Элизабет Джордж - Расплата кровью
Несколько следующих записей Ханна посвятила подробному описанию их постельных утех. Эти страницы были сильно истрепаны, Джон Дэрроу, без сомнения, обращался именно к этой части дневника, когда хотел вспомнить свою жену в наихудшем свете. Ибо она была скрупулезна в описаниях, ничего не упускала и в качестве итога сравнивала способности своего мужа и его действия с квалификацией любовника. Это была жестокая оценка, такое мужчина не сразу сможет пережить. Теперь Линли довольно четко представлял, какой была ее прощальная записка Джону Дэрроу.
Предпоследняя запись была от 23 марта.
Всю неделю пока Джон был внизу в пабе я тренировалась. Тедди смотрит на меня из своей кроватки и смеется ему странно видеть как мамочка ходит с важным видом точно руская дама. Но получалось ничево себе. Это было совсем нетрудно. Через 2 ночи я буду в Норвиче и мы решим что делать и когда будет мое прослушанье. Не могу дождатся. Я тоскую по нему ужасно. Сегодня утром Джон накинулся на меня как свинья. Он сказал что уже 2 месяца как доктор все запретил и он устал ждать пока он разрешит. Меня чуть не вырвало когда он сунул мне в рот язык. Клянусь от него воняло дерьмом. Он сказал – теперь лучше правда Хан? И делал так больно что я еле сдерживалась чтоб не закричать. Как падумаю что еще 2 месяца назад я думала что что так и должно быть и что я должна терпеть. Теперь мне смешно. Теперьто я знаю. И я решила сказать об это Джону перед уходом. Он это заслужил после севодняшнева утра. Он думает что он такой МУЩИНА. Если бы он знал что настоящий мущина и я делаем друг с другом в постели он наверно упал бы в обморок. Боже не знаю как выдержу еще 2 дня пока снова его не увижу, я так по нему скучаю. Я ПОНАСТОЯЩЕМУ ЕГО ЛЮБЛЮ.
Линли захлопнул тетрадь, потому что замечания Ханны Дэрроу о театре сошлись воедино, как наконец-то собранная головоломка. Ходит с важным видом, как русская дама. Пьеса о мужчине, который женился и сестры которого ненавидят его жену. Люди без конца говорят об отъезде и женитьбе. И сама афиша – огромная как жизнь – на стене кабинета лорда Стинхерста. «Три сестры», Норвич. Жизнь и смерть Ханны Дэрроу.
Он начал копаться в ее вещах, перебирая сумочки, перчатки, украшения, но не нашел того, что искал. Зато во втором сундуке, на самом дне, под свитерами и туфлями, под девичьим альбомом для наклеивания вырезок, полным вырезок из газет и разных памятных пустячков, лежала старая театральная программка, он молил Бога, чтобы она там нашлась; к ее обложке были прицеплены очки Ханны в тонкой металлической оправе. По диагонали обложка была разделена полосой, разграничивая названия двух пьес, которые представляла труппа, они были напечаны яркими буквами, белыми на черном, в верхня части и в нижней: «Герцогиня Мальфи»[45] и «Три сестры».
Линли нетерпеливо листал страницы, ища состав сполнителей. Но, дойдя, уставился на него, не веря своим глазам, едва веря в циничную насмешливость случая, который руководил подбором исполнителей для этих спектаклей. Потому что за исключением Айрин Синклер и горстки актеров и актрис, которые его не интересовали, все остальные были те же самые. Джоанна Эллакорт, Роберт Гэбриэл, Рис Дэвис-Джонс и даже Джереми Винни в маленькой роли, она, конечно, и стала лебединой песней его недолгой сценической карьеры.
Линли отбросил программку в сторону, встал со стула и прошелся по этой маленькой конурке, потирая лоб. Наверняка было что-то, чего он не заметил в тех записях, которые Ханна посвятила своему любовнику. Что-то, что указало бы на его личность, пусть косвенно, что-то, на что Линли не обратил внимания, не уловив, что это значит. Он снова уселся на стул и стал все перечитывать.
Только с четвертого раза он нашел это: «А сам потом – черт покажи мне как ее играть. Конечно он знает как это делается!!! Уж это-то он делать умеет». Таких знатоков могло быть только двое: режиссер постановки или актер, занятый в сцене, из которой была скопирована «предсмертная записка» Ханны. Режиссер конечно же знал, как показать дилетантке азы актерской игры. Или актер, задействованный в этом акте: он тоже знал, как надо играть эту роль, поскольку сам был партнером ее исполнительницы уже на протяжении нескольких недель.
