ссора, спор. Вы с ней поссорились?

— Это был не спор и не то, что вы сказали, — сказал Збарторовски, вдруг оживившись. — Она оскорбила меня грубыми словами. Она назвала меня… Не знаю, как это на английском, но на польском это очень, очень оскорбительное слово. Потом она сказала, что если я буду участвовать в концерте, то она больше не будет играть, а я сказал: спасибо большое, но если на то пошло, то это я не буду играть с такой особой, и потом я ушел, и миссис Роберте и еще очень много других людей, которые были там, могут сказать вам, что я говорю правду, и мистер Эванс тоже, и мистер Диксон, который говорит на моем языке, он тоже скажет вам, что эта женщина сказала мне…

— Достаточно, довольно. — Тримблу с трудом удалось прервать этот поток слов. — Не надо так быстро говорить. Я хочу знать, из-за чего поднялся весь этот шум.

— Пардон?

— Какова была причина спора?

— Это был не спор, говорю вам. Она назвала меня плохим словом и потом сказала…

— Почему мисс Карлесс не пожелала играть с вами в одном оркестре?

— Ах, это! — Збарторовски пожал плечами и на минуту задумался. Затем он снова заговорил, но оживление покинуло его лицо, и он опять стал грустным и меланхоличным. — Это наше личное дело, вы понимаете. Также политическое. Это не так просто объяснить.

— Личное? — Инспектор уцепился за это слово. — Значит, вы уже были знакомы с мисс Карлесс?

Збарторовски покачал головой.

— Нет, — сказал он. — Может, когда она была еще девочкой. Не знаю. Во всяком случае, тогда она звалась не Карлесс. Но это не важно. Все было давным-давно — в Польше, которой больше не существует. Вам не интересно об этом слушать.

— Я уверена, что вам это будет неинтересно, — поддержала своего подопечного миссис Роберте. — Это очень грустная история и не имеет к вам никакого отношения.

Тримбл решительно презрел вмешательство, но не стал больше распространяться на эту тему, а вернулся к старой.

— Очень хорошо, — сказал он. — Значит, вы покинули концертный зал в середине репетиции. И что вы делали?

— Я вышел на улицу. Подождал, пока откроется паб, и тогда напился. Что еще мне оставалось делать? Мистер Диксон уплатил мне немного авансом за концерт, так что я мог выпить.

— Где вы были в восемь часов вечера, когда начался концерт?

Поляк снова пожал плечами:

— В «Антилопе», в «Короне», в «Черной лошади»… не знаю. Если вы их спросите, вам скажут. В тот вечер я во всех этих пабах побывал и очень много пил.

— Вы уверены, что не вернулись в Сити-Холл?

— О нет! Как я мог? К восьми я уже был полумертвым.

— Вы условились с кем-нибудь, чтобы он занял ваше место в оркестре?

Впервые Збарторовски позволил себе улыбнуться:

— А какое мне до этого дело? Эта Карлесс, которая такая умница, она сама может играть на кларнете и на фаготе. Меня это не касалось.

— Понятно. — Тримбл помолчал, задумчиво глядя на кларнетиста. — И с того времени вы больше не возвращались домой?

— Нет.

— И не явились в субботу вечером играть в джаз-банде в дансинге, где работали?

— Нет. — Его голос едва можно было расслышать.

— Почему?

Съежившись так, что стал выглядеть еще более жалким, Збарторовски пробормотал:

— Потому что я больше не могу играть.

— Что вы хотите этим сказать?

С мученическим выражением лица человека, признающегося в непростительном грехе, поляк медленно поднял глаза и встретился со суровым взглядом инспектора.