Роковая ошибка - Найо Марш
– Надеюсь, вы не думаете, что…
– Не опережайте события, а то мы никогда не закончим. Гидеон засвидетельствовал, что миссис Фостер была жива и, уместно будет добавить, сердилась.
– Из-за помолвки. Да.
– Где-то около девяти Клод подошел к стойке администратора и, представившись электриком, который пришел чинить лампу миссис Фостер, забрал оставленные Брюсом на стойке лилии и понес их наверх. Когда он шел по коридору, что-то заставило его спрятаться в чулане напротив двадцатой комнаты, где он оставил свои следы и две оторвавшиеся цветочные головки. Мы считаем, что он увидел приближающегося к комнате Брюса, а когда тот спустя довольно продолжительное время покинул комнату, Картер постучал в дверь и вошел. И обнаружил ее мертвой. Он зашел в ванную, чтобы сунуть цветы в умывальник. Когда он там находился – вероятно, дверь была чуть-чуть приоткрыта, – в комнату ненадолго наведалась сестра Джексон.
– Это та полная дама, которая давала показания? Но она не сказала…
– Сказала, позднее. Будем придерживаться основной линии событий. Итак. Клод раскинул мозгами. То, что она умерла, было ему на руку. Теперь его наследство значительно возрастало. А кроме того, у него в руках теперь оказалось орудие шантажа против Брюса, у которого, как знал Клод, имелись деньги, чтобы откупиться. Нам повезло, что он решил с помощью анонимного письма, а также телефонного звонка поживиться еще и за счет сестры Джексон, а у той хватило ума рассказать об этом нам.
– Вы, наверное, знаете, что он уже сидел в тюрьме за вымогательство.
– Да. Итак, с «Ренклодом» мы разобрались. Теперь о Клоде, «Черном Александре» и знаменитом плане Квинтерн-плейса.
Верити слушала, обхватив голову руками, больше не перебивая, со странным чувством, будто то, что ей рассказывали, случилось когда-то давным-давно.
– …так у Клода созрел план, – говорил меж тем Аллейн. – Он решил, пока страсти здесь не улягутся, уехать за границу и, придя к такому решению, как мы полагаем, принялся шантажировать садовника. Тот сделал вид, что поддался. Не сомневаюсь, желая оттянуть встречу с ним до кануна похорон, он сказал Клоду, будто ему нужно время, чтобы собрать деньги. В день похорон он сообщил ему, что нужная сумма будет у него вечером и Клод сможет забрать ее у него на кладбище. Об остальном, думаю, вы догадаетесь сами.
– О том, что касается Клода, да, я вполне догадываюсь. Но насчет Брюса и Сибил – гораздо хуже. Это так… отвратительно. Вся эта демонстрация привязанности, слезы, проявления горя – нет, это за пределами моего разумения.
– У вас ведь были сомнения на его счет, правда?
– Но они никак не подразумевали способность на убийство, – огрызнулась Верити.
– Обычная реакция. Вы бы удивились, узнав, как она проявляется даже после совершенно чудовищных событий. Хит[122], например. Кое-кто из его знакомых так и не может поверить, что такой славный человек мог повести себя подобным образом.
– И все это он сделал только ради денег и удобств?
– Именно так. Двадцать пять тысяч и симпатичный домик, который он мог бы сдавать, пока не уйдет на пенсию.
– О боже! – вздохнула Верити, смиряясь с очевидным, а потом – было ясно, что это далось ей нелегко – спросила: – Мне бы хотелось знать… Бейзил Шрамм ведь не был как-то причастен? Я имею в виду, что на него как на ее врача не может быть возложена какая-то ответственность?
– Нет, ничего такого.
– Но… что-то все же есть, не так ли?
– Ну да. Похоже, что доктор Шрамм, получивший медицинское образование в Лозанне, никогда не был мистером Смитом, а фамилия матери мистера Смита не была Шрамм. Тем не менее, очевидно, наследство свое он получит. Он, скорее всего, сошлется – с величайшим, разумеется, тактом – на то, что, поскольку смена фамилии не была оформлена официально, его подлинной фамилией до сих пор остается Смит. А в завещании указана именно она, к величайшему сожалению мистера Рэттисбона.
– Боюсь, все это весьма правдоподобно, – сказала Верити.
Аллейн подождал немного, думая, что она продолжит, но, не дождавшись, сказал:
– Теперь вы понимаете, почему я так хотел, чтобы Прунеллу увезли на время тех наших действий на кладбище?
– Что? Ах, это. Да, конечно, понимаю.
– Если бы она не находилась в тот момент в открытом море, ей, как ближайшей родственнице, пришлось бы опознавать тело.
– Это было бы… ужасно.
Аллейн встал.
– А так она, несомненно, наслаждается сейчас прекрасными видами Лазурного берега и привыкает к будущей роли снохи Маркосовых миллионов.
– Да, полагаю, так и есть. – Верити сделала глубокий вдох, но на середине у нее перехватило дыхание.
– Вы говорите так, словно сожалеете об этом.
– Да нет, что вы. Она разумная девочка, и осуждать молодежь за то, что у них другие вкусы, есть верх старческой самонадеянности. Это не мой мир, но я думаю, что она в нем будет счастлива.
И Прунелла действительно была в этот момент очень счастлива. Она лежала, вытянувшись, в шезлонге, глядя на гавань Антиба, потягивая лимонад со льдом и вполуха прислушиваясь к разговору Николаса и Гидеона о почте из Лондона, которую только что доставили на борт яхты.
Мистер Маркос развернул газету, непроизвольно вскрикнул и тут же попытался сложить ее снова. Но было слишком поздно. Одновременно подняв головы, Прунелла и Гидеон успели заметить заголовок на первой полосе:
«ЧЕРНЫЙ АЛЕКСАНДР»
ЗНАМЕНИТАЯ МАРКА НАЙДЕНА НА ТЕЛЕ МЕРТВОГО ЧЕЛОВЕКА
– Нет смысла, дорогие, прятать это от меня, – после небольшой заминки сказала Прунелла. – Все равно я рано или поздно узнаю.
Гидеон поцеловал ее, а мистер Маркос, сочувственно вздохнув, сказал:
– Что ж, пожалуй.
– Ну, читайте же, – поторопила его Прунелла. – Вы же понимаете, что мы умираем от желания узнать.
Он начал читать, и по мере чтения осторожность делового человека и жадная, безумная страсть коллекционера странным образом смешались в нем. Он сложил газету.
– Милое дитя, – сказал он, – теперь вы владеете целым состоянием.
– Наверное, так и есть.
Он взял ее ладони в свои и сжал
