Элизабет Джордж - Месть под расчет
Если ящик все же был на дне, двум ребятам оказалось непросто отыскать его. Раз за разом они подплывали к Линли с пустыми руками и отрицательно качали головами.
– Скажи им, чтоб они отплыли подальше, – крикнул Сент-Джеймс, когда парни в шестой раз вернулись ни с чем.
Линли поглядел наверх, кивнул и помахал рукой. Опустившись на корточки, он что-то сказал парням, и они опять нырнули. Оба были отличными пловцами. Однако они ничего не нашли.
– Похоже, это бесполезно, – проговорила Дебора, скорее убеждая себя, чем обращаясь к Сент-Джеймсу.
Но он все же ответил ей:
– Ты права. Извини, Дебора. Я надеялся хоть что-то вернуть тебе.
Он поглядел в ее сторону и увидел страдание на ее лице, ведь она не могла не угадать истинный смысл его слов.
– Ох, Саймон, пожалуйста, не надо. Яне могла. Когда все так обернулось, я поняла, что не могу поступить так с ним. Постарайся меня понять.
– Соленая вода все равно их испортила. Однако у тебя осталась бы память о твоем успехе в Америке. Не говоря, конечно, о Томми. – Дебора напряглась, а Сент-Джеймс, зная, что ей больно слышать это, почувствовал радость оттого, что еще в силах причинить ей боль. Однако его триумф был мимолетным, потому что его сменил яростный приступ стыда. – Не знаю, что на меня нашло. Извини.
– Я заслужила.
– Нет. Не заслужила. – Он отошел и вновь посмотрел вниз. – Томми, – крикнул он, – скажи, чтоб они заканчивали. Фотоаппаратов там нет.
Оба парня опять всплыли на поверхность. На сей раз один из них держал что-то в руке – длинное, узкое, тускло мерцавшее на солнце – и отдал это Линли. Деревянная рукоять, металлическое лезвие. Предмет пробыл в воде не больше нескольких дней.
– Что это? – спросила Дебора.
Линли поднял его высоко над головой, показывая стоявшим на скале Сент-Джеймсу и Деборе. Сент-Джеймс почувствовал волнение.
– Кухонный нож, – ответил он.
Глава 26
Когда показалась автомобильная стоянка в Нанруннеле, лениво полил дождь. Это был обычный недолгий летний дождик, а не предвестник знаменитых корнуоллских дождей. С ним прилетели тысячи крикливых чаек, искавших прибежище на трубах домов, на палубах судов, на портовой стене.
Сент-Джеймс, Линли и Дебора шли по тропинке мимо причала, мимо перевернутых лодок, свернутых сетей, пропитанных запахом моря, прибрежных строений, в окнах которых отражались серое море и серое небо. До тех пор, пока тропинка не подошла к первым деревенским домам, все трое молчали. Именно тогда Линли заметил, что булыжник на дороге стал скользким, и виновато поглядел на Сент-Джеймса, который ответил ему твердым взглядом.
– Все в порядке, Томми.
Они поговорили о ноже. Он был, несомненно, кухонным, и, возможно, его взяли в кухне Мика Кэмбри. Если Нэнси узнает его, можно считать доказанным, что убийство ее мужа принадлежит к разряду непреднамеренных. Найденный в бухте, нож не исключал вины Джастина Брука. Скорее он говорил о другой причине его дальней ночной прогулки. Напрашивался вывод, что Джастин отправился в бухту, чтобы избавиться от ножа, а не от фотоаппаратов Деборы.
Таким образом, фотоаппаратам пока не находилось места в мозаике преступлений. Все трое тем не менее продолжали считать, что взял их из Дебориной комнаты Джастин Брук. Однако, где они теперь, оставалось такой же загадкой, как и два дня назад.
Завернув за угол дома с магазином, в котором продавалось старинное серебро, на Ламорна-роуд, они обнаружили, что на деревенских улицах нет ни души. Собственно, это было неудивительно для летнего времени, когда причуды погоды подсказывали отдыхающим дневные занятия. Если в солнечные дни они слонялись по улицам, толпились на берегу, снимали все подряд своими фотоаппаратами, то дождь побуждал их попробовать удачу в азартных играх, насладиться салатом из только что пойманных крабов или утолить жажду местным элем. В холодные дни оживленно было там, где играли в бинго, в ресторанах и пабах.
Естественно, паб «Якорь и роза» не стал исключением. Туда пришли рыбаки, не вышедшие в море из-за непогоды, и люди, приехавшие на денек отдохнуть и искавшие укрытие от дождя. Все они толпились возле стойки.
В других обстоятельствах столь разные люди, запертые в одной норе, вряд ли объединились бы, однако сейчас юный парень с мандолиной в руках, рыбак с ирландской свистулькой и еще один мужчина в шортах, выставивший напоказ незагорелые ноги и игравший на ложках, сломали классовый и прочие барьеры.
