Морис Леблан - Последние похождения Арсена Люпэна. Часть II: Три убийства Арсена Люпэна
— Какую-то воронку… Кажется, конец какой-то трубы…
— Нагнись… Приложи губы к этой трубе, как к рупору.
— Сделано.
— Теперь зови: «Штейнвег! Эй! Штейнвег!» Не надо так кричать… Просто говори… Ну что?
— Никто не отвечает.
— Тем хуже. Значит, он либо умер… Либо не может уже отвечать.
Господин Формери не выдержал:
— Значит, все пропало!
— Ничто не пропало, — возразил Люпэн, — но дело может затянуться. У этой трубки, как у всех трубок, два конца; надо добраться до второго.
— Но для этого придется разрушить весь дом…
— Вовсе нет… Сейчас увидите…
Он взялся за дело сам, окруженный всеми полицейскими, которые, правда, больше глазели, чем стерегли своего пленника. Люпэн прошел в другую комнату и сразу же, как и предвидел, обнаружил свинцовую трубу, которая выходила из стены в углу и поднималась затем к потолку.
— Ага! — сказал Люпэн, — эта штука поднимается вверх! Неглупо придумано! Ищут ведь обычно в погребах!
Ниточка вышла на свет, оставалось только последовать за нею. Они поднялись на третий этаж, потом — на четвертый, затем — к мансардам. И увидели вскоре, что потолок одной из мансард был пробит и труба сквозь него уходила дальше, проникая в низкий чердак, который в верхней части тоже был пробит.
А над ним была уже только крыша.
Они приставили лестницу и вылезли наружу через слуховое окно. Кровля здесь была из жестяных листов.
— Разве вы не видите, — спросил господин Формери, — что это ложный след?
Люпэн пожал плечами.
— Вовсе нет.
— Ну конечно! Труба кончается под кровельным листом!
— И это доказывает, что между листами жести и верхней частью чердака остается свободное пространство, где мы найдем… Того, кого ищем.
— Невозможно!
— Сейчас посмотрим. Пусть ваши люди приподнимут листы…
Нет, не там… Труба должна оканчиваться вот тут.
Трое полицейских выполнили приказание. И один из них воскликнул:
— Ах! Вот оно!
Все нагнулись. Люпэн был прав. Под жестью, поддерживавшейся переплетением деревянных, полусгнивших досок, оказалась пустота высотой не более метра. Первый полицейский, который в нее проник, пробил своим весом пол и свалился на чердак. Пришлось продвигаться дальше с особой осторожностью, постепенно поднимая жестяные листы.
Немного дальше им встретилась печная труба. Люпэн, шедший впереди и следивший за работой полицейских, остановился и сказал:
— Вот он.
Человек, скорее — труп, лежал там; при ярком свете дня они увидели его смертельно бледное, искаженное страданием лицо. Он был прикован цепями к кольцам, вмурованным в кладку трубы. Возле него стояли две миски.
— Он мертв, — сказал следователь.
— Что вы об этом знаете! — возразил Люпэн.
Он проскользнул внутрь, попробовал ногой пол, который в этом месте показался ему прочнее, и приблизился к телу. Господин Формери и заместитель шефа Сюрте последовали за ним. Присмотревшись, Люпэн произнес:
— Он дышит.
— Да, — подтвердил господин Формери. — Сердце бьется слабо, но бьется. По-вашему, его еще можно спасти?
— Конечно, — с величайшей уверенностью отозвался Люпэн. — Поскольку он не умер до сих пор…
И скомандовал:
— Молока ему! Сейчас же! Молока с добавкой минеральной воды Виши. Бегом! За все отвечаю я!
Двадцать минут спустя старик Швейнвег открыл глаза. Люпэн, стоя возле него на коленях, прошептал — медленно и отчетливо, чтобы его слова как следует запечатлелись в мозгу пострадавшего:
— Послушай, Штейнвег. Никому не открывай тайны Пьера Ледюка. Я, Арсен Люпэн, покупаю ее у тебя по любой цене, которую ни запросишь. Только не мешай мне действовать.
Следователь взял за локоть Люпэна и озабоченно спросил:
— А госпожа Формери?
— Госпожа Формери свободна. И с нетерпением вас ждет.
— Как вас понять?
— Очень просто, господин следователь. Я заранее знал, что вы согласитесь на предложенную мною маленькую экспедицию. Отказ с вашей стороны был бы немыслим.
— Почему?
— Госпожа Формери слишком хороша собой…
Глава 2
Страничка современной истории
I
Арсен Люпэн с силой выбросил оба кулака вправо и влево, приложил их к груди, снова развел, опять соединил. За этим движением, повторившимся тридцать раз, последовал наклон торса вперед и назад, а затем — попеременный подъем ног, после него — попеременное вращение рук.
Все это продолжалось четверть часа, те четверть часа, которые он каждый день посвящал шведской гимнастике, чтобы размять мускулатуру.
Окончив упражнения, он устроился за столом, взял чистые листы бумаги, уложенные в пронумерованные пачки, и, сложив один из них, сделал из него конверт. Затем повторил эту операцию с целым рядом других листков бумаги.
Это была работа, на которую он согласился и которой занимался ежедневно, поскольку заключенные обладали правом самим выбирать себе дело по вкусу: склейку конвертов, изготовление бумажных вееров, металлических кошельков и так далее.
Машинально занимая руки таким нехитрым делом, продолжая разминать мышцы этими механическими движениями, Люпэн неустанно думал о своих делах.
Грохот засовов, щелкание замка…
— А, это вы, мой образцовый тюремщик! Неужто настал час заглавнейшего из туалетов, той стрижки волос, которая предшествует финальной, великой рубке?
— Нет, — сказал надзиратель.
— Тогда — занятия? Прогулка во Дворец? Это бы меня удивило; наш добрый господин Формери недавно предупреждал, что с этих пор, ради осторожности, он будет допрашивать меня только здесь, в моей камере, — что несколько мешает, признаться, исполнению моих планов…
— К вам пришли с визитом, — лаконично сообщил тюремщик.
«Вот оно!» — подумал Люпэн.
И, следуя к переговорной, сказал себе:
«Дьявол меня возьми! Если это то, о чем я думаю, значит — я и вправду молодчина! Поставить такое дело на колеса, причем — всего за четыре дня, сидя в тюрьме! Какое достижение!»
Получив по всей форме разрешение, подписанное директором второго дивизиона префектуры полиции, посетители вводятся в узкие клетушки, которые служат для таких встреч. Эти мини-камеры, разделенные посередине двумя стальными сетками, установленными на расстоянии в пятьдесят сантиметров друг от друга, имеют две двери, выходящие в два различных коридора. Заключенный входит через одну из дверей, посетитель — через другую. Таким образом они не могут ни касаться друг друга, ни переговариваться слишком тихим голосом, ни обмениваться какими-либо предметами. Кроме того, в некоторых случаях при таких встречах может присутствовать надзиратель.
На этот раз такой чести был удостоен сам главный надзиратель.
— Кто же, черт возьми, получил разрешение нанести мне визит? — воскликнул Люпэн, входя. — Разве нынче у меня — день приема?
Пока стражник запирал дверь, он подошел к решетке и стал всматриваться в человека, находившегося уже напротив, чьи черты, однако, лишь смутно проступали в полумраке клетушки.
— Ах! — воскликнул он радостно, — это вы, мсье Стрипани! Какая приятная неожиданность!
— Да, это я, дорогой князь.
— Нет-нет, прошу без титулов, дорогой мсье. В этом месте я обычно отказываюсь от любых отрыжек пустого тщеславия. Зовите меня Люпэном, это ближе к действительности.
— Как вам будет угодно, но я был знаком с князем Серниным; князь Сернин был тем, кто спас меня от нищеты, вернув мне состояние и счастье. И вы меня поймете, если в моих глазах навсегда останетесь князем Серниным.
— К делу, мсье Стрипани, к делу! Каждое мгновение господина главного надзирателя — на вес золота, и мы не вправе ими злоупотреблять. В двух словах, что привело вас ко мне?
— Что меня привело? О Господи, это так просто! Мне показалось, что вы будете мною недовольны, если я обращусь к другому, чтобы завершить дело, которое было начато вами. С другой стороны, вы — единственный человек, в руках которого соединились все нити, позволившие вам в ту пору восстановить истину и содействовать моему спасению. Исходя из этого, только вы могли бы снова предотвратить удар, который мне опять грозит. Все это прекрасно понял господин префект полиции, когда я изложил ему ситуацию.
— Меня действительно удивило, что вам было разрешено…
— Отказ был немыслим, дорогой князь. Ваше вмешательство просто необходимо в этом деле, в котором сплетается столько интересов, и не только моих, — интересов, касающихся также высокопоставленных, известных вам особ…
Краем глаза Люпэн следил за тюремщиком, слушавшим с жадным вниманием, наклонившись вперед, стараясь уловить тайный смысл каждого слова, которым они обменивались.
— Так что?.. — спросил Люпэн.
— Так что, дорогой князь, умоляю вас воскресить в памяти все обстоятельства в отношении известного вам документа, отпечатанного на четырех языках, начало которого, по крайней мере, касалось…
