Марджери Аллингем - Тигр в дыму
То была деревянная колода, выдолбленный цельный кусок ствола вяза, побелевший и источенный временем и червем, и стянутый, словно бочка, железными обручами. На какое-то мгновение Хэйвоку почудилось, что внутри уже ничего быть не может, и его руки беспомощно взметнулись над корявой поверхностью.
— А, вот тут открывается. Глядите-ка, вот петли и задвижка!
Ее голос показался ему как бы нечеловеческим, как бы принадлежащим самой Удаче, и с тем же чувством нереальности происходящего он увидел, как она наклонилась над колодой, и услыхал визг несмазанных петель.
Круглая крышка отвалилась, приоткрыв узловатую изнанку изящной вышивки на шелке, столь древнем и ветхом, что на него страшно было дохнуть.
Под старинным шелком обнаружились целые горы современной ваты, она глупо выпирала изнутри, словно крем из пирожного.
Внезапно Хэйвоку сделалось страшно, и его вытянутая было рука застыла в воздухе. И Мэг его опередила.
Очень осторожно она удалила вату, и сокровище Сент-Одиль глянуло на них с тем же нежным и невинным торжеством, с каким глядело на всю жестокость, всю мерзость и всю неистребимую надежду шести прошедших столетий.
То была Пресвятая Дева с Младенцем, слоновой кости, работы четырнадцатого века, вырезанная из цельного бивня, изгиб которого сохранился в фигуре Матери, чуть наклонившейся над своей бесценной ношей.
Нет, это не была копия знаменитой Мадонны из Вильнев-лез-Авиньон. Та, будучи изысканнейшим произведением искусства, претерпела все же некоторые повреждения, и кое-какие ее детали несут в себе странное ощущение боли, равно как определенный налет чисто восточной изощренности. А эта чудом уцелевшая работа того же самого, неведомого мастера, казалась безупречной. То было более позднее произведение человека, который, все еще оставаясь пленником на чужбине, уже познал благодать собственного таланта. Этот благодатный свет таился в очертаниях каждой складки ткани на коленях и восходил к средневековому лику, отчасти святому, отчасти детскому.
Почти минуту оба глядели на нее в полном молчании. Мэг опустилась на колени, на пыльный пол, и глаза ее делались все больше и больше, покуда в них не выступили слезы, — явление, прославленное в веках, та самая Святая Тайна, что дала свое имя и сокровищу. Честные женщины плачут, когда видят ее впервые. Феномен отмечался на протяжении восемнадцати поколений.
Слеза капнула Мэг на пальцы, и она вздрогнула, покраснев, и виновато посмотрела на своего помощника.
— Я не ожидала, — хрипло пробормотала она. — Я просто не ожидала ничего подобного. Прекраснее, наверное, нет ничего на свете!
Он не пошевельнулся и не показал ей своего лица.
Хэйвока и в самые тяжелые минуты отличало присутствие чувства реальности, которым он гордился. Он современный человек. Он стоит на земле обеими ногами. Хоть этот дар достался ему от скупых щедрот цивилизации. Он никогда не пытался привнести ничего человеческого в свою Науку Удачи, и тем самым наделить ее жестокостью или осознанным коварством. Самодисциплина, наделившая его даром прозревать реальность насквозь, делала подобные уловки невозможными.
Он увидел положение дел сразу же и абсолютно отчетливо. Ошибся он сам. Наука Удачи — безличностная сила, громадная, как ход планетарных скоплений и неослабная, как течение реки по уклону холма. Это он понимал изначально. Потому-то и испугался, когда Эйврил собрался сообщить ему то же самое. Жалко, убрал старикана раньше времени, он мог бы рассказать еще кое-что. Нет, Хэйвок не питал никаких утешительных иллюзий. Единственным человеческим и потому слабым звеном во всей его катастрофической ошибке оказался он сам.
Он скорчился на четвереньках перед открытой сокровищницей и, казалось, весь съежился, сделался меньше, как уменьшается тело, когда его оставляет жизнь.
У сокровища больше не было тайны, кроме той, что вызнала слезы у Мэг. Фигурка заполняла собой все пустоты своего старинного вместилища, вырубленного специально для нее. Не оставалось ни малейшего уголка для тайника с драгоценностями или какого-нибудь клада поскромнее. Все что есть — вот оно, прямо перед ним, стоит лишь протянуть руку.
Над их головой полицейский самолет заглушил моторы и пошел на посадку. А там, где дорога поворачивала от развилки к востоку, машина, битком набитая людьми в форме, яростно засигналила «Тэлботу», и тот пропустил ее на повороте.
Хэйвок вскочил на ноги и навис над женщиной:
— Сколько за нее дадут?
