Сообразительный мистер Ридер. Воскрешение отца Брауна (сборник) - Честертон Гилберт Кийт
– Это ж какими надо быть овцами бессловесными, – ярился он, – чтобы позволить себя запугать этим набитым рясникам, которые ходят в своих митрах и тиарах, золоченых ризах и прочих тряпках и смотрят на всех вокруг, как на грязь под ногами! Вам же просто задурили мозги всякими коронами, балдахинами, священными зонтиками да опахалами, и все только потому, что какой-нибудь напыщенный и толстый старый служитель какого-нибудь Мумбы-Юмбы считает себя царем всего мира. Ну, а вы-то сами? Вы на себя посмотрите, простофили несчастные! Говорю же вам, вы поэтому-то в свое варварство снова и ударились, поэтому не научились ни читать, ни писать…
Тут из миссионерского дома торопливо вышел сам верховный жрец Мумбы-Юмбы, который выглядел не как царь всего мира, а скорее, как диванный валик, обмотанный как попало старыми черными тряпками. Если у него и была тиара, в этот раз он ее не надел, а нацепил на голову широкополую потрепанную шляпу, мало чем отличавшуюся от тех, что были на головах индейцев. Ее он досадливо столкнул на затылок и собирался что-то сказать сидящим неподвижно туземцам, но, увидев приезжего, быстро произнес:
– Могу вам чем-то помочь? Не хотите зайти в дом?
Мистер Пол Снайт зашел в дом, и с этого началось значительное расширение его знаний о самых разных вещах. Возможно, его чутье как журналиста оказалось сильнее предубеждений, что бывает довольно часто с действительно талантливыми журналистами. Он задавал множество вопросов и получал самые исчерпывающие ответы, интересные и неожиданные. Он открыл для себя, что индейцы умеют читать и писать, чему научил их не кто иной, как сам священник, только занимаются они этим нечасто, поскольку от природы наделены склонностью к более прямым формам общения. Он узнал, что эти прохлаждающиеся на террасе оборванцы на своих земельных участках превращаются в неутомимых тружеников, особенно те из них, в ком преобладает испанская кровь. Что изумило его еще больше, он узнал, что каждому из них принадлежит собственный кусочек земли. Что так повелось издревле и что их это вполне устраивает. Однако и в этом священник сыграл определенную роль, что стало его первым и единственным вмешательством в дела политические, хоть и мелкого местного масштаба.
Не так давно по этим краям прокатилась лихорадка атеистического, даже анархического радикализма, который время от времени захлестывает страны латинской культуры, зарождаясь в тайных обществах и заканчиваясь гражданской войной и редко чем-нибудь другим. Здешним вожаком иконоборческого движения был некий Альварес, довольно колоритный искатель приключений родом из Португалии, но, на чем настаивали его недруги, имевший примесь негритянской крови. Под его началом находилось множество лож и храмов инициации, того сорта, который даже атеизму придает форму чего-то мистического. Во главе более консервативной стороны стоял некто Мендоза, не такой колоритный, но очень богатый владелец нескольких фабрик, человек уважаемый, однако малоинтересный. Считалось, что здесь давно воцарились бы беззаконие и беспорядок, если бы не пользующееся поддержкой простых людей политическое движение, отстаивающее право местных крестьян иметь собственную землю. И надо сказать, что движение это по большому счету зародилось в маленьком миссионерском домике отца Брауна.
Когда священник разговаривал с журналистом, в комнату вошел Мендоза, предводитель консерваторов, тучный смуглый мужчина с лысой головой, по форме напоминающей грушу, и дородным телом, тоже похожим на грушу. В зубах его была зажата очень ароматная сигара, но он, переступая порог комнаты священника, театральным жестом выбросил ее, как будто входил в храм, и низко поклонился, что при его полноте выглядело совершенно невероятным. Он всегда очень серьезно относился к формальностям, особенно в отношении церковных институтов, и отца Брауна это неизменно приводило в смущение, тем более когда он сталкивался с этим в личной жизни.
«Я сам себя считаю противником клерикализма, – с легкой улыбкой, бывало, говорил отец Браун. – Только, поверьте, в мире клерикализма было бы вдвое меньше, если бы власть находилась в руках самих клириков».
– О, мистер Мендоза, – оживился журналист. – Мы, кажется, уже встречались с вами. Вы в прошлом году не были в Мехико на Торговом конгрессе?
