Джорджетт Хейер - Так убивать нечестно! Рождественский кинжал (сборник)
– Говори за себя! – рыкнул на него Натаниэль.
– Он и говорит за себя, – ввернул Стивен. – И надо отдать ему должное – за большинство из нас.
– Может, мне дальше не читать? – сухо осведомился Ройдон. – Хочу сразу предупредить – пьеса не для слабонервных.
– Дальше, дальше! – потребовала Валери. – Я уже чувствую, что мне понравится. Перестаньте его перебивать!
– «Она сидит неподвижно, глядя на свое отражение в зеркале, – неожиданно продекламировала Пола звенящим голосом. – Потом достает помаду и начинает красить губы. В дверь стучат. Выпрямив усталое тело, она профессиональным жестом взбивает волосы, принимает кокетливую позу и говорит: “Войдите!”»
Пола добросовестно продемонстрировала все эти жесты, немыслимые в добропорядочном обществе, и Матильда не выдержала. Между приступами смеха она с трудом пробормотала, что просит прощения, но декламация всегда оказывает на нее такое действие.
– Не понимаю, что тут может быть смешного! – крикнула Пола, бросив на нее злобный взгляд. – Смех – совершено неуместная реакция!
– Дело не в тебе, – сокрушенно заверила ее Матильда. – На самом деле чем трагичнее декламирует актер, тем больше мне хочется смеяться.
– Я тебя прекрасно понимаю, – улыбнулся Джозеф. – Пола, дорогая, Матильда как раз отреагировала правильно! Ты так сильно и точно сыграла эту сценку, что у нее сдали нервы. Помню, однажды в Монреале я играл перед полным залом: все слушали затаив дыхание. Публика была у меня в руках, я чувствовал, что могу делать с ней все, что захочу. Перед кульминацией повисла глубокая пауза, все замерли в напряжении. И тут в дальнем ряду кто-то громко засмеялся. Нелепость? Нет! Я знал, почему он засмеялся, знал, почему он не мог не смеяться!
– Кажется, я тоже догадываюсь почему, – заметил Стивен.
Натаниэлю так понравилась эта реплика, что он передумал прекращать чтение «Полыни» и поторопил Ройдона.
Драматург отчеканил:
– «Входит миссис Перкинс, хозяйка дома».
Он посвятил новому персонажу целый абзац, расписав его в таких черных красках, что ему почти удалось привлечь внимание публики, но тут Мод принялась украдкой ходить по комнате и что-то искать.
– Неизвестность сведет меня с ума! – не выдержал наконец Стивен. – Что вы ищете, тетя?
– Все в порядке, голубчик, я не хочу никому мешать, – с деланным смущением отозвалась она. – Не могу понять, куда я дела свое вязанье. Продолжайте, мистер Ройдон! Очень интересно! Даже дух захватывает.
Стивен с Матильдой присоединились к поискам, и он шепнул ей на ухо, что всегда хотел знать, в каком месте Джозеф откопал Мод, а вот теперь ему все стало ясно. Матильда извлекла из-под подушки носок с четырьмя иголками и назвала Стивена наглецом.
– Спасибо, милочка, – поблагодарила Мод, снова усевшись у огня. – Теперь можно заниматься двумя делами сразу.
Дальше чтение продолжалось под стук вязальных спиц. Пьеса, на взгляд Матильды, оказалась не такой уж плохой, местами почти блестящей, но абсолютно не пригодной для гостиной. Как и следовало ожидать, в ней встречалось много мрачных и грубых сцен, а некоторые фрагменты можно было просто опустить. Пола с большим чувством сыграла один из эпизодов, однако ни ей, ни Ройдону не пришло в голову, что Натаниэль отнюдь не придет в восторг, увидев свою племянницу в роли падшей женщины. Все представление он едва сдерживал себя, и с чем большей страстью и энергией Пола напрягала голос, тем больше хмурился и ерзал в кресле, бормоча что-то себе под нос с мрачным видом, не сулившим ничего хорошего ни драматургу, ни актрисе.
Чтение закончилось к семи часам, и во время последнего акта Натаниэль трижды посмотрел на часы. Очередное замечание Стивена заставило его угрюмо усмехнуться, но когда Ройдон отложил рукопись, на его лице не было ни тени улыбки. Он процедил сквозь зубы:
– Весьма назидательно.
Пола, взбудораженная своей игрой, не расслышала в его голосе злобных ноток. Ее щеки раскраснелись, темные глаза блестели, а худые руки, всегда нервные и подвижные, буквально плясали в воздухе. Она взволнованно протянула их к Натаниэлю:
– Правда, чудесная пьеса?
