Рекс Стаут - Кровь скажет

— Да.

— Часто?

— Да. Мы оба с женой, да.

— У него имеется пишущая машинка?

— В студии, да.

— Вы могли вы ею воспользоваться. А у вас в квартире есть машинка?

— Да.

— Более тонко: вы могли бы воспользоваться ею, думая, что будет сделано такое предложение, но это одна из сложностей, которыми я сейчас не намерен заниматься. Это то, что касается теории полиции. Отвергая ее, потому что вы не убивали жены, мне требуется альтернатива, а их вырисовываются сразу две. Одна: ее убил Бэнс. Для того, чтобы обстоятельно обговорить этот вариант, потребуется целый час, все изгибы и повороты в отношении галстука. Он был надет, на нем, на него попала кровь, и он использовал его для того чтобы привлечь к себе внимание таким абсурдным манером, что оно непременно было бы перенесено на вас. Но для этого ему потребовалось бы предварительно вернуть назад галстук, так что преступление было преднамеренным и задумано, как минимум, две недели назад. Если же подаренный им галстук находится у вас в отеле, значит новый поворот. Еще один он считал возможным, что мистер Гудвин сожжет галстук, как его просили по телефону, если так, то он бы признался, что посылает его, поскольку галстук больше не существовал и его нельзя подвергнуть анализу. Заявил бы, что он его где-то нашел у себя в квартире, отправил мистеру Гудвину для расследования, а потом передумал.

— Но почему? Я не вижу…

— Я тоже. Я же сказал, что путаница невероятная. Другая альтернатива: вашу жену убил Икс и предпринял шаги, чтобы втянуть и вас, и Бэнса. Но прежде чем заняться этой версией, подумаем о Бэнсе. Если убил он, то почему? Было ли у него такое «почему»?

Кирк покачал головой:

— Если он убил — нет. Только не Бэнс.

— Она практически не была вам женой. Ваши слова. Учитывая, что ни одна женщина не может быть настоящей женой, были ли у нее характерные отклонения?

Он надолго закрыл глаза и едва слышно пробормотал:

— Она мертва.

— Да, а вы здесь потому, что полиция предполагает, что ее убили вы. И сейчас они заняты тем, что выкапывают решительно все, что сумеют, о ее личной жизни. Декорум излишен. Когда вас будут судить, если только дело дойдет до этого, ее недостатки станут достоянием публики. Так что сообщите мне сами о них.

— Они уже стали достоянием публики, круга наших знакомых…

Он судорожно глотнул:

— Я знал и до того, как женился на ней, что она была неразборчива — впрочем нет, это слово не подходит, для этого она была слишком привередлива. Она была невероятно красивая. Вы знаете об этом?

— Нет.

— Настоящая красавица… Сначала я думал, что у нее повышенное любопытство к мужчинам, порывистость, пылкость в сочетании с некоторой беспечностью. И лишь через несколько месяцев после свадьбы я убедился, что у нее совершенно аморальные взгляды на сексуальные отношения. Это еще слабо сказано. Полное отсутствие не только моральных устоев, но вообще всяческих устоев. Она была излишне чувствительна, но не в хорошем смысле слова. Но я-то был к ней прикован. Не в том смысле, что я был на ней женат, иначе это обычное явление, я хочу сказать, я был действительно к ней привязан. Знаете ли вы, что это такое, когда все ваши чувства и помыслы, все ваши желания направлены на женщину, на одну женщину?

— Нет.

— А я знаю.

Он покачал головой:

— Что заставило меня?

Он мог иметь в виду либо «что заставило меня привязаться к этой женщине», либо «что заставило меня начать этот разговор о ней», Вулф предположил второе и напомнил:

— Я задал вам вопрос в отношении мистера Бэнса. Был ли он одним из объектов ее любопытства?

— Великий боже, нет!

— Вы не можете быть в этом уверены.

— Нет, могу. Она никогда не удосуживалась притворяться, ее отношение было видно сразу же… Я выполнял кое-какие заказы Бэнса в его двух зданиях и занимал эту квартиру еще до женитьбы. Для нее он был симпатичным старичком, довольно скучным, но который разрешал ей пользоваться одним из его инструментов, когда у нее появлялось желание заняться музыкой. Нет, я уверен.

Вулф хмыкнул.

— Тогда Икс. Но он должен отвечать определенным требованиям. Выло бы глупостью не предположить, хотя бы для эксперимента, что убийца вашей жены послал галстук мистеру Гудвину либо с целью впутать мистера Бэнса в данную историю, либо с какой-то еще более хитроумной целью. В таком случае этот Икс имел доступ к почтовой бумаге и конвертам Бэнса и к его или вашим галстукам; далее, он был достаточно тесно связан с вашей женой, чтобы желать ей смерти. Эти пункты сужают круг поисков, так что вы сможете назвать кандидатов.

Кирк хмурил сосредоточенно лоб:

— Сомневаюсь… Я мог бы назвать мужчин, которые были… близко связаны с моей женой, но, насколько мне известно, ни один из них никогда не встречался с Бэнсом. Или же я мог бы перечислить людей, с которыми познакомился у Бэнса, но ни одного из них не было…

Он резко замолчал.

