Месть под расчет - Джордж Элизабет

— Отлично. Ты все-таки отыскал, — сказал Линли, подходя ближе. — Похоже на… — По-видимому, он оценил значение позы, в которой застыл Сент-Джеймс, протянутую им руку, и Сент-Джеймс, мгновенно похолодев, подумал, не заподозрил ли Линли что-нибудь из-за его побледневшего лица. Не успели затихнуть слова, как Линли оттащил Сент-Джеймса от дивана. — Не надо его прикрывать, — тихо проговорил он. — Все кончено. Сент-Джеймс, я же сказал, когда мы ехали сюда. Если это героин, то пусть Питер пожнет плоды своих сумасбродств. Я звоню нашим.

И он вышел из комнаты.

Сент-Джеймса опять залила жаркая волна, отчего у него запылало лицо и заболели кости. Забыв о Питере, который плакал, прислонившись к стене и закрыв руками лицо, Сент-Джеймс подошел к окну и попытался открыть его, но не смог, потому что когда-то один из жильцов так покрасил раму, что оконные створки склеились. В комнате было душно.

У меня меньше суток, думал Сент-Джеймс. На донышке флакона есть серебряный штамп — маленький, причудливой формы щит. Полицейским не составит труда определить магазин, где он купил флакон. А там и вовсе все просто. Они просмотрят приходно-расходные книги, просмотрят заказы на изготовление надписей, сравнят сроки. Потом, наверное, позвонят своим шефам, кое-что выяснят. Короче говоря, у него не больше двадцати четырех часов.

Как сквозь подушку, он слышал голос Линли, говорившего по телефону в коридоре, и более близкий плач Питера. Еще он слышал хриплые звуки, в которых не сразу узнал собственные вдохи и выдохи.

— Едут. — Линли закрыл дверь и подошел к Сент-Джеймсу. — Что с тобой?

— Ничего. Все в порядке.

Чтобы доказать это, он пошевелился — не без усилия — и отошел от окна. Линли скинул вещи с единственного стула и поставил его возле дивана, в изножье, спинкой к телу.

— Полицейские уже едут, — повторил он. Затем подвел брата к стулу и усадил его. — Питер, под диваном лежит флакон, из-за которого тебя наверняка арестуют. У нас есть всего пара минут, чтобы поговорить.

— Не видел я никакого флакона. Это не мой.

Питер вытер рукавом нос.

— Расскажи мне, как все произошло. И где ты был с субботнего вечера.

Питер прищурился, словно свет слепил его:

— Нигде я не был.

— Время игрушек прошло.

— Игрушек? Я говорю…

— Тебе придется отвечать за свои дела. Ты это понимаешь? Теперь тебе никто не поможет. Или ты говоришь мне правду, или сам разбирайся с полицией. Если честно, мне все равно, как ты поступишь.

— Я говорю правду. Мы были тут и больше нигде.

— Когда вы вернулись?

— В субботу. В воскресенье. Не знаю. Не помню.

— В какое время?

— Утром.

— В котором часу?

— Да не знаю я! Какая разница?

— Разница в том, что Джастин Брук мертв. Однако пока тебе везет, потому что полицейские думают, что произошел несчастный случай.

Питер скривил рот:

— А ты думаешь, что я убил его? И насчет Мика тоже? Томми, ты и это тоже хочешь повесить на меня? — У него дрогнул голос, когда он назвал брата по имени, и он опять разрыдался, сотрясаясь всем своим худым телом. У него были обкусанные грязные ногти. — Ты всегда плохо думаешь обо мне, ведь правда?

Сент-Джеймс видел, что Линли приготовился к словесной битве, и вмешался:

— Питер, тебе будут задавать кучу вопросов. Чужие люди. Так что расскажи обо всем Томми, чтобы он сумел тебе помочь.

— Не могу я говорить с ним, — рыдал Питер. — Он же не слушает. Что я для него?

— Как ты можешь такое говорить? — возмутился Линли.

— Потому что это правда, ты сам знаешь. Плевать тебе на меня. Всегда так было. Ну конечно, чековую книжку ты всегда держал наготове, потому что так тебе было удобнее. Тебе хотелось быть в стороне. И ты был в стороне… Всегда… Всю мою жизнь… Ты был в стороне. — Он наклонился, обхватив себя руками, так что его голова оказалась на уровне колен. — Томми, мне было шесть лет, когда он заболел. Мне было семь, когда ты уехал. Мне было двенадцать, когда он умер. Ты представляешь, что это такое? Ты в состоянии это представить? У меня никого не было, совсем никого, будь ты проклят… кроме бедняги Родерика. Он изо всех сил старался заменить мне отца. Правда старался. Но всегда втайне, чтобы ты не узнал.

