Энтони Беркли - Суд и ошибка. Осторожно: яд! (сборник)
– Так в то утро он и не приносил! – В порыве откровенности мистер Читтервик потянулся через стол, к собеседнику ближе. – Он принес, но несколькими днями раньше, и сам тогда об этом не знал. Штука в том, видите ли, что миссис Палмер как раз начала страшно нервничать из-за обстоятельств, связанных с мисс Норвуд. Она знала, что муж ее – человек вспыльчивый и импульсивный, и решила от греха подальше убрать револьвер с глаз. Поэтому она позвонила сестре, попросила ту подержать оружие у себя, а потом упаковала его и попросила мужа отнести сверток сестре, сказав ему, что там просто какие-то домашние вещи. Только когда стало известно, что мисс Норвуд застрелили, Палмер бросился искать револьвер и обнаружил, что тот пропал, а услышав, где он, помчался к свояченице.
– Так вот почему он явился туда так рано!
– Ну да. Думаю, он сразу понял, кто застрелил мисс Норвуд. К счастью, он не потерял головы и только просил сестру и мать при всех обстоятельствах стоять на том, что воскресный вечер они безвыходно провели дома. К счастью, следствие им поверило.
– А мистер Тодхантер пытался подменить револьверы, чтобы забрать себе тот, который принес смерть, оставив Фарроуэям, что называется, чистый, – в точности как сказал Бэрнс?
– Именно так, но, конечно, объяснить это Палмеру он не мог. Боюсь, Палмер недооценил Тодхантера, принял его за прилипалу, любителя совать нос в чужие дела. Только ближе к концу до Палмера дошло, к чему клонит наш друг.
– И во время того же визита Тодхантер достиг определенного взаимопонимания с миссис Фарроуэй?
– Несомненно. Больше того, она сама мне об этом сказала. Она-то сразу поняла, что Тодхантер пытается им помочь, но, конечно, не представляла себе, на какие жертвы готов он пойти.
– Как же семья допустила, чтобы Палмер попал под суд?
– Понимаете, никто и подумать не мог, что его признают виновным. А потом он сам на это решился. Понял в конце концов, что причина гибели мисс Норвуд – его собственное неразумное поведение, и, как порядочный человек, принялся всеми силами выгораживать истинную убийцу… любой ценой выгораживать, до конца… Тогда как она, – прибавил мистер Читтервик, – отнюдь не желала, чтобы ее выгораживали. Видимо, нелегко пришлось родным, пока они уговаривали ее молчать. Она все порывалась выступить и рассказать правду. Я… я и сам имел с ней очень непростую беседу.
– Вы?!
– Да, я. Как-то вечером я навестил ее, объяснил, что знаю все как есть, и попросил не мешать Тодхантеру. Боюсь, мне пришлось злоупотребить высоким слогом, – виновато признался он, – чтобы до нее достучаться. Кажется, я выразился в том смысле, что Тодхантер твердо решил своей смертью принести больше пользы, чем сумел за всю свою жизнь, и делает это для того, чтобы спасти человека, который способен послужить людям… И все равно я еле-еле ее уломал. – Мистер Читтервик тяжко вздохнул, вспоминая этот мучительный получасовой разговор.
– Так-так… – Фёрз повертел в руках ножку бокала. – Полагаю, всей правды мы никогда не узнаем. Взять, к примеру, того сержанта… Во время допроса в суде я искренне ему посочувствовал. Но ведь он был прав? Когда он осматривал револьвер Тодхантера, тот и вправду был новехонек?
– Конечно. Как ни верти, а блеф иногда срабатывает. Наш друг очень рисковал, блефуя, но в итоге это сошло ему с рук.
– Только потому, что присяжные оказались сентиментальны. Будь в присяжных я, ничего у него бы не вышло, – улыбнулся Фёрз. – Кстати, он что, и вправду выбросил ту самую пулю?
– О да. Это единственная ошибка во всех построениях Бэрнса. Тодхантер выбросил пулю в реку в самый вечер убийства, чем, разумеется, спас ситуацию. Если бы пулю нашли, не было бы сомнений, из какого револьвера стрелял убийца. К счастью, это обстоятельство Тодхантер оценил сразу, хотя и не знал тогда, кто преступник. Ему в высшей степени повезло.
– Значит, вы одобряете Тодхантера? – насмешливо спросил Фёрз. – Думаете, это правильно – дурить правосудие?
– Боже мой, да что такое правосудие? – воскликнул мистер Читтервик. – Говорят, убийству нет оправданий. Но в самом ли деле нет? В самом ли деле человеческая жизнь такая безусловная ценность, что сохранить жизнь вредоносной твари правильней, чем уничтожать ее, осчастливив многих порядочных людей? Когда-то за ужином у Тодхантера мы обсуждали этот вопрос. Трудный вопрос. Страшный. Тодхантер не увильнул от ответа. Со своей стороны не могу сказать, что считаю его неправым.
