Пьер Вери - Завещание Базиля Крукса
Его игра была очень странная. Он не разыгрывал партии, а то и дело ставил фигуры в безвыходное положение и искал способы, как бы их вызволить.
— Как глупо, — заворчал Каучо, — мы лишены возможности сыграть партию, потому что этому дураку угодно заниматься глупостями!..
Старичок временами почесывал себе нос и подносил к губам рюмку с ромом. Внезапным жестом он опрокинул все фигуры. Этого не стерпел Неро и, заворчав, подошел к беспокойному незнакомцу.
— Неро, сюда!
Собака послушалась не сразу, и Нунец поднялся.
— Прошу извинить меня, сударь!
— Не за что, сударь!
Осторожно погладив собаку по голове, старичок сказал:
— Неро! Какое красивое имя!
Поднявшись, он подал шахматную доску доктору Каучо, который немедленно начал расставлять на ней фигуры.
— Позвольте представиться, — продолжал старичок со старомодным поклоном. — Мосье Транкиль.
— Моя фамилия — Нунец. Я начальник здешней полиции. А это мой друг, доктор Каучо.
Предвкушая удовольствие игры, доктор рассеянно поклонился и двинул вперед пешку.
— Отвечайте, Нунец!
— Так значит, вы француз? — спросил Нунец, также передвинув пешку.
Незнакомец молча кивнул головой.
— И с каких пор вы изволите пребывать в наших краях?
— С начала недели, сударь.
Он вынул из кармана примитивный портсигар, служивший некогда коробкой для конфет против кашля, и стал рассказывать:
— У меня двухнедельный отпуск, я служу архивариусом в Периге. Мне давно хотелось познакомиться с Испанией, и в этом году я оказался в состоянии доставить себе это удовольствие. Завтра я собираюсь отправиться дальше, в Астурию.
Тем временем шахматная партия продолжалась. Нунец довольно смело двинул вперед пешку, затем другую.
— Играйте внимательно! — воскликнул Каучо. — Или я тотчас же разобью вас!
— Да, да, — заметил Транкиль, который в это время стал подниматься, чтобы покинуть кафе, — вам не следовало трогать этого офицера.
Он поклонился и направился к двери. Когда он вышел, Нунец спросил:
— Что он хотел сказать, упоминая об офицере?
— Почем знать. Всякий француз вечно болтает какие-нибудь нелепости.
Нунец задумчиво посмотрел через окно на старичка, который странной походкой, почти в припрыжку, направился в город. Затем его мысли вернулись к партии. Он тронул офицера и поставил его на другое поле.
— Ваш ход, Каучо!
Партия длилась уже довольно долго, а исход ее все еще не определялся. Вдруг дверь быстро отворилась, и в кафе вбежал мальчик лет десяти, с лицом, изрытым оспинами. Он направился прямо к начальнику полиции и произнес:
— Синьор Нунец, это для вас!
С этими словами он передал Нунецу сложенную вчетверо записку.
— Кто тебе дал ее? — спросил Нунец, который вздрогнул, кончив чтение.
— Какой-то господин на Королевской улице. Он спросил меня, знаю ли я синьора Нунеца. Я сказал — да. «Тогда ступай в кафе „Андалузию“ и передай ему это». Он сунул мне при этом в руку пол пезеты и прибавил: «Это от Пигота».
— Нет! — воскликнул Нунец, обращаясь к Каучо. — Эта записка не от Пигота. Это не его почерк, и к тому же он не знает, что я здесь. Какого вида был этот господин?
— Не могу сказать, сударь... Теперь уже довольно темно...
— А не говорил ли он с иностранным акцентом?
— Не заметил, сударь. А зачем вам это знать?
— Убирайся со своими глупыми вопросами!
Не обращая больше внимания на мальчика, Нунец передал записку Каучо. Тот прочел вполголоса:
«Господину начальнику полиции следовало бы спросить капитана Родериго, почему, спустившись с синьорой Тейа в бар „Альдебарана“ в 10 час. 15 мин. он сказал ей: «Вы ведь не отпили, из стакана, Лаура, не правда ли?».
Партия в шахматы так и осталась неоконченной.
ГЛАВА 12.
Неожиданная встреча.
На следующий день Нунец с утра явился к синьоре Тейа. Хотя было еще очень рано, она давно была на ногах. У нее был такой плохой вид, что у Нунеца сжалось сердце. Она молча показала ему на кресло.
— Скажите, синьор Нунец, есть ли у вас какие-либо новости?
— Новости есть, но не сказал бы, чтобы очень хорошие...
С этими словами Нунец протянул хозяйке дома записку, на которой рукой неизвестного было предъявлено страшное обвинение капитану Родериго.
Когда Лаура кончила чтение, он спросил:
— Обращался ли к вам капитан с этими словами? Не помнится, чтобы кто-нибудь из вас упомянул о них во время допроса.
— В записке написана сущая правда. Капитан, действительно, спросил меня, не пила ли я? Я ответила, что нет, и меня очень удивило, что мой ответ, видимо, сильно обрадовал капитана.
— Но почему вы не упомянули об этом эпизоде во время допроса?
— Имела ли я право это делать, раз Родериго, ваш друг, умолчал об этих, я уверена, лишенных всякого значения, словах? Если я отвечаю на ваш вопрос сегодня, то только потому, что уверена, что так же поступит и капитан. Но вы должны себе представить, насколько мучат меня эти слова. Я уверена, что капитан невиновен, но все говорит против него. Кто автор этой записки?
— Не знаю, но вот в чем дело. Слова капитана могли слышать только четыре человека: вы, Каучо и Тейа, которые были близко, и, может быть, старый Рамон на кухне. Тейа умер, Каучо утверждает, что ничего подобного не слышал, да к тому же он был со мной в то время, когда я получил записку; вы, конечно, не автор записки, крайне невероятно, чтобы им был и Рамон, но кто же тогда?
На лице Лауры отразилось столь сильное беспокойство, что Нунец счел нужным успокоить ее.
— Как ни тяжела новая улика, я по-прежнему остаюсь при убеждении, что Родериго невиновен... но это нужно доказать...
— Как я рада это слышать! Но окажите мне немного доверия и ответьте: вы считаете убийцей того человека, которому удалось ускользнуть с «Альдебарана»?
— К сожалению, у меня нет никаких оснований считать его виновником смерти вашего мужа. Он был на яхте с другой целью; он, может быть, усыпил экипаж с целью грабежа.
— А может быть, сам преступник автор записки?
— Сильно сомневаюсь в том, но должен сознаться, что дело запуталось до чрезвычайности.
Внезапно раздался резкий звонок. При виде показавшегося на пороге старичка, Нунец чуть было не подскочил. Это был вчерашний незнакомец из кафе.
Старичок почтительно поздоровался с Лаурой, а затем, повернувшись к Нунецу, вежливо протянул ему руку.
— Здравствуйте, синьор Нунец...
Нунец секунду поколебался, затем пожал протянутую руку и ответил:
— Здравствуйте, мосье...
— Транкиль, — закончил старичок. — Как видно, сама судьба сводит нас. Я всего четыре дня в Сантандере, и уже имею удовольствие вторично встречаться с вами.
Повернувшись к Лауре, он продолжал:
— Я узнал, сударыня, что вы живете в Сантандере. Будучи вашим соотечественником, я счел своим долгом сделать вам визит. Сознаюсь, что он не вполне бескорыстен. Я по профессии архивариус и всюду разыскиваю интересные документы. Отправляясь завтра в Астурию и плохо владея испанским языком, я решил обратиться к вам с просьбой указать мне адреса каких-нибудь французов, которые могли бы оказать мне содействие.
— Надеюсь, что смогу быть вам полезной, — ответила Лаура. — Я очень рада, что вы зашли ко мне. Так приятно встретить соотечественника на чужбине.
Мосье Транкиль галантно поклонился.
Нунец сосредоточенно смотрел на кончик сапога. Этот архивариус, дважды за 48 часов попадавшийся ему на пути, сильно заинтересовал его. Уж не он ли был автором записки? Ведь никто другой не знал о его, Нунеца, пребывании в кафе «Андалузия», которое никогда не посещал. Но какое отношение мог иметь мосье Транкиль к делу «Альдебарана»?
— Вы из самого Периге, мосье Транкиль? — спросила Лаура, обрадовавшаяся возможности поговорить о Франции.
— Нет, я из Талафе, из того же департамента, что и Периге. Вы знаете эти края?
— Нет, я с севера, хотя и родилась в Амбуаз на Луаре.
— Помню этот городок. Как-то проездом, я пил там кофе. Кофе, признаться, прескверный, но как великолепна Луара!..
— О, я надеюсь скоро увидеть ее берега... и остаться там навсегда.
Нунец поднялся.
— Я покину вас, что бы не мешать вам беседовать о вашей общей родине, —сказал Нунец.
Он уже было открыл дверь, когда Транкиль остановил его:
— Разрешите спросить вас, сударь, что вы думаем о преступлении на улице Трех Деревьев?
— На улице Трех Деревьев?
— Ну да. Говорят, это довольно любопытная улица. Я охотно бы посетил ее, если бы она не пользовалась столь дурной славой.
— Но ведь это старая история, — заявил Нунец, — она уже сдана в архив.
