Рекс Стаут - Пожалуйста, избавьте от греха

— Позвоните Вулфу и передайте, что я хочу его видеть. Сейчас же. — Она указала пальцем. — Телефон на столе. Сколько времени ему понадобится, чтобы приехать?

— Много. Целую вечность. Я верю, что ничего «определенного» вы о нем и в самом деле не знаете. Он выходит из дома крайне редко, и только по своим личным делам, никогда не покидая дом по делам, связанным с работой. Думаю, что по телефону обсуждать свое дело вы не захотите, поэтому вам остается только поехать к нему самой. Адрес указан на бланке. Хорошо бы в шесть часов — он к этому времени освободится, да и матч закончится…

— Боже мой, какое нахальство! — прошептала она. — Вы считаете, я должна поехать?

— Нет, я считаю, что вы не должны. Но вы сказали, что хотите его видеть, а я…

— Хорошо, хорошо. Не будем об этом. — Она снова нажала на кнопку.

Комментатор Боб Мерфи сменил Ральфа Кайнера, а говорит он громче. Ей пришлось повысить голос:

— Мисс Хабер проводит вас вниз. Она в холле.

Я встал и двинулся к двери. Меня проводили, я прошагал до Мэдисон-авеню, заглянул в бар с телевизором и уселся досматривать матч, так и не зная, зря потратил бланк, конверт, почтовую марку и большую часть дня или нет. Делать ставку я бы не решился. Проще было бросить монетку. Правда, она все-таки сказала, что хочет его видеть, а если я знаю женщин хотя бы на одну десятую от того, что притворно приписывает мне Вулф, то она привыкла добиваться того, чего хочет. К тому времени, когда матч закончился («Метсы» выиграли 7:5), я уже пришел к определенному мнению. Два против одного, что мне удалось подцепить ее на крючок. Так, во всяком случае, мне казалось, когда незадолго до шести я отпирал ключом входную дверь нашего старенького особняка.

Конечно, я и думать не мог, чтобы в этот вечер уйти из дома. Когда меня нет, к телефону обычно подходит Фриц, но порой снимает трубку и сам Вулф, а она могла, позвонить в любую минуту. Могла. Но не позвонила. Она могла наябедничать Кремеру или окружному прокурору, и тогда позвонил бы кто-то из них. Но они тоже не позвонили. Когда, около полуночи, я отправился спать, я уже не ставил два против одного.

Впрочем, надежды я еще не утратил, поэтому в воскресенье утром, зайдя после завтрака в кабинет, я позвонил Лили Роуэн и сказал, что буду весь день занят, но билеты на игру пришлю с нарочным, и надеюсь, что она найдет мне подходящую замену, которая будет орать так же громко, как и я. И вот, представьте себе, — всего восемь минут прошло, как я отослал нарочного, и позвонила мисс Оделл. Сама, не через секретаршу. Она заявила, что хочет поговорить с Вулфом, а я ответил, что нет, мол, он еще даже не подозревает о нашей с ней встрече.

— Господи, — вздохнула она, — можно подумать, что он президент Соединенных Штатов. Я должна с ним поговорить. Приведите его.

— Я не могу, да и он не согласится. Честное слово, миссис Оделл, я был бы рад вам помочь, но это невозможно. Ему бы это пошло только на пользу, но проще привести гору к Магомету. Если можно было бы устроить состязание по упрямству, он бы вас победил.

— Да, я упряма. И всегда была.

— Я готов назвать это упорством, если вы не против.

Молчание. Оно так затянулось, что я даже начал подумывать, не ушла ли моя собеседница, забыв положить трубку. Наконец она сказала:

— Я приеду в шесть часов.

— Сегодня? В воскресенье?

—Да.

В трубке щелкнуло.

Я перевел дыхание. Что ж, пока все шло хорошо, но самое серьезное препятствие еще подстерегало меня впереди. По воскресеньям наш домашний распорядок отличался от обычного. Теодор в воскресенье не приходил, и утренняя возня Вулфа с орхидеями могла продлиться от двадцати минут до четырех часов. Да и Фриц, накормив нас завтраком, мог куда-нибудь уйти до вечера. А мог и не уйти. Сегодня останется дома, он пообещал. Вопрос заключался в том, когда вывалить на Вулфа радостную новость. Подняться в оранжерею я и думать не смел; Вулф не выносил этого, даже если случалось нечто из ряда вон выходящее. Я решил подождать, пока Вулф спустится, чтобы сперва посмотреть, в каком он настроении.

Появился он в начале двенадцатого, зажав под мышкой воскресную «Тайме» и держа в руке четырнадцатидюймовую веточку перистерии элаты; «доброе утро» прозвучало у него как приветствие, а не просто рык. Дождавшись, пока орхидеи заняли надлежащее место в вазочке, а туша Вулфа угнездилась в исполинском, сделанном по особому заказу кресле, которое он не обменял бы на тонну золота, я заговорил:

— Прежде чем вы погрузитесь в «Недельное обозрение», я должен сообщить вам новость, которая придется вам не по вкусу. В шесть вечера к вам придет женщина. Миссис Питер Д. Оделл, муж которой выдвинул ящик стола и погиб. Мне пришлось нарушить закон и не посоветоваться с вами, прежде чем назначить ей встречу.

