Буало-Нарсежак - В тисках
Филипп сел, продолжая размышлять. А если к старику все-таки вернется рассудок?.. Ну и в этом случае не произойдет ничего страшного, не надо бояться. Врач, санитары — все в один голос скажут: «Бедняга Оссель! И он тоже тронулся!» Да! Звучит не очень убедительно. Но, по правде говоря, Филиппу наплевать на то, что о нем подумают, если возникнут осложнения. Ему все больше и больше хочется попытать счастья… Он уже знает, что пойдет на это, ведь дело пахнет миллионами. В голове у него начинает зарождаться еще одна мысль, на первый взгляд нелепая… Но нет! Не такая уж она нелепая. Почему бы ему не попробовать создать во Франции или в Швейцарии то, что старику удалось сделать на Реюньоне?.. В другой форме… Например, в виде компании воздушных такси… Он станет патроном! Организует клуб! С отделением планеризма… Эта мысль зрела в нем с самого начала. Теперь она его просто озарила. Смела все сомнения. Надо продолжать обманывать старика. Марилена сделает все, что ей прикажут. Такой случай представляется раз в жизни. И если придется запачкать руки, чтобы его не упустить, тем хуже.
Лежа с закрытыми глазами, Марилена мало-помалу приходит в себя. Она начинает осознавать окружающий ее мир. Слышит тихий голос: «Симона, проснись…» — и с неожиданной ясностью вспоминает ужасающий грохот, катастрофу, которую она предчувствовала. Она ранена?.. Мысленно перебирает все части своего тела, как бы осторожно ощупывая их изнутри. Нигде не чувствует боли, потом ее вдруг охватывает страх: Филипп? Симона? Дядя? Ее запястье сжимает чья-то рука. Она делает слабую попытку освободиться, открывает глаза и видит перед собой два лица: рядом с ней сидит старик, чуть поодаль Филипп.
— Симона, — говорит дядя. — Ты узнаешь меня?.. Я твой папа.
Филипп, стоя позади него, прикладывает палец к губам. Она ничего не понимает. Где она? В больнице, судя по голым стенам и этому запаху… Санитар открывает дверь. Негр. Почему негр? Ах да! Слово просвистело как пуля: Джибути!.. Теперь у нее в голове все встает на свои места, все становится ясным. Они же подлетали к Джибути. Негр входит в палату задом. За собой он везет тележку с подносом, заставленным разными склянками.
— Сейчас придет врач, — сказал он. — Если он вас здесь застанет, ему это не понравится.
— Пошли, — проговорил Филипп. — Вернемся попозже.
Он помог старику встать, наклонился над ней и быстро прошептал:
— Не спорь с ним. Потом объясню. Ни слова… никому!
Он поцеловал ее в лоб и выпрямился.
— Можно сказать, вы легко отделались, — громко воскликнул Филипп. — Рана пустяковая. Через три дня будете на ногах.
Взял дядю под руку и повел его к выходу.
— Мы здесь мешаем, — растолковывал он ему, словно ребенку. — Не надо ее утомлять.
— Не надо ее утомлять, — машинально повторил Леу.
Он зашаркал ногами. Совсем сгорбился. Сегодня он действительно выглядит как развалина. Позволил себя увести. Из коридора до Марилены донесся голос врача:
— Вы здесь! Очень неразумно. Вам же сказали, что с вашей дочерью ничего страшного. Пожалуйста, успокойтесь.
Голоса постепенно затихли. К ней подошел санитар с доброй улыбкой на лице.
— Хорошо отдохнули?.. Приподнимитесь немного, пожалуйста. Я сниму повязку.
— Я ранена?
— У вас на затылке большая гематома.
Ловкими движениями он принялся разбинтовывать голову. Вошел врач и обратился к Марилене наигранно веселым тоном:
— Ну?.. Как дела у нашей барышни?.. Посмотрим на вашу рану. Знаете, мы за вас испугались. Вид у вас был неважный.
Он принялся ощупывать голову Марилены. Та резко дернулась от боли, которая набросилась на нее, как хищный зверь.
— Ну-ну, — пробормотал врач. — Все позади. Пришлось сбрить вам часть волос на голове. Но они быстро отрастут.
— Выглядит ужасно? — спросила Марилена.
— Не очень красиво, скажем так. Правый глаз немного распух, на ухе небольшая ссадина…
— Я стала уродиной?
— Да нет же, — воскликнул врач, рассмеявшись. — Через три недели будете выглядеть как раньше.
Согнутым пальцем несколько раз дружески постучал Марилену по виску.
— А в голове? Что там? Не слишком все перепуталось?
И продолжил уже более серьезным тоном:
— Вы помните, как все произошло?.. Понимаете, из какого ада вы выбрались?
Марилена вспомнила о странном предупреждении Филиппа. «Ни слова… никому».
— Не очень, — ответила она.
Но любопытство одержало верх.
— А моя кузина… Она тоже ранена?
Вопрос привел его в замешательство, и она все сразу поняла.
— Она погибла?
