Жорж Онэ - Таинственная женщина

Любопытство обывателей Меца было возбуждено до предела. Откуда явился Элиас таким упитанным и краснощеким? Попытались навести справки, но после первых же их слов в правительстве заявили, что господин Лихтенбах оказал стране серьезные услуги и что он пользуется покровительством и уважением военного делегата. Но что это были за услуги? Приезд в Мец молодого Барадье прояснил наконец таинственное поведение торжествующего Элиаса.

Сержант Барадье был коренастым рыжеволосым юношей со светло-голубыми глазами – полная противоположность щуплому Антуану Графу. Он сразу полюбил семью приятеля, которую, в свою очередь, покорил свойственным ему прямодушием. Не прошло и суток, как молодой сержант подружился с капитаном Тремоном и собрал вокруг себя всех добровольцев Меца, решив устроить банкет в честь их возвращения. Элиас имел смелость записаться на этот банкет и явился в гостиницу «Медведь», чтобы принять участие в празднестве, но его встретили очень холодно. Все участники торжества были в штатской одежде, поскольку немецкие власти запретили ношение военной формы, но знали друг о друге все. Один Элиас путался в туманных объяснениях. По его словам, он бывал везде: в армии Шанси, в армии Бурбона, в лагере Конли, а также у Гарибальди. Эти слова вызвали всеобщее изумление, но сержант Барадье все прояснил.

«Не тот ли вы Лихтенбах, который вел дела с банкирской конторой Барадье в Труа? – спросил он Элиаса, пристально глядя на него. – Не вы ли скупали в Арденнах скот и переправляли его через Бельгию во Францию?» – «Да, я», – сдержанно ответил Элиас. «Прекрасно! Неудивительно, что вы во время войны побывали везде. – Видя замешательство побледневшего Элиаса, он продолжал: – Заметьте, я не упрекаю вас. Эти господа, по-видимому, не понимают нынешней вашей роли, я им объясню. Господин Лихтенбах – патриот особого рода: вместо того чтобы сражаться, он занялся поставкой пропитания сражающимся. Это полезное, пусть и не особенно почетное занятие». – «Но я так же, как и другие, рисковал своей шкурой! – воскликнул Элиас. – Немцы расстреляли бы меня, если бы схватили». – «Очень странно, что они позволили вам свободно перемещаться по территории, занятой их войсками!» – «Что вы хотите этим сказать?» – воскликнул Элиас. «Только то, что сказал, – холодно произнес Барадье. – Но если вам хочется, чтобы я кое-что прибавил, то замечу, что нельзя назвать героем того, кто держится подальше от места боевых действий, в то время как другие сражаются, кто сидит в тепле, когда товарищи гибнут от холода и ран, и видит в войне лишь средство составить себе состояние». – «Вы оскорбляете меня!» – «Я готов дать вам удовлетворение, – с готовностью воскликнул доблестный сержант. – Меня легко найти. Я живу у Графа… Я – сын месье Барадье, вашего банкира в Труа. А теперь довольно об этом».

Элиас тотчас остался один – все от него отвернулись. Он бросил злобный взгляд на своего противника и вышел из гостиницы; до него донесся голос Графа: «Теперь, когда здесь остались только истинные патриоты, выпьем за Францию!»

На другой день Барадье ожидал известий от молодого лавочника, но никто не явился. Осторожный Элиас решил, по-видимому, не рисковать жизнью в мирные дни, раз ему удалось избежать этого во время войны. Но спустя некоторое время, будто случайно, в дом господина Барадье в Труа были определены на постой двадцать гессенских гусаров, а старика Графа трижды за неделю вызывали в комендатуру из-за доносов, обвинявших его во враждебных немецкой армии речах. Конечно, все это могло быть простым совпадением, тем не менее старик Граф был убежден, что сын его соседа Лихтенбаха оказался немецким агентом и донес на него.

Кроткий и молчаливый, Антуан Граф старался избегать встреч со своим товарищем детства. Фирма «Граф» приобрела большие партии шерсти, перепродавая их прядильщикам в Шампани и Арденнах. Барадье недавно обзавелись фабрикой в Аре и таким образом стали клиентами Графа. Элиас, расширивший отцовское дело, занимался куплей-продажей всего, на чем можно было заработать. Несмотря на совершенно очевидное нерасположение к нему Графов, молодой Лихтенбах, однако, не падал духом и заходил к ним в фирму время от времени, пытаясь соблазнить какой-нибудь сделкой.

