Эмиль Габорио - Преступление в Орсивале
Из вестибюля и со двора доносились голоса прислуги и более чем сотни зевак, которые, узнав о преступлении, столпились у ворот, горя желанием что-нибудь разузнать, а главное, увидеть. И вся эта толпа кричала:
— Это он! Гепен! Смерть убийце!
А бедняга, охваченный смертельным ужасом, продолжал сопротивляться и хрипел:
— Помогите! Оставьте меня, я ни в чем не виноват!
При этом он уперся в дверь, и протолкнуть его не было никакой возможности.
— Да нажмите на него! Толкайте! — командовал мэр при нарастающем ожесточении толпы.
Однако отдать приказ оказалось куда проще, чем исполнить. Страх придал Гепену нечеловеческую силу.
Но тут доктору пришла мысль открыть вторую створку дверей, и Гепен упал или, верней сказать, рухнул перед самым столом, за которым вел записи судебный следователь.
Гепен тут же вскочил, ища взглядом, куда бежать. Увы, бежать было некуда: и в окнах, и в дверях торчали любопытные. Тогда он опустился на стул.
Несчастный являл собой олицетворение крайнего ужаса. На мертвенно-бледном лице выделялись синяки, полученные при сопротивлении, побелевшие губы тряслись, он все время судорожно сглатывал слюну, пытаясь увлажнить пересохший рот. Тело сотрясала конвульсивная дрожь, а в странно округлившихся, налитых кровью глазах читалось безумие.
Вид его был настолько страшен, что мэр решил преподать собравшимся урок высокой нравственности: обратясь к толпе, он указал на Гепена и трагическим голосом возвестил:
— Вот он, преступник!
Однако остальные, то есть доктор, судебный следователь и папаша Планта, недоуменно переглядывались.
— Если он виновен, — пробормотал мировой судья, — то какого черта приперся сюда?
Потребовалось несколько минут, чтобы изгнать зевак: для этого бригадиру пришлось мобилизовать всех своих подчиненных: когда же порядок был восстановлен, он возвратился и встал рядом с Гепеном, полагая, что было бы крайне неблагоразумно оставлять столь опасного злодея с невооруженными людьми.
Однако опасный злодей, увы, представлял собой крайне жалкое зрелище. Бороться было не с кем, энергия ярости отгорела, подобно вспыхнувшей и угасшей охапке соломы, напряженные мышцы расслабились, а его прострация смахивала на агонию при воспалении мозга.
Бригадир доложил, как все произошло.
— Прислуга и соседи обсуждали у ворот ночное убийство и исчезновение Гепена накануне вечером и вдруг увидели, что он идет по дороге, шатаясь, как пьяный, и распевая во все горло.
— Он действительно пьян? — спросил г-н Домини.
— Как сапожник.
— Видимо, спьяну и вернулся, — пробормотал судебный следователь. — Тогда все понятно.
— Увидев негодяя, — продолжал жандарм, ни капли не сомневавшийся в виновности Гепена, — Франсуа, камердинер покойного графа, и Батист, слуга господина мэра, поспешили навстречу и схватили его. Он же был до того пьян, что все позабыл и решил, будто над ним собираются подшутить. И, лишь увидев одного из моих людей, несколько отрезвел. А тут какая-то женщина закричала: «Мерзавец! Это ты убил графа и графиню!» Услыхав это, он побледнел как полотно и замер, словно громом пораженный. И сейчас же начал вырываться, так что, не приди я на помощь, он сбежал бы. А ведь по виду не скажешь, что этот прохвост силен, как бык!
— Он ничего не говорил? — поинтересовался панаша Планта.
— Ни слова. От ярости он так стиснул зубы, что и «мама» вымолвить бы не смог. Короче, мы его скрутили. Я обыскал его и вот что обнаружил в карманах: носовой платок, садовый нож, два ключа, листок бумаги с какими-то значками и цифрами и адрес магазина «Кузница Вулкана». Но это не все… — Бригадир умолк и, подготавливая эффект, таинственно посмотрел на слушателей. — Да, не все. Когда его тащили во двор, он попытался избавиться от кошелька. К счастью, я был начеку. Он бросил кошелек в цветы, что растут у входа, но я заметил это. В нем оказался стофранковый билет, три луидора и семь франков мелкой монетой. А ведь вчера у негодяя не было ни гроша.
— Откуда вам известно? — задал вопрос г-н Куртуа.
— Франсуа, камердинер, сказал мне, что Гепен попросил у него двадцать пять франков в долг, чтобы заплатить свою долю за свадьбу.
— Позовите-ка Франсуа, — приказал следователь и, когда тот явился, спросил:
— Вы не знаете, были вчера у Гепена деньги?
— Какая-то мелочь, — не раздумывая, отвечал камердинер, — потому что днем он попросил меня одолжить двадцать пять франков и сказал, что, если я не дам, он не сможет поехать на свадьбу: ему нечем заплатить даже за проезд.
— Но у него могли быть сбережения, скажем, стофранковый билет, который он не хотел менять.
Франсуа с недоверчивой улыбкой покачал головой.