— Не надо волноваться, — проговорил врач. — Выслушайте меня спокойно. В большинстве случаев при подобных катастрофах никто не остается в живых. Так что подумайте о том, как вам повезло.
Это известие потрясло Марилену. Она замолчала. Она мысленно вновь увидела Симону. Такой живой образ… Симона закуривает сигарету. Симона за рулем «мини», Симона играет в теннис… Невозможно представить себе, что ее больше нет. Врач открыл пузырек.
— Не двигайтесь. Будет немного щипать.
Какое это имеет значение! Все настолько абсурдно! Марилене захотелось вернуться в бессознательное состояние, в котором ей было так хорошо. Жизнь… Слишком трудная вещь… Она всегда страшилась жизни. Ее совсем не радует, что она осталась в живых. Кто теперь будет ухаживать за дядей? Кто?..
— Доктор… Мне хочется спать.
— Очень хорошо. Вам нужно спать как можно больше.
Началась перевязка. Марилена чувствовала, как его ловкие пальцы бегают по ее голове. Потом врач разбил ампулу, а санитар смочил кусок ваты спиртом. Марилена отвернулась. Ей не нравится вид шприца. Но укол она едва почувствовала. Закрыла глаза, чтобы как можно быстрее заснуть.
— Вашему отцу я сказал, что…
Какому отцу? У нее нет отца. У нее никогда не было родителей. Она всегда была сиротой… Послышался шум отъезжающих резиновых колес… легкое постукивание склянок… Уходит. Послышался голос врача:
— Если что-то произойдет, позовите меня. С этими ранами на голове никогда не знаешь…
Ее со всех сторон обступает забытье. Глубокое и теплое, как море.
Перед часовней стояли тридцать семь гробов. Поскольку в катастрофе погиб мальгашский дипломат, последние почести отдавал небольшой отряд солдат. Филиппу указали на один из гробов. В нем покоились останки, которые невозможно было опознать, но которые вполне могли быть и останками его жены. Ранее Филиппа пригласили поискать среди вещей, найденных на месте катастрофы и теперь разложенных в ангаре, то, что могло бы принадлежать погибшей. Мрачный хлам. Туфли, обрывки одежды, там и сям оплавленные огнем драгоценности, остатки бумажников, замки сумочек, совершенно целая кепка, кроме того, почерневшие заскорузлые предметы, которым невозможно дать какое-то определение и которые пахнут пожаром. «Нет, — сказал Филипп. — Ничего не нахожу». Потом он еще раз вернулся для очистки совести и в последний раз прошелся по этой ужасной мясной лавке вместе с мужчинами и женщинами, прикладывающими платки к покрасневшим глазам.
Теперь он смотрел, как полковой священник освящает каждый гроб. Он переступил грань. Он официально заявил, что его жена Марилена Оссель, урожденная Леу, погибла в катастрофе. Теперь это точно установлено, признано, записано в бумагах, подтверждено. Молодая женщина, которую лечат в военном госпитале, — Симона Леу. Никто в Джибути не вправе утверждать обратное. Только в Сен-Пьере могли бы… Но скоро они приедут в Париж, где никто их не знает, где Симона никогда не была. Филипп беспрестанно пережевывал одни и те же доводы. Возможно, в них где-то затаилось слабое место, но он его не находил, как ни старался. Разумеется, с Мариленой не все пойдет гладко. Но в конце концов она же поймет, в чем заключается их интерес. Будь Симона на месте Марилены, та бы не колебалась.
Церемония все продолжалась. Филипп еле держался на ногах. А ведь нужно еще дойти до кладбища по страшной жаре, обрушившейся на город. Наконец они остановились перед могилой со свеженаписанной табличкой: «Марилена Оссель». А в гробу, возможно, лежали останки блондинки стюардессы или молодой Фортье. Смерть обманывает всех.
Испытания Филиппа на этом не кончились. После похорон лейтенант, принеся тысячу извинений, отвез его на машине в аэропорт, где работала следственная комиссия, изучающая катастрофу «боинга». Филиппу доводилось видеть разбитые машины, но то были небольшие любительские самолеты, здесь же все обстояло иначе. Самолет разбился, развалившись на две части. Его заднюю часть можно было определить по сохранившемуся высокому хвостовому оперению, металл которого блестел, как новый. Рядом лежали куски корпуса самолета, в некоторых из них сохранились иллюминаторы. Бетонная полоса была покорежена, обожжена. Еще дальше возвышалась гора металлолома, которую пыталась разобрать целая бригада рабочих. В нескольких десятках метров от нее валялось крыло с оставшимся на нем искривленным двигателем. От потухшего вулкана еще поднимался дымок. По заданным ему вопросам Филипп понял, что следователи подозревали диверсию. Но он почти ничего не знал. Помнил только, что «боинг» пошел на посадку. Пассажиры уже пристегнули ремни. «Его жена», болтавшая с друзьями, сидела рядом с ними, впереди. Самолет вдруг резко вошел в пике. Почему? Он не понимает.
