Жорж Сименон - Покойный господин Галле
Анри надел очки, поддернул накрахмаленную манжетку, вылезавшую из рукава пиджака.
Маловыразительное, худое, чем-то напоминающее лошадиную морду, лицо Анри оставалось бесстрастным. Он облокотился на пианино, стоявшее поперек комнаты и повернутое так, что была видна только его задняя сторона, обтянутая зеленым холстом.
— Я хотел бы задать несколько вопросов, касающихся вашего отца и всей вашей семьи.
Анри ничего не сказал, не пошевелился, лицо его по-прежнему выражало ледяное безразличие.
— Не скажете ли, прежде всего, где вы были двадцать пятого июня в четыре часа дня?
— Сперва я сам хочу задать вам вопрос. Обязан ли я принимать вас у себя и отвечать на ваши вопросы в такой день, как сегодня?
Все такой же тусклый, усталый голос, словно каждый слог стоил ему усилий.
— Вы вправе молчать. Однако, я должен заметить…
— Где же я находился, по вашим данным?
Мегрэ не ответил. По правде сказать, его несколько удивил такой поворот беседы, тем более что на лице молодого человека он не видел никакой реакции на происходящее.
Анри несколько минут молчал. Было слышно, как служанка крикнула хозяйке, находящейся на втором этаже:
— Иду, мадам…
— Итак?
— Раз вы все уже знаете, я был там…
— В Сансере?
Анри не ответил.
— И там на дороге к старому замку у вас произошла ссора с отцом?
Из них двоих больше нервничал Мегрэ: ему казалось, что его стрелы не достигают цели, слова не находят отклика, подозрения ничем не подтверждаются. Но больше всего его удивляло молчание Анри Галле, который даже не пытался оправдаться. Он словно выжидал.
— Вы не могли бы мне ответить, что вы делали в Сансере?
— Я ездил навестить свою любовницу Элеонору Бурсан: она в отпуске и живет в пансионе «Жермен» неподалеку от Сансера, в Сен-Тибо.
Он едва заметно поднял густые, как у отца, брови.
— Вы не знали, что ваш отец находится в Сансере?
— Если бы знал, то постарался бы с ним не столкнуться.
Объяснения по-прежнему оставались столь лаконичными, что комиссару приходилось повторять свои вопросы.
— Ваши родители знали об этой связи?
— Отец догадывался. Он был против.
— О чем вы с ним тогда говорили?
— Вас интересует убийца или жертва? — медленно выговорил молодой человек.
— Мне будет легче найти убийцу, когда я ближе познакомлюсь с жертвой. Там в Сансере отец в чем-то вас упрекал?
— Простите, это я упрекал его в том, что он за мной шпионит.
— А потом?
— Это все. Он заявил, что я не уважаю родителей. Спасибо, что вы мне напомнили об этом именно сегодня.
Мегрэ с облегчением услышал шаги на лестнице. В комнату вошла г-жа Галле. Держалась она, как обычно, с большим достоинством, шею ее оттягивали три ряда бус из крупных матовых камней.
— Что тут происходит? — спросила она, поочередно глядя то на Мегрэ, то на сына. — Почему вы не позвали меня, Анри?
Постучав, вошла служанка.
— Там обойщики хотят снимать драпировки.
— Последите за ними…
— Я пришел получить у вас кое-какие сведения, которые необходимы мне, чтобы найти виновного, — довольно сухо ответил Мегрэ. — Я понимаю, сейчас для этого не самый подходящий момент, ваш сын уже объяснил мне это. Но с