— Гепен не такой человек, чтобы делать сбережения. Женщины и карты съедали у него все деньги. Еще на прошлой неделе хозяин «Кафе дю коммерс» заявился сюда и устроил Гепену скандал, требуя уплаты долга. Он грозился, что пожалуется господину графу. — Но, увидев впечатление, какое произвели его слова, камердинер, пытаясь сгладить его, добавил: — Нет, вы не подумайте, будто у меня зуб на Гепена. До сегодняшнего дня я считал его славным малым, правда слишком большим любителем повеселиться. Ну, может, он еще немножко задавался, потому что образованный…
— Вы свободны, — прервал излияния Франсуа судебный исполнитель, и камердинер удалился.
Гепен уже несколько пришел в себя. Г-н Домини, мэр и папаша Планта с любопытством следили за сменой чувств на его лице, которые он и не пытался скрыть, пока доктор Жандрон считал ему пульс.
— Угрызения совести и страх наказания! — определил мэр.
— Невиновность и бессилие ее доказать! — негромко возразил папаша Планта.
Судебный следователь слышал оба суждения, но ни к одному из них не присоединился. У него еще не сложилось твердого мнения, и он, будучи представителем закона, орудием правосудия, не хотел, высказываясь, заранее предрешать свои впечатления.
— Ну как, мой друг, вам лучше? — спросил доктор у Гепена.
Несчастный кивнул. Потом, испуганно оглянувшись, подобно человеку, измеряющему глубину пропасти, в которую рухнул, закрыл руками глаза и прошептал:
— Пить.
Ему подали стакан воды, и он залпом с нескрываемым наслаждением осушил его.
— Вы уже в состоянии отвечать на мои вопросы? — поинтересовался следователь.
Гепен слегка пошатнулся и замер. У него уже не так тряслись руки, с лица сошла бледность, и все время допроса он пытался привести свою одежду в порядок.
— Вам известны события, произошедшие этой ночью? Убиты граф и графиня де Треморель. Вчера вы вместе со здешней прислугой поехали в Париж, а около девяти вечера на Лионском вокзале расстались с ними. Вернулись вы сегодня отдельно от них. Где вы провели ночь?
Понурив голову, Гепен молчал.
— Это не все. Вчера у вас не было денег, этот факт только что удостоверен одним из ваших товарищей. Сегодня же у вас в кошельке обнаруживают сто шестьдесят семь франков. Где вы получили эти деньги?
Гепен открыл было рот, словно собираясь ответить, но какая-то внезапная мысль остановила его, и он промолчал.
— Еще вопрос, — продолжал следователь. — Что это за адрес магазина скобяных товаров, обнаруженный у вас в кармане?
Гепен безнадежно махнул рукой и выдавил:
— Я невиновен.
— Прошу заметить, — мгновенно отпарировал судебный следователь, — что я пока ни в чем вас не обвиняю. Вам ведь было известно, что днем граф получил крупную сумму?
Горькая улыбка искривила губы Гепена.
— Ясно, все против меня.
В гостиной царила мертвая тишина. Врач, мэр и папаша Планта сидели, не смея шелохнуться. Наверное, на свете нет ничего более захватывающего, чем безжалостный поединок между правосудием и человеком, подозреваемым в преступлении. Вопросы могут выглядеть пустячными, ответы самыми заурядными, но и в тех и в других сокрыты опаснейшие намеки. И тогда непроизвольный жест, мимолетная гримаса способны приобрести огромное значение. Вспыхнувший на миг взгляд свидетельствует об одержанной победе, чуть дрогнувший голос становится уликой.
Да, допрос, особенно первый, это подлинная дуэль. Поначалу противники мысленно прощупывают, оценивают друг друга; вопросы и ответы скрещиваются довольно осторожно, даже несколько нерешительно, как шпаги дуэлянтов, еще не знающих, кто чего стоит, но вскоре борьба становится жарче, звон клинков и обмен репликами живей, атаки настойчивей, ответные выпады стремительней, исчезает ощущение опасности, и при равных шансах победа достается тому, кто лучше умеет сохранять хладнокровие.
Г-н Домини был до отчаяния хладнокровен.
— Давайте разберемся, — предложил он после небольшой паузы, — где вы провели ночь, откуда у вас деньги и что это за адрес?
— А! — воскликнул Гепен в бессильной ярости. — Я сказал бы вам, да вы все равно не поверите! — Следователь собрался задать новый вопрос, но Гепен опередил его и, неистово сверкая глазами, повторил: — Да, не поверите! Разве такие, как вы, способны поверить человеку вроде меня? У меня, как вы выражаетесь, сомнительное прошлое. И меня все время тычут носом в это прошлое, как будто от него зависит будущее. Ну ладно, я действительно кутила, игрок, выпивоха, лодырь. И что из того? Да, я был арестован полицией, обвинен в нарушении порядка в ночное время и осужден за преступление против общественной нравственности. Но что это доказывает? Я погубил свою жизнь, но пострадал от этого только я. Мое прошлое! Но разве я не расплатился за него!