В большое окно, выходившее на бухту, было видно, как продубленный всеми ветрами рыбак, едва освещенный наружным светом, провоцировал модно одетого малыша сыграть в «корзинку» [7]. Коричневыми руками он протягивал мальчику веревочку и улыбался щербатым ртом.
– Давай, Дикки. Бери. Ты же умеешь, – подталкивала мама своего сынишку.
Дикки согласился, и послышался довольный смех. Рыбак положил руку на головку мальчика.
– Вот тебе и готовая фотография, – сказал Линли, обращаясь к Деборе.
Они стояли в проеме двери и наблюдали за милой сценкой. Дебора улыбнулась:
– Томми, посмотри, какое у него красивое лицо. Да еще в боковом освещении.
Сент-Джеймс уже поднимался по лестнице в редакцию, Дебора следовала за ним, Линли – за ней.
– Знаешь, – продолжала она, помедлив на лестничной площадке, – мне показалось, что мои фотоаппараты не к месту в Корнуолле. Не спрашивай почему. Я – человек привычек. И, наверно, привыкла снимать в Лондоне. Но, Томми, мне нравится здесь. Куда ни глянь, все можно фотографировать.
Линли устыдился своих сомнений и тоже остановился:
– Деб, я люблю тебя.
У нее смягчилось лицо.
– Я тоже люблю тебя, Томми.
Сент-Джеймс уже открывал дверь редакции. Внутри звонили телефоны, Джулиана Вендейл стучала по клавиатуре компьютера, молодой фотограф начищал полудюжину объективов, разложенных на столе, в одном из закутков совещались трое мужчин и одна женщина. Среди них был и Гарри Кэмбри. На верхней стеклянной части двери виднелось полустершееся слово «Реклама».
Гарри Кэмбри увидел посетителей и прервал совещание. На нем были темные брюки от костюма, белая рубашка и черный галстук. Словно ему обязательно требовалось это объяснить, он сказал:
– Сегодня утром были похороны. В половине девятого.
Странно, подумал Линли, что Нэнси ни словом не упомянула о похоронах, однако теперь ее поведение стало понятнее. Похороны подвели черту под прежней жизнью. Печаль никуда не делась, но принимать потерю стало легче.
– Там было шестеро полицейских, – продолжал Гарри. – Вот и все, что они сделали, не считая, естественно, дурацкого ареста Джона Пенеллина. Как вам это нравится? Джон убил Мика.
– Не исключено, у него был мотив, – отозвался Линли и отдал Гарри связку ключей его сына. – Мик любил наряжаться. Может один мужчина убить из-за этого другого мужчину?
Кэмбри зажал ключи в кулаке и, поглядев на своих сотрудников, понизил голос:
– Значит, вы знаете?
– А вы отлично поработали. Почти все считают Мика таким, каким вы хотели его видеть. Настоящий мужчина. Юбочник.
– А что мне еще оставалось? Черт побери, он все лее был моим сыном. Он был мужчиной.
– Который получал наслаждение, одеваясь женщиной.
– Я не мог с ним ничего поделать. Как ни старался.
– Это давно началось?
Сунув ключи в карман, Кэмбри кивнул:
– Он всю жизнь такой. Я ловил его на этом, бил, выгонял голым на улицу, привязывал к стулу и разрисовывал ему лицо, делал вид, будто собираюсь кастрировать его. Ничего не помогало.
– Оставалось только убить, – сказал Линли.
На Кэмбри никак не подействовали слова Линли.
– Я защищал и оберегал моего сына. Я не убивал его.
– Ваша защита сработала, – вмешался Сент-Джеймс. – Люди вам верили. Но, в сущности, он не нуждался в вашей защите в том, что касалось переодеваний, другое дело – его расследование. Вы оказались правы.
– Оружие, да? Я правильно понял?
Сент-Джеймс поглядел на Линли, словно спрашивая у него, стоит ли прибавлять старику горя. А ведь так оно и будет, когда ему объяснят, что на самом деле означают знаки на записке. Женские тряпки, наркотики. Мик не просто швырял деньгами, вместо того чтобы модернизировать газету, он швырял их и на поддержание своей двойной жизни.
Линли подумал, что рано или поздно приходит время избавляться от самообманов. Строить что-то на лжи – человеческие отношения или свою жизнь – значит строить на песке. Иллюзия благопристойности может просуществовать недолго. Вопрос лишь в том, когда положить конец неадекватному представлению Гарри Кэмбри о своем сыне.
Посмотрев на Гарри, Линли увидел измученного страданиями и болезнью старика с изможденным лицом. Он увидел липнущую к ребрам рубашку, отвратительные никотиновые пятна на изуродованных артритом пальцах, когда тот потянулся за бутылкой пива. Пусть кто-нибудь другой открывает ему глаза, решил Линли.