Быстро сверившись с программкой, Линли увидел, что режиссером был лорд Стинхерст. Один – ноль в пользу интуиции сержанта Хейверс. Теперь оставалось только найти, из какой части «Трех сестер» взята «предсмертная записка» и кто играл роли в этой сцене. Потому что теперь он все четко представлял: Ханну, идущую на мельницу, чтобы встретиться с любовником, в кармане у нее восемь страниц текста, старательно переписанного ею от руки для прослушивания. И того, кто убил ее. Он взял эти восемь страниц, вырвал тот кусок, который больше всего годился для предсмертной записки, а остальное унес с собой, оставив ее тело на крюке.
Линли закрыл сундуки, выключил свет, взял все тетрадки и программку. Внизу, в гостиной сидел Тедди, положив ноги на дешевый, заляпанный пищей кофейный столик, и ел из голубой жестяной тарелки рыбные палочки. На полу стояла пинта эля, наполовину опустошенная. На экране маленького цветного телевизора мелькало что-то спортивное, кажется, показывали слалом. Увидев Линли, парнишка вскочил и выключил телевизор.
– У вас в доме есть какие-нибудь пьесы? – спросил Линли, заранее зная, каким будет ответ.
– Это, что ли, книги с пьесами? – переспросил мальчик и покачал головой. – Ни одной. Вы уверены, что вам нужна книга? У нас есть записи и все такое. Еще журналы. – Он, похоже, понял, что книга требуется Линли не для того, чтобы просто почитать. – Папа говорит, что вы полицейский. Говорит, чтобы я с вами не разговаривал.
– А ты, я смотрю, его не слушаешься.
По лицу мальчика скользнула насмешка, он кивнул на тетради, которые держал под мышкой Линли.
– Про маму, да? Я их, между прочим, читал. Однажды вечером папа оставил ключи. Я прочел их все. – Он неловко перекатился на пятках, сунув одну руку в карман синих джинсов. – Мы об этом не говорим. Думаю, папа не сможет. Но если вы поймаете этого парня, вы мне сообщите?
Линли колебался. Мальчик снова заговорил:
– Понимаете, она была моей мамой. Она не была идеальной, не была такой уж ученой. Но она все равно была моей мамой. Мне она ничего плохого не сделала. И себя не убивала.
– Нет. Не убивала. – Линли направился к двери, обдумывая, что ответить парню. Остановившись, сказал: – Следи за газетами, Тедди. Когда мы поймаем человека, который убил Джой Синклер, это будет тот самый тип.
– Вы арестуете его и за мою маму тоже, инспектор?
Линли хотел было солгать, чтобы избавить этого мальчика от очередного столкновения с неприглядной действительностью. Но, глядя в его дружелюбное вопрошающее лицо, понял, что не может этого сделать.
– Только если он сознается.
Мальчик кивнул, по-детски изображая умудренность, а сам до боли стиснул челюсти… С вымученной небрежностью он произнес:
– Полагаю, нет улик.
– Улик нет. Но это тот самый человек, Тедди. Поверь мне.
Тот повернулся к телевизору.
– Я немного ее помню. – Он стал нажимать на кнопки, не включив телевизора. – Поймайте его, – тихо сказал он.
Линли не стал останавливаться в Милденхолле, поскольку не был уверен, что там есть публичная библиотека, а сразу поехал в Ньюмаркет, где библиотека была точно. Приехав туда, он, однако, потерял двадцать минут из-за вечерних пробок на улицах и только в четверть шестого нашел здание, которое искал. Он припарковался в неположенном месте, оставив свое полицейское удостоверение на самом виду – прислонил к рулю, – и понадеялся на лучшее. Начинался снегопад, и было дорого каждое мгновение… Чуть не бегом поднялся по ступенькам библиотеки, нащупав в кармане пальто сложенную театральную программку.
В здании сильно пахло воском, старой бумагой, батареи отопления, к несчастью, шпарили вовсю. Здесь были высокие окна, темные книжные полки, латунные настольные лампы, снабженные крошечными белыми абажурами, и огромный U-образный абонементный стол, за которым сотрудник в хорошо сшитом костюме заносил информацию в компьютер. Сие чудо техники выглядело весьма неуместным в столь древнем антураже. Но компьютер хотя бы не производил шума.
Линли подошел к картотеке и поискал Чехова. Не прошло и пяти минут, как он уже сидел за длинным, видавшим виды столом, раскрыв перед собой экземпляр «Трех сестер». Он начал просматривать текст, начала читая только первую строчку каждой реплики. Однако на середине пьесы он осознал, что, судя по длине реплик и по тому, как была оторвана «предсмертная записка», написанное Ханной могло быть взято и из середины реплики. Он начал снова, медленнее, в то же время с озабоченностью сознавая, что плохая погода за окном затруднит движение транспорта в Лондон, ощущая уходящее время и то, что может происходить в городе, пока его нет. Ему потребовалось почти тридцать минут, чтобы найти монолог, среди тех десяти страниц в четвертом акте. Он прочел слова раз, потом другой, чтобы убедиться наверняка.