Матильда, Джозеф, Валери, даже шокированный пьесой Моттисфонт – все заговорили разом, словно стараясь удержать ту брань, которая была готова вот-вот сорваться с уст Натаниэля. Стивен, расслабленно откинувшись в кресле, иронически смотрел на них. От страха перед тем, что Натаниэль может наговорить автору, они начали хвалить пьесу. Ройдон сиял от радости, но поглядывал на хозяина дома, и в его взгляде было столько беспокойства и тревоги, что от жалости к нему все еще громче сыпали похвалами: «блестяще», «потрясающе», «оригинально», «мастерски».
Пола с непробиваемой глупостью, за которую Матильде хотелось ее стукнуть по голове, широким жестом отмела похвалы своей игре и обратилась к дяде:
– Мы прочитали тебе пьесу. Теперь ты поможешь Уиллоби?
– Если ты спрашиваешь, согласен ли я выбросить деньги на эту непристойную галиматью, – определенно нет!
Пола уставилась на него, словно не веря своим ушам.
– Но разве… разве ты не понимаешь, что эта роль создана для меня? – спросила она, задыхаясь.
– Будь я проклят! – крикнул Натаниэль. – Куда катится этот мир, если девушка из приличной семьи преспокойно заявляет, что создана играть шлюху?
– Снова эта ханжеская чушь! – с презрением бросила Пола. – Мы говорим об искусстве!
– Ах, об искусстве? – прогремел Натаниэль. – Значит, так вы понимаете искусство, молодая леди? Что ж, я придерживаюсь иного мнения!
Вскоре, к сожалению для всех присутствующих, оказалось, что это была только преамбула. У Натаниэля нашлось еще много поводов для возмущения – начиная с упадка современной драмы и бездарности молодых драматургов и заканчивая глупостью женщин вообще и его племянницы в частности. Для большей убедительности он добавил, что мать Полы поступила бы гораздо лучше, если бы осталась дома и воспитывала свою дочь, а не скакала бы по всему миру, выходя замуж за первого попавшегося Тома, Дика или Гарри.
Всем, кто удостоился чести выслушать его замечания, стало ясно, что молодого драматурга лучше увести куда-нибудь подальше, пока гнев Натаниэля не утихнет. Матильда благородно взяла эту роль на себя и, подойдя к Ройдону, сказала, что ее чрезвычайно заинтересовала «Полынь» и она хотела бы о ней побеседовать. Ройдон, очарованный обаянием Матильды и к тому же горевший желанием обсудить свою пьесу, позволил вывести себя из комнаты, а Джозеф присоединился к гостям, столпившимся вокруг его рассерженного брата, и игриво похлопал его по спине:
– Ну что, Натаниэль, мы с тобой стреляные воробьи, верно? Пьеса тяжелая, даже грубая, но, мне кажется, у нее есть свои достоинства. Как ты считаешь?
Натаниэля сразу скрутил радикулит:
– Ты что делаешь? Моя спина! – простонал он, схватившись за поясницу, и заковылял к креслу.
– Я думала, вам уже лучше, – невинно прощебетала Валери.
Натаниэль бросил на нее убийственный взгляд и ответил тоном безнадежного больного:
– Стоит чуть тронуть, и новый приступ.
– Чепуха! – воскликнула Пола с излишней горячностью. – Минуту назад ты про него даже не думал! Ты ужасный притворщик, дядя!
Натаниэль любил семейные перебранки, но не выносил, когда кто-нибудь сомневался в его радикулите. Он глухо пробормотал, что когда-нибудь Пола пожалеет о своих словах.
Мод убрала вязанье и рассудительно предложила принять антифлогистин, если боль так невыносима.
– Конечно, невыносима, – отрезал Натаниэль. – И я не намерен слушать все эти гадости, которые мне тут говорят. Если бы кто-нибудь хоть на минуту позаботился… Но наверное, я требую слишком многого! Мало того что в мой дом набилась целая толпа, так я еще должен сидеть и слушать пьесу, от которой любая приличная женщина сгорела бы от стыда!
– Только не неси чушь про приличных женщин! – вспыхнула Пола. – Меня от нее тошнит! Если ты не можешь оценить работу гения, тем хуже для тебя! Дрожишь из-за каждого пенни, а на остальное тебе плевать! Ты жадина и лицемер, и я презираю тебя до глубины души!
– Конечно, ты только и мечтаешь меня скорее похоронить! – прогремел Натаниэль, наслаждаясь бурной перепалкой. – Думаешь, я не вижу тебя насквозь? Все женщины таковы – им только деньги подавай! Но я не намерен транжирить свои средства на твоих жалких сопляков!
– Отлично, – трагическим тоном произнесла Пола. – Подавись своими деньгами! Но учти – после твоей смерти я истрачу каждый пенни, который ты мне оставишь, на самые скверные и непристойные пьесы! И я хочу, чтобы ты об этом знал, переворачивался в гробу и жалел, что так мерзко поступал со мной, когда был жив!
Натаниэль пришел в восторг от ее атаки и даже забыл про свой радикулит. Выпрямившись в кресле, он угрожающе напомнил, что она слишком торопится, потому что после всего сказанного он непременно кое-что изменит.
