Кот и мышь - Кристианна Брэнд
— Но здесь было письмо Амисты! Я видела его, когда вы оставили меня в холле. Что все это значит? Что это за тайна? Почему вы все притворяетесь, будто ее нет в доме?
Серые глаза уставились на нее с казавшимся искренним изумлением. Валлиец даже утратил невозмутимость вышколенного слуги.
— Даю вам честное слово, там не было никакого письма, а в доме нет такой молодой леди.
Женщина вышла из гостиной Карлайона, закрыла за собой дверь и прислонилась к ней пухлыми плечами. Суля по всему, она была кокни1.
— Вы все еще здесь, мисс? Что вам теперь нужно?
— Она продолжает искать эту молодую леди, — сказал Дей Джоунс.
Круглое веселое лицо и крепкая фигура миссис Лав словно излучали дружелюбие и честность. В доме три честных человека, подумала Тинка, которых искренне удивляет эта история с Амистой. И все же...
— Я так потрясена всей этой таинственностью, — обратилась она к женщине. — Я приехала сюда просто с дружеским визитом к миссис Карлайон. Если ее нет дома — пусть будет так. Если она не хочет или не может меня видеть, почему не сказать мне об этом прямо? Я бы нисколько не обиделась. К чему притворяться, что ее никогда здесь не было.
— Но здесь нет этой молодой леди, мисс, — сказала женщина. — Мы никогда не слышали странного имени, которое вы назвали. — Ее покрасневшие, недавно вымытые руки ярко выделялись на фоне белоснежного фартука. — Клянусь вам, мисс, я не лгу.
Взгляд служанки переместился с лица Катинки на мягкую шаль с бахромой, наброшенную на два крючка вешалки, возможно, чтобы скрыть ее безобразие. Тинка заметила, как женщина попыталась бочком, словно краб, втиснуть свое толстое тело между ней и шалью.
— Не старайтесь, — сказала она. — Я уже видела шаль, ее шаль.
— Это моя шаль. — Служанка сняла ее с вешалки, обнажив центральное зеркало между двумя дубовыми подпорками, и небрежно накинула себе на плечи. Шаль выглядела абсолютно неуместно — ее красота утратила свое старомодное достоинство рядом с взбитыми светлыми волосами женщины.
— Не ваша! — выпалила Тинка, едва сознавая, что говорит. — Это шаль Амисты?
Кокни — лондонец из простонародья.
— Чепуха, мисс. — Голос служанки больше не был ни веселым, ни дружелюбным.
Из зеркала на Катинку смотрели ее собственные испуганные глаза... Деревянные шарики на крючках вешалки тоже походили на глаза улиток... Коричневые стены внезапно стали угрожающими, смыкаясь вокруг Тинки, затягивая ее в вязкое шоколадное болото, притупляя все чувства... «Я должна выбраться на свежий воздух!» — с отчаянием подумала она.
В дверях гостиной появился Карлайон, и теперь все трое смотрели на Катинку. Серые глаза Дея Джоунса казались лужами, полными всевозможных секретов; улыбающееся лицо женщины выглядело бело-розовой маской, скрывающей злобную гримасу; что касается Карлайона, то он казался жестоким и хладнокровным убийцей, истребляющим беспомощные молодые создания ради собственной прибыли...
Но тут в холл шагнул мистер Чаки — такой спокойный, надежный и благоразумный, с прямой спиной и педантичными манерами; настоящий друг в сравнении с этой жуткой троицей. Тинка ухватилась за его смуглую руку, как утопающий за соломинку.
— О мистер Чаки, слава богу, вы здесь! Вы ведь знали ее, не так ли? Вы знаете, что Амиста здесь — ведь вы сказали, что мистер Карлайон считает ее хорошенькой... Выходит, мистер Карлайон, вы действительно женаты на ней! — Как бы угрожающе они ни выглядели, теперь она, по крайней мере, может не сомневаться в своем рассудке. — Вы ведь знаете Амисту, верно, мистер Чаки, — знаете миссис Карлайон?
Мистер Чаки прислонился к дверному косяку. Его тонкие пальцы играли с незажженной сигаретой.
— Никогда не слышал об этой леди, мисс Джоунс. Я даже не знал, что мистер Карлайон женат.
Катинка повернулась и, спотыкаясь, шагнула из холла в серебристый дождь.
Глава 3
Оказавшись на свежем воздухе и под прохладным дождем, Тинка пустилась бегом вниз по крутой тропинке прочь от этого ужасного дома, как будто ее преследовали все демоны ада. Далеко внизу, словно свернувшийся коричневый лист, покачивалась на воде лодка, причалившая к противоположному берегу. Катинка видела, как миниатюрная фигурка выбралась на берег и начала подниматься по узкой серой ленте дороги. Она хотела крикнуть, умоляя мисс Эванс вернуться и перевезти ее через реку, но не могла издать ни звука и к тому же понимала, что это бесполезно. Разносчица молока, поднимающаяся по крутому склону холма, все равно бы ее не услышала. Тинка мчалась дальше, судорожно ловя ртом воздух и не думая о том, что будет делать, когда доберется до реки, лишь бы оказаться подальше от тайн страшного дома... Зацепившись высоким каблуком о корень, она упала, растянувшись на тропинке во всю длину.
На какое-то мгновение ей показалось, что больше нет сил встать — слишком велико было искушение остаться лежать в грязи, поддавшись усталости и больше не испытывая страха... Взяв себя в руки, Катинка поднялась, прихрамывая, подошла к валуну и прислонилась к нему. Правая лодыжка болела все сильнее, но она не обращала внимания на боль, не желая думать, что добавила к прочим неприятностям еще и поврежденную ногу. Бормоча ругательства, Тинка вытерла пучком травы голубой макинтош, потом счистила грязь с сумочки и туфель. «Черт возьми! — думала мисс Добрый-Совет. — Что же мне делать теперь?» Боль становилась невыносимой. Она попыталась сделать несколько шагов, но не смогла и снова прислонилась к влажному валуну. «Лучше подождать здесь, пока боль не утихнет. Лодыжка даже не распухла, и если я какое-то время дам ноге передохнуть, скоро все будет в порядке».
Дом уже исчез из поля зрения. По другую сторону долины серая линия главной улицы городка тянулась через склон горы, словно прочерченная мелом; высоко над городом чернели остроконечные конусы навалов угля. Дорога на юго-запад извивалась в сторону Суонси и моря, а на север поднималась к более крупному шахтерскому городу Исталифера и месту, где граничат три царства. По ней, точно маленькие жучки, ползли автобусы, в которых сидели обычные нормальные люди — не толстые женщины с хитрыми улыбками, не мужчины с безумием и убийством во взгляде... Они спокойно ехали в Суонси, не помышляя о Катинке Джоунс, которая сидела, одинокая, беспомощная и испуганная, на сыром склоне холма... От жалости к себе тоже можно умереть, думала она.
Боль понемногу стихала. Катинка смогла зажечь сигарету