Таким образом, спустя два года после описанных событий Элиас, поджидая однажды утром в саду Графов Антуана, столкнулся лицом к лицу с его сестрой. Он застыл, не веря своим глазам: ребенок превратился в очаровательную девушку, высокую, стройную, грациозную, с прелестными черными глазами, пышными белокурыми волосами и дивным цветом лица. Он не посмел заговорить с ней и ограничился робким поклоном. Вернувшись домой, молодой человек рассказал отцу о своей встрече. Он не скрывал, что она поразила его в самое сердце и что из любви к прекрасной Катрин он согласился бы даже стать слугой Графа, чтобы сделаться его зятем.

Старый Моисей стал доказывать сыну, что Графы не отдадут дочь за еврея. Но Элиас заявил, что готов принять католичество, что, несомненно, расположит христиан в его пользу. Кроме того, он имеет достаточное состояние и не позволит над собой насмехаться. К тому же двадцатидвухлетний молодой человек, который может в день свадьбы выложить на стол четыреста тысяч франков, – не так уж и ничтожен.

Старый Моисей трезво оценивал ситуацию. Слова отца не подействовали на Элиаса, однако он получил категорический отказ в семье Графов, и, словно желая усугубить нанесенную ему обиду, прекрасная Катрин спустя полгода вышла замуж за отставного сержанта Барадье. В это же время распространился слух, что семейство Графов покидает город. Антуан отправился в Париж вместе с зятем и вступил с ним в банкирский дом Барадье-старшего.

Это стало страшным ударом для Элиаса. Он лишился сна. Однажды, после встречи с Графами, отправлявшимися на вокзал в сопровождении всех друзей, он вошел в лавку отца и упал без чувств. Испуганный Моисей уложил сына, вызвал врача и с отчаянием услышал, что сын его может в очень скором времени умереть. У несчастного начался сильный бред. Оцепенев от ужаса, старый лавочник слушал своего сына. Элиас приходил в себя, лишь когда начинал извергать бешеные угрозы и проклятия в адрес Барадье и Графов, и успокаивался, только когда отец уверенно говорил ему: «Да, Элиас, ты отомстишь этим подлецам! Ты уничтожишь, раздавишь их!» Тогда на губах больного появлялась счастливая улыбка; он засыпал на некоторое время и пробуждался, уже значительно поправившись. Можно с уверенностью сказать, что только страшная ненависть спасла молодого Лихтенбаха от смерти.

Между тем Барадье и Граф даже не подозревали о том диком чувстве, которое внушили Элиасу. Они взяли на себя управление банкирским домом дяди Барадье, который вышел из фирмы, составив себе солидное состояние. Молодые директора банка, руководя работой двадцати служащих в конторе на улице Прованс, постепенно расширили деятельность банкирского дома и фабрики шерстяных тканей, которой заведовал Граф. Потом у молодых супругов появились дети – Марсель и Амели. Счастье, казалось, поселилось в этой дружной семье.

В это время Элиас Лихтенбах после смерти отца переехал в Париж. С ним произошла странная метаморфоза: румяный, упитанный, сияющий Элиас исчез. Когда Барадье впервые после долгого перерыва встретился со своим врагом на бирже, он не узнал Лихтенбаха и не подозревал, с кем имеет дело, пока ему не назвали фамилию собеседника. Перед ним стоял сутуловатый худощавый мужчина, совершенно лысый и с холодными глазами, полускрытыми за очками в золотой оправе; даже голос его изменился. Лихтенбах говорил мало, подавал только один палец, когда с ним здоровались, и всегда оставался невозмутимым. Только стиснутые зубы свидетельствовали о его волнении, придавая удивительно свирепое выражение его физиономии.

Первая схватка Лихтенбаха с банкирским домом «Барадье и Граф» вышла очень эффектной: он заставил своих соперников потерять за один день двести тысяч франков на сделке с шерстью, заключенной в Труа. Элиас продал партию венгерской шерсти по такой низкой цене, что соперники вынуждены были быстро реализовать свой товар, не желая рисковать еще более крупными потерями. Это был первый удар, обрушившийся на фирму «Барадье и Граф», и он сразу показал истинное положение дел. С этой минуты Барадье понял, что заклятый враг зорко следит за его делом, в любой момент готовый нанести неожиданный удар. И эта тайная борьба, побуждая партнеров к активному сопротивлению, благотворно повлияла на развитие их фирмы.

Они напрягали все свои способности, принимали всевозможные предосторожности, не полагаясь на удачу. Враг их был силен и опасен. Лихтенбах стал вхож в самые закрытые аристократические дома и в скором времени приобрел огромное влияние на партию, в которой лишь духовные лица отличались постоянством. После смерти жены, эльзаски, он поместил свою единственную дочь в пансион при церкви Сакре-Кер, где она получала строгое религиозное воспитание.