Линли толкнул его на спинку стула:

— Так ты из-за меня стал наркоманом? Только давай без этого. Даже не пытайся обвинять меня.

— Да ни в чем я тебя не обвиняю. Я презираю тебя.

— Думаешь, мне это неизвестно? Да ты все время стараешься сделать мне побольнее. Ты даже взял фотоаппарат Деборы, лишь бы насолить мне, так?

— Это уж слишком, Томми. Убирайся! Оставь меня полиции.

Сент-Джеймс заставил себя вмешаться в отчаянной надежде получить необходимую информацию.

— Питер, что было в шприце? Где она это достала?

Питер вытер лицо рукавом рубашки.

— Я вышел, чтобы купить хлеб и яйца. — Он махнул рукой в сторону пакета, который валялся на полу возле стены, и повернулся к Сент-Джеймсу. — Когда я вернулся, она уже была такая. Поначалу мне показалось, что она спит. А потом я… Я увидел. — Ему изменил голос, и он задрожал всем телом. — Позвонил Томми на работу, но там сказали, что его нет. Я позвонил ему домой, и Дентон сказал, что он еще не приехал из Корнуолла. Позвонил в Корнуолл, подошел Ходж и сказал, что он в Лондоне. Я…

— Зачем ты искал меня? — спросил Линли.

Питер, уронив руки, уставился в пол.

— Ты же мой брат, — устало проговорил он.

У Линли был такой вид, словно у него, живого, вынули сердце.

— Зачем ты все это делаешь, Питер? Зачем? Господи, зачем?

— Какая разница?

Сент-Джеймс услышал полицейскую сирену. Быстро они добрались. Впрочем, у них сирены и огни. И он заговорил торопливо, стремясь узнать худшее:

— Рядом с диваном лежит серебряный флакон. Это Сашин?

Питер коротко рассмеялся:

— Вряд ли. Будь у нее серебро, она бы давно его продала.

— Она никогда не показывала его тебе? Ты не видел его среди ее вещей? Она никогда не говорила о нем?

— Никогда.

Время вышло. Сирена уже визжала вовсю, потом стало тихо. Сент-Джеймс подошел к окну и, отодвинув занавеску, увидел две полицейские машины с мигалками, две — без мигалок и один фургон, припарковавшийся за «Бентли», которые заняли почти всю улицу. Ребятишки разбежались, бросив свои ворота из мешков с мусором.

Констебль в форме, который остался внизу, привязывал полицейскую ленту к перилам и потом к электрическому столбу, а остальные вошли в подъезд. Так как Сент-Джеймс сам служил в Скотленд-Ярде, то многих офицеров он знал в лицо или по имени. Два человека были из отдела уголовных преступлений, двое из команды осмотра места преступления, один фотограф и один патологоанатом. Так как для них было необычно выезжать всем вместе, то ясно, что их поставили в известность о том, что звонил коллега. Наверно, поэтому Линли позвонил к себе в Главное управление, а не в районный — бишопсгейтский — участок. Стремясь к тому, чтобы Питер осознал последствия смерти Саши Ниффорд, он все же не собирался бросать брата на произвол судьбы. Одно дело — дать зарок неучастия. Совсем другое — оставить брата без поддержки в ситуации, когда расследование могло пойти неведомым путем. Потому что, если Питер знал о наркотике, если он дал наркотик Саше, если он даже помог ей с уколом, рассчитывая уколоться самому после возвращения из магазина… Сент-Джеймс отлично понимал Линли. Это разные степени участия в убийстве. И Линли постарался, чтобы дело поручили команде, которой он доверял. Поэтому он позвонил в свое управление. Сент-Джеймсу стало любопытно, кто же на Виктория-стрит звонил в бишопсгейтский участок и объяснял, почему Скотленд-Ярд берет на себя чужие функции.

Поднимавшихся по лестнице офицеров полиции Линли ждал возле двери.

— Здравствуйте, Энгус, — сказал он человеку, возглавлявшему группу.

Детектив-инспектор Энгус Макферсон, дюжий шотландец, обычно носил такие мятые костюмы, что можно было подумать, будто они служат ему заодно пижамами. Он кивнул Линли и подошел к дивану. Другой офицер — женщина — последовала за ним, доставая из сумки блокнот и из нагрудного кармана — ручку. Детектив-сержант Барбара Хейверс была напарницей Макферсона. С обоими Сент-Джеймс был знаком.