Тяжелые веки мистера Мендозы дрогнули, указав на то, что он узнал репортера, а губы его медленно растянулись в улыбке.
– Я помню.
– Каких-нибудь час-два, а какие дела там решились! – с радостным облегчением воскликнул Снайт. – Да и вы, похоже, не в убытке.
– Мне просто повезло, – скромно сказал Мендоза.
– Оставьте! – вскричал Снайт. – Деньги любят людей с твердой хваткой. А уж у вас хватка-то ого-го! Железная! Да и где взяться, вы знаете, как никто. Но я, простите, не мешаю вам? Вы, должно быть, сюда по делу?
– Вовсе нет, – ответил богач. – Люблю просто так заглянуть к падре, поговорить о том о сём. Просто поговорить.
Похоже, столь близкое знакомство отца Брауна с успешным, можно даже сказать именитым дельцом окончательно укрепило мир и согласие между священником и практичным мистером Снайтом. Вполне вероятно, что он почувствовал некоторое уважение к миссии и даже был готов закрыть глаза на те напоминания о существовании религии, без которых никак не обойтись в молельне. Он горячо поддержал программу священника, по крайней мере в ее мирской и социальной частях, и вызвался в любую секунду принять на себя роль глашатая, чтобы поведать о ней всему миру. И именно в этот миг отец Браун начал понимать, что журналист в своем сочувствии может доставить гораздо больше беспокойства, чем в отрицании.
Мистер Пол Снайт принялся энергично рекламировать отца Брауна. Один за другим он слал длиннейшие панегирики в его адрес в свою газету на Средний Запад. Он фотографировал несчастного священника за самыми обычными бытовыми занятиями, и снимки эти выходили огромными фотографиями в гигантских воскресных выпусках американских газет. Он превращал брошенные им фразы в лозунги и засыпал мир «посланиями» от священника из Южной Америки. Любой другой народ, кроме американцев, давно бы уже пресытился отцом Брауном, но преподобный, напротив, стал получать весьма заманчивые и даже настойчивые предложения проехать с лекционным туром по Соединенным Штатам, и когда он, вызвав вежливое удивление, отказался, ставки его возросли еще больше. Мистер Снайт пошел дальше, по его просьбе об отце Брауне было сочинено несколько рассказов в духе историй про Шерлока Холмса, после чего они были присланы на благословение самому герою с просьбой ознакомиться и подправить что надо. Узнав об их появлении, отец Браун выразил лишь одно пожелание: чтобы они прекратились. А это, в свою очередь, заставило мистера Снайта развернуть целую дискуссию о том, стоит ли отцу Брауну временно покинуть этот мир, свергнувшись с огромной скалы вроде персонажа доктора Ватсона. На все подобные вопросы священнику приходилось терпеливо писать ответные письма, в которых он говорил, что согласен на временное прекращение рассказов на подобных условиях, и просил отложить их возобновление на как можно более долгий срок. Его послания становились все короче и короче, и, дописав последнее, он тяжко вздохнул.
Надо ли говорить, что вся эта странная шумиха на севере не могла не докатиться до маленького южного аванпоста, где отец Браун думал пожить в тишине и покое. Многочисленные местные англичане и белые американцы уже начали испытывать гордость от того, что по соседству с ними проживает такая знаменитость. Американские туристы того сорта, что, приезжая в Лондон, громко требуют немедленно вести их к Вестминстерскому аббатству, стали наведываться на эти отдаленные берега и громко требовать, чтобы их отвели к отцу Брауну. Дошло до того, что кто-то предложил провести отдельную железнодорожную линию, чтобы возить к нему экскурсии, как если бы он был монументом. Но больше всего ему досаждали настойчивые и бойкие торговцы, не так давно появившиеся в этих краях, которые преследовали его с просьбами попробовать и их товар и вынести оценку. Даже после того как он отказывался, они не прекращали засыпать его письмами ради того, чтобы заполучить как можно больше его автографов. Маленький священник был добрым и отзывчивым человеком, поэтому все они получали то, что хотели, но случилось так, что короткий, всего в несколько слов, ответ на запрос от одного франкфуртского виноторговца по фамилии Экштейн, который он торопливо написал на карточке, изменил его жизнь самым неожиданным и страшным образом.