– Но верите ли вы, что он в самом деле застрелил бы ту женщину, в тот последний, решающий момент, когда дошло бы до дела?
– Кто знает? Лично я думаю, что, пожалуй, нет. А с другой стороны, зависит от обстоятельств. Бывает, люди, когда они твердо уверены в справедливости того, что делают, доводят себя до состояния почти исступленного… Думаю, так это и происходит… поскольку такое в самом деле случается… история Хьюи Лонга тому пример… – И мистер Читтервик подавленно замолчал.
– Читтервик! – прервал молчание Фёрз. – Кто застрелил Этель Мэй Бинс?
Мистер Читтервик, вздрогнув, в изумлении уставился на него.
– Господи милосердный, так вы разве не знаете? – ужаснулся он. – А я-то думал… Боже, я проболтался… нарушил слово…
– Не скажу, что у меня нет своих подозрений, – подчеркнуто внятно произнес Фёрз. – Но сказать, что знаю наверняка, не могу.
– Так и я тоже, – с вызовом покривил душой мистер Читтервик. – Тут ведь лучше не знать, верно? У нас могут быть разные взгляды на вопросы добра и зла, но если кто-нибудь и заслуживал смерти, так это Джин Норвуд; если кто-нибудь имел право убить ее, так это тот, кто убил; и если бывает такое, что смерть оправдана результатом, так это как раз наш случай. При этом только у нас с вами имеются свои подозрения. Так не лучше ли оставить их невысказанными?
– Сдается мне, что вы правы, – ответил Фёрз.
Мистер Читтервик вздохнул с облегчением: никто не узнает тайны Фелисити Фарроуэй.
Осторожно: яд!
Глава первая
Сильное лекарство
1
Вы не замечали, что пятое сентября день какой-то особенный? Или это мне он кажется таким, а всем остальным без разницы?
Во всяком случае, для меня этот день с некоторых пор незаметно не проходит. Уже с утра я нервничаю, озираюсь по сторонам, как будто пытаюсь определить причину беспокойства. Осень только начинается, фактически лето, а мне кажется, что вот-вот подует холодный ветер, пригонит тучи, и зарядит долгий унылый дождь.
Да, вот таким теперь я вижу пятое сентября. Любое пятое сентября, а то первое по-прежнему помню в мельчайших деталях. Помню, что на обед у нас было филе сельди с горчичным соусом. Помню даже, что на днище подноса с чаем, снизу, прилип кусочек джема. Поднос поставили на столик, а потом моя жена Френсис положила туда свою вышивку, и она запачкалась. Френсис расстроилась. Помню, что я тогда удивлялся, откуда вообще взялся этот джем, потому что к чаю его не подавали. И конечно, я помню, как горничная вытерла столик влажной салфеткой, а затем звякнул звонок входной двери, и она пошла открывать.
Голос, который донесся из холла, принадлежал фрейлейн Бергман, секретарше нашей соседки Анджелы Уотерхаус.
Френсис кивнула.
– Она ко мне. Принесла журналы, которые обещала Анджела.
Но девушка явилась без журналов. Она поспешно вошла, и вид у нее был такой, что Френсис в смятении вскрикнула:
– Митци, что случилось?
Девушка посмотрела на меня:
– Мистер Сьюэлл, миссис Уотерхаус просит вас срочно прийти. Ее супруг сильно заболел, а до доктора Брума мы дозвониться не можем.
Я вскочил на ноги.
– Он поранился на работе?
Дело в том, что Джон Уотерхаус являлся воплощением здоровья, и представить его просто заболевшим было невозможно.
– Нет-нет. Он болен. Причем ужасно. Пожалуйста, придите.
– Конечно, конечно! – Я посмотрел на жену. – А ты, Френсис?
– Я тоже, – отозвалась она. – Только пойду на кухню, скажу, что мы опоздаем к ужину.
Когда за Митци закрылась дверь, мы с женой тревожно переглянулись.
– У него обострилась язва желудка, – предположила Френсис.
Нет, пятое сентября забыть невозможно. Потому что в тот день начал умирать один из моих ближайших друзей. Такое не забывается.
2
А с Уотерхаусами вот какое дело.
Они обосновались в нашей деревне Аннипенни семь лет назад после возвращения из Бразилии. Купили здесь большой дом в конце небольшой улочки, где жили мы, первая улица, на которую вы попадаете, когда входите в деревню с запада. Дом был особенный, старый, построенный во времена Георга I. И мы стали ближайшими соседями, поскольку других домов на нашей улочке больше не было.
Деревня Аннипенни находится в Дорсете недалеко от границы с графством Сомерсет. Ее выбрала Анджела Уотерхаус. У миссис Уотерхаус было что-то не в порядке со здоровьем, причем сильно, но никто не знал, в чем там, собственно, дело. Иными словами, Анджела была вечно больной. Такой тип женщины вам наверняка известен.