Вулф сверлил его глазами:

— Его имя?

— Нет, он не желал ей смерти.

— Вы не можете это знать наверняка. Его имя?

— Я не собираюсь его обвинять.

— Бога ради, отбросьте в сторону эти устаревшие предрассудки. Вам сейчас не до правил хорошего тона… Кстати, я тоже не собираюсь никого ни в чем обвинять без достаточных на то оснований… Его имя?

— Поль Фауджер.

Вулф удовлетворенно кивнул:

— Жилец с первого этажа. Как я сказал, я читал утренние газеты… Так он был объектом любопытства вашей жены?

— Да.

— Было ли ее любопытство удовлетворено?

— Если вас интересует, были ли их отношения близкими, я не знаю. Не думаю… Не уверен…

— Имелась ли у него возможность раздобыть почтовую бумагу и конверты Бэнса?

— Да, сколько угодно.

— К нему мы вернемся позднее.

Вулф поднял глаза на стенные часы и слегка передвинул кресло.

— Теперь вы сами. Нет, я не собираюсь вас допрашивать. Мне важно узнать, насколько глубока та яма, в которую вы угодили, а для этого необходимо в точности выяснить, что именно вы отвечали на вопросы полиции. Я не спрашиваю, где вы находились в понедельник днем, потому что если бы у вас имелось алиби, вы бы не обратились ко мне. Почему вы переехали в гостиницу две недели назад, как вы это объяснили полиции?

— Сказал им правду. Я должен был окончательно решить, что делать дальше. Видеть и ежедневно слышать мою жену, соприкасаться с нею… это стало непереносимым.

— Ну и вырешили, что надо делать?

— Да, я решил попробовать убедить ее завести ребенка. Я подумал, что материнство, возможно, заставит ее… заставит ее измениться. Я отдавал себе отчет в том, что у меня не будет уверенности, мой ли это ребенок, но другого выхода я не видел. Вот что я сказал в полиции, но это не было полной правдой. Мысль о ребенке была лишь одной из тех, что приходили мне в голову, и я сразу же ее отбросил, потому что понимал, что не смогу привязаться к ребенку, не будучи уверенным, что я его отец. Так что на самом деле я ничего не решил.

— Но вы же звонили ей шесть раз за период от четырех часов дня понедельника до десяти часов утра вторника. Зачем?

— Что я сказал в полиции? Хотел видеть ее, уговорить в отношении ребенка.

— А в действительности?

— Чтобы услышать ее голос…

Кирк сжал кулаки и опустил их на колени:

— Мистер Вулф, вы не понимаете, я был к ней привязан, прикован. Вы можете меня жалеть или смеяться надо мной, мне безразлично. Я хочу быть с вами совершенно откровенен. Я был от нее без ума, и я на все закрывал глаза, пока мне хватало сил. Я был как одержимый, знаете ли вы, что это такое? Слава богу, это не повлияло на мои умственные способности, я не утратил навыков работы и хорошо выполнял свои служебные обязанности, я даже мог разумно рассуждать о ней, но только теоретически. Однажды мне пришло в голову, что единственное, что разрешило бы все проблемы, это — убить ее. Я понимал, что не в состоянии это сделать, но все остальное было даже не полумерами, а настоящим самообманом, поэтому я желал бы иметь достаточно решимости…

Он сжал и разжал кулаки:

— Я не видел ее и не слышал ее голоса целых две недели, это стало непереносимым, и я решился позвонить. После того, как на шестой звонок я не получил ответа, я вошел и поднялся наверх на лифте, намереваясь воспользоваться собственным ключом и наверху, но не воспользовался. Просто не мог. Она могла быть дома и… и не одна. Я ушел. Я купил себе по дороге в баре спиртного, но не стал его пить. Мне хотелось знать, на месте ли ее вещи, и я подумал о том, чтобы позвонить Джимми Бэнсу, но в итоге вместо этого позвонил в полицейское управление. Даже если бы они нашли ее в обществе какого-нибудь…

Раздался дверной звонок, я пошел открывать, снова решив, что явился Бэнс, и опять ошибся. Это была девушка или молодая женщина, у которой были глаза, которые до этого я видел только дважды, один разу мужчины, второй — у женщины.

У меня имеется привычка с течение пяти-десяти секунд разглядывать любого незнакомого человека, появившегося на нашем крыльце, пользуясь преимуществами нашего одностороннего дверного стекла, а потом «прикреплять к нему ярлык», чтобы в дальнейшем проверить, насколько я был близок к истине. Изнутри все видно ясно, снаружи наше стекло совершенно темное, но эта женщина могла через него видеть. То есть таково было выражение ее глаз, когда она стояла к лицу передо мной. Вообще-то глаза у нее были красивые, светло-карие, но поскольку они вызвали у меня неприятные воспоминания, связанные с теми двумя прежними обладателями подобных глаз, они мне тоже показались злыми.