Вулф метнул на меня испепеляющий взгляд.

— Я был здесь. Ты мог сказать.

— Да, но дело было слишком срочное. — Я открыл ящик письменного стола и вынул лист бумаги. — Вот копия письма, которое я отослал ей в пятницу днем. — Я встал, передал бумагу Вулфу и вернулся на место. — Вчера днем она позвонила, точнее — позвонила ее секретарша, и я поехал к ней домой на Шестьдесят третью улицу. Она попросила, чтобы я позвонил и попросил вас приехать к ней, что я даже обсуждать не стал. Я сказал, что встретиться с вами она может только в одном-единственном месте — в вашем кабинете. Сегодня утром, час назад она позвонила и сказала, что приедет в шесть. Вот и все.

Вулф прочитал письмо. Потом перечитал, плотно стиснув губы. Бросил на стол и посмотрел на меня. Не злобно, не уничтожающе, а просто вперил в меня пристальный взгляд.

— Я тебе не верю, — сказал он. — Сам знаешь, это было бы больше, чем невыносимо.

Я кивнул.

— Ничего другого я от вас и не ожидал. Но в шесть вечера она будет здесь. А срочность, на которую я ссылался, покоится в вашем сейфе. Я имею в виду чековую книжку. Вы, конечно, обратили внимание, что начиная с первого мая я подавал вам памятку о состоянии наших финансовых дел каждую неделю, а не дважды в месяц, как обычно. Из ста пятидесяти восьми дней, прошедших с начала года, вы работали дней десять, а я — меньше двадцати, если не считать моих повседневных обязанностей. Я ненароком…

— Не «меньше двадцати»! Меньше, чем двадцать.

— Спасибо. Я ненароком выведал, что состояние миссис Оделл исчисляется цифрой с восемью нулями. Или даже с девятью. Мне оставалось либо уволиться и сделать ей предложение, либо вынудить ее обратиться к вам. Я бросил монетку — и вы выиграли. Вот я и написал ей письмо.

— А вот теперь, — процедил он сквозь зубы, — выбирать буду я.

— Разумеется. Увольте меня или принимайтесь за работу. Если вы меня уволите, я не стану брать у вас отступные. Ведь в таком случае мне пришлось бы снимать деньги с вашего банковского счета, а всякий раз, как мне приходилось это делать в течение последнего месяца, я с трудом удерживался от рыданий. Меня так и подмывало разорвать на себе одежды и посыпать волосы пеплом. Когда будете принимать решение, не забудьте, что по меньшей мере дважды вы сами поступали так же, когда денег на счету оставалось — кот наплакал. В последний раз такое случилось, когда вы послали меня к женщине по фамилии Фрейсер. Разница только в том, что на сей раз я поступил так, не посоветовавшись с вами. Я предпочитаю отрабатывать хотя бы часть своего жалованья.

Вулф обеими руками вцепился в набалдашники подлокотников кресла, откинулся назад и закрыл глаза. Губы, правда, втягивать и выпячивать не стал — это означало, что ни о чем серьезном он не размышляет, а только прикидывает, стоит ли овчинка выделки.

Я уже собрался было развернуться к письменному столу и приступить к чтению собственного экземпляра «Таймс», когда Вулф открыл глаза, выпрямился и заговорил:

— Насчет моих слов по поводу самого важного факта, на который не обращают внимания. Эта женщина, разумеется, захочет знать, в чем он состоит. У тебя есть предложения?

— Еще бы. Я уже ей сказал — вчера. Главное — то, что Оделл вошел в комнату Браунинга и выдвинул тот самый ящик, в котором, насколько все знали, всегда хранилось только виски. Почему? Вот самый главный вопрос. Вы читали про это убийство только в газетах, а я вчера битых полтора часа обсуждал его с Лоном Коэном и узнал кое-какие подробности, которые не публиковались.

— Проклятье! — Вулф состроил гримасу. — Ладно. Излагай. Главное из беседы с мистером Коэном. И дословно — весь разговор с этой женщиной.

Я начал излагать.

Глава 5

Большинство людей, которые входят в этот кабинет впервые, озабочены своими бедами, но тем не менее частенько замечают что-нибудь особенное — огромный персидский ковер размером четырнадцать футов на двадцать шесть, исполинский глобус — три фута в поперечнике — или орхидеи в вазе на столе Вулфа. А вот миссис Питер Д. Оделл не заметила ничего. Когда я проводил ее в кабинет, она сразу уставилась на Вулфа и продолжала таращиться на него, даже подойдя к его столу. Следом за ней вошла секретарша. Вулф, естественно, даже не подумал привстать им навстречу.