Элизабет Джордж - Расплата кровью
– Ты хорошо себя чувствуешь, Айрин? – спросил Рис Дэвис-Джонс.
Она посмотрела на него, вымученно улыбнувшись.
– Да. Прекрасно. Боюсь, немного устала. – Пока достаточно.
Стали подходить остальные. Айрин скорее слышала, чем видела их, мысленно отмечая приход кажлого человека, прислушиваясь к ноткам напряжения в их голосах, признакам вины, признакам нараставшей озабоченности. Роберт Гэбриэл робко сел рядом. С жалкой улыбкой провел пальцами по своему отекшему лицу.
– У меня еще не было возможности поблагодарить тебя за прошлую ночь, – нежно произнес он. – Я… в общем, прости меня, Рини. На самом деле, я жутко обо всем сожалею. Я бы кое-что сказал тебе, когда врачи со мной закончили, но ты уже ушла. Я звонил тебе, но Джеймс сказал, что ты уехала в дом Джой. – Он на мгновение задумался. – Рини. Я думал… я действительно надеялся, что мы могли бы…
Она прервала его:
– Нет. Этой ночью у меня было очень много времени для раздумий, Роберт. И я подумала. Как следует. Наконец.
Гэбриэл уловил ее тон и отвернулся.
– Могу представить, до чего ты додумалась в доме сестры, – сказал он с оскорбленным видом.
Появление Джоанны Эллакорт позволило Айрин избежать ответа. Она шествовала по проходу между мужем и лордом Стинхерстом, и Дэвид Сайдем говорил:
– Мы хотим окончательно обсудить все наши костюмы, Стюарт. Я знаю, что это не входит в первоначальный контракт. Но, учитывая все, что произошло, мне кажется, мы имеем право обговорить новую поправку. Джоанна считает…
Джоанна не стала дожидаться, пока ее муж изложит условия.
– Я бы хотела, чтобы по костюмам было видно, кто играет главную роль, – с намеком сказала она, холодно посмотрев в сторону Айрин.
Стинхерст никому из них не ответил. Он так выглядел и так двигался, словно разом превратился в старика. Подъем на сцену, казалось, лишил его последних сил. На нем был тот же костюм, та же рубашка и галстук, что накануне; угольно-черный пиджак измялся, на рукавах обозначились глубокие заломы. Похоже, он полностью утратил интерес к своей внешности. Глядя на него, Айрин, похолодев, вдруг подумала, что он может и не дожить до премьеры своей постановки… Когда он занял свое место и кивнул в знак подтверждения Рису Дэвис-Джонсу, читка началась.
Они дошли до середины пьесы, когда Айрин позволила себе задремать. В театре было так тепло, атмосфера на сцене была такой интимной, их голоса вздымались и опадали с таким гипнотическим ритмом, что заставить себя отключиться оказалось очень легко. Она больше волновалась, что кто-то из них заподозрит что-то не то, она превратилась в актрису, которой была много лет назад, до того, как в ее жизнь вторгся Роберт Гэбриэл и подорвал ее уверенность в себе, год за годом, и прилюдно, и наедине унижая ее.
Она даже увидела какой-то сон, когда раздался злобный голос Джоанны Эллакорт:
– Бога ради, может, кто-нибудь ее разбудит? Я не собираюсь прорабатывать свою роль, когда она сидит тут как бабка, похрапывающая у кухонного очага.
– Рини?
– Айрин!
Она, вздрогнув, открыла глаза, с удовольствием ощутив, как ее захлестнула волна смущения.
– Я задремала? Ради бога простите.
– Поздно легла, милочка? – ядовито осведомилась Джоанна.
– Да, боюсь… я… – Айрин сглотнула комок в горле улыбнулась дрожащей улыбкой, чтобы замаскировать боль, и сказала: – Я почти всю ночь разбирала вещи Джой – в Хэмпстеде.
Это заявление всех ошеломило. Айрин была довольна, увидев, какой эффект произвели на них ее слова, и на какое-то мгновение поняла гнев Джереми Винни. С какой легкостью они забыли о ее сестре, как удобно потекли дальше их жизни. Но ничего, для кое-кого еще найдется камень преткновения, подумала она и начала его сооружать, используя всю доступную ей власть.
– Понимаете, там были дневники, – глухо проговорила она, искусно прослезившись.
Джоанна Эллакорт словно почуяла, что она присутствует на представлении, способном затмить ее собственное, и стала тянуть одеяло на себя.
– Вне всякого сомнения, отчет о жизни Джой – это увлекательнейшее чтение, – сказала она. – Но, если ты уже проснулась, возможно, эта пьеса тоже окажется увлекательной.
Айрин покачала головой и позволила себе немного повысить голос:
– Нет, нет, не это. Понимаете, это были не ее дневники. Они пришли вчера экспресс-почтой, и когда я их открыла и нашла там записку от мужа той несчастной женщины, которая их написала…
– Бога ради, может быть, хватит? – Лицо Джоанны побелело от гнева.
– ... я начала читать. И почти с первых строк поняла, что это были как раз те дневники, которые ждала Джой для своей следующей книги. Той женщины, о которой она говорила в тот вечер в Шотландии. И внезапно… я вдруг поняла, что она действительно умерла, что она не вернется. – Из глаз Айрин потекли слезы, став неожиданно обильными, поскольку она почувствовала вдруг прилив искренней скорби. Ее следующие слова почти не соответствовали сценарию, который они с сержантом Хейверс так тщательно готовили. Она говорила довольно бессвязно, но слова эти должны были быть сказаны. И ничто больше не имело значения, кроме этих слов, произнесенных вслух. – И поэтому никогда не напишет этой книги. И я подумала… сидя в ее доме с дневниками Ханны Дэрроу… что мне следует написать эту книгу за нее, если только я смогу. Как способ сказать, что… в конце я поняла, как это между ними случилось. Я действительно поняла. О, как же это больно. Боже, все равно это было мукой. Но я поняла. И я не думаю… Она всегда была моей сестрой. Я никогда ей этого не говорила. О боже, и никогда больше не смогу сказать, потому что она умерла!
И потом, высказав все это, она расплакалась, определив наконец причину своих слез, скорбя о сестре, которую любила, но простила слишком поздно, скорбя о юности, отданной человеку, который в конце концов уже ничего для нее не значил. Она отчаянно рыдала, оплакивая ушедшие годы и несказанные слова, забыв обо всем на свете, кроме своей скорби.
Снова заговорила Джоанна Эллакорт:
– Ну хватит. Кто-нибудь может ее успокоить, или она будет реветь тут до вечера? – Она повернулась к мужу. – Дэвид! – потребовала она.
Но Сайдем всматривался в зрительный зал.
– К нам посетитель, – сказал он.
Они проследили за его взглядом. В центральном проходе, на полпути к сцене, стояла Маргерит Ринтул, графиня Стинхерст.
Едва закрылась дверь кабинета, она выпалила:
– Где ты был прошлой ночью, Стюарт? – Она не старалась смягчить тон и, сняв пальто и перчатки, бросила их в кресло.
Леди Стинхерст знала, что еще сутки назад она не получила бы ответа на подобный вопрос. Тогда она бы молча проглотила это унижение, скрывая в душе обиду и страшась узнать правду. Но теперь она не собиралась этого терпеть. Вчерашние откровения в этой комнате заставили ее всю ночь заново все оценивать и вызвали злость, настолько яростную, что от нее нельзя было больше отгородиться стеной намеренного равнодушия.
Стинхерст прошел к своему столу, опустился в массивное кожаное кресло.
– Сядь, – сказал он.
Его жена не шелохнулась.
– Я задала тебе вопрос. Я хочу получить ответ. Где ты был прошлой ночью? И пожалуйста, не говори, что Скотленд-Ярд держал тебя до девяти утра. Мне хочется думать, что я все-таки не совсем дура.
– Я пошел в гостиницу, – сказал Стинхерст.
– Не к себе в клуб?
– Нет. Мне хотелось побыть одному.
– А дома это невозможно, да?
Минуту Стинхерст молчал, вертя в руках длинный серебряный нож для вскрытия писем, который лежал на его столе. Он отбрасывал тускловатые блики.
– Я что, не смогу посмотреть тебе в глаза?
Возможно, ее собственная реакция лучше всего показала ей, насколько изменились их отношения. Его голос звучал ровно, но ломко, словно при малейшем поводе лорд Стинхерст готов был потерять самообладание. Его кожа была мертвенно-бледной, глаза налились кровью, и, когда он положил ножик на стол, его жена заметила, что руки у него дрожат. И тем не менее все это совершенно ее не трогало, ибо она прекрасно знала, что ему наплевать на ее благополучие, на благополучие их дочери, даже на его собственное… Ему бы только скрыть от газетных писак подробности жизни этого предателя Джеффри Ринтула и правду о его насильственной смерти. Она сама видела Джереми Винни в последних рядах зрительного зала. И понимала, зачем он здесь. Ее злость закипела снова.
– А я сидела дома, Стюарт, терпеливо дожидаясь, как всегда, беспокоясь о тебе, о том, что происходит в Скотленд-Ярде. Час за часом. Я подумала – я только потом поняла, как это глупо, – что каким-то образом эта трагедия может сблизить нас. Вообрази, что я думала, несмотря на сочиненную тобой историю о моем «романе» с твоим братом, что мы все еще можем спасти наш брак? И как дура, я послушно ждала и ждала. Пока наконец не поняла, что спасать нечего. Все умерло много лет назад, конечно, только я слишком боялась себе в этом признаться. До прошлой ночи.