Он цепляется за соломинку, и сам это понимает лучше других. Допустим, даже удастся вынести эту несчастную штуковину отсюда, не разбив ее, ну так и что же? Рухлядь на пару шиллингов!
Только теперь до него дошел смысл ее слов:
— Разве кто-нибудь сможет ее купить?
Вот и ответ. То же скажет ему любой перекупщик. И тогда он позволил фантазии, заведомо обманчивой, как лунный свет, проникнуть в свое сознание. Ведь прятали же в статуи сокровища! Верно, что-то там есть такое внутри!
— Я ее сломаю! — произнес он.
Вместо ответа она внимательно посмотрела на него, и в этом взгляде он увидел не страх, а нарастающую озабоченность, которая уже начинала его бесить. Затем, очень мягко и с куда большей, чем у него самого, уверенностью в собственной силе, она закрыла крышку сокровищницы и преспокойно на нее уселась.
— Вы больны, — в ее голосе слышалась пугающая власть, словно в голосе няньки или еще кого-то, давно, давно. — Послушайте меня. Вы, наверное, сами не замечаете, что на ногах не стоите. Вы мне помогли, и я вам очень благодарна и постараюсь отплатить вам тем же. Это я во всем виновата, теперь я вижу, что не стоило мне разрешать вам так утомляться!
Ему показалось, что он впервые увидел ее по-настоящему. Она кажется высокой и спокойной, и сильнее его, — он ведь так устал!
— Вы и ножик свой сломали, — продолжала Мэг как ни в чем не бывало, не представляя, что это на самом деле означает. — Во всяком случае, разрешите мне расплатиться с вами хотя бы за него…
Он все еще стоял перед нею, не понимая, что перестал быть ужасным. Он видел ее сумочку и догадывался, что там, самое большее, несколько тысяч франков. Есть, конечно, еще пальто, очень даже ничего — найдись только кто шустрый его загнать. Рука ее вся в этой замазке, не разберешь, какое кольцо — всего-то одно — золотое или подделка.
Он покачал головой и знаком велел ей подняться. Трогать ее он не собирается, ему нужны все оставшиеся силы, а времени так мало. И одновременно подумал, уж куклу-то он разломает. Может, там и правда что спрятано, а нет, так хоть душу отведет. Девчонка все сидит, как дура, а он это терпит!
— Встать!!!
Она сидела чуть дальше, чем ему показалось, и вся сила удара пришлась мимо, а сам он упал, потеряв равновесие. Ее внезапный смех был ужаснее любого звука, когда-либо им слышанного, потому что он знал, что она скажет, знал за долю секунды до того, как услышал ее слова.
— Вы совсем как наш соседский мальчишка, Джонни Кэш, — тот взял у меня мой кукольный театр и порвал его, чтобы достать оттуда золотце, — и ничегошеньки не получил, бедняжка, кроме обрывков бумаги и ужасной выволочки. Вы полежите, пожалуйста! Вам станет легче!
Обрывки бумаги, красные и желтые, и грубая золотая фольга — в пыли на полу угольного сарая. Полинявшая картонная лошадка. Его лучшая рубашка вся в краске. А за запертой дверью — громыхающие шаги возмездия. Значит, даже ошибка — не новая. Он уже сделал ее однажды, и теперь повторяет…
Он отвернулся, ничего не видя, и побрел прочь, еле волоча ноги, и вышел, пошатываясь, в душный сад, желтый, заглохший, где стоял такой странный удушливо-горький запах.
Теперь пустынные склоны словно ожили: с подножья утеса доносились хриплые мужские возгласы, самый язык которых для английского уха кажется взволнованным. Там искали на отмели бледное тело.
Беглец навалился на дверь, ведущую во внутренний дворик. Дверь не поддавалась, она открывалась на его счастье в другую сторону. Оттуда уже доносился стук шагов по каменным плитам. И ему едва хватило времени шмыгнуть за темный куст у самой двери, прежде чем та распахнулась и оттуда на дорожку, ведущую к леднику, выскочил Люк в сопровождении своего коллеги из 8иге1е.
В тот же миг «Тэлбот» нагнал во дворе полицейскую машину.
Хэйвок отступил назад, потерял опору и покатился в канаву, совершенно скрытую в высокой траве. Удача пока еще с ним! Она ни разу не предала его с тех пор, как он подобрал к ней ключик. Когда он повелевает, она повинуется.
В канаве оказалось мягко и прохладно, и он чуть не задремал там же, где лежал, но преодолел искушение и прополз еще несколько футов, прежде чем обнаружил, что старая водоотводная труба, достаточно широкая, чтобы вместить его отощавшее тело, выходит сквозь стену на открытое пространство наверху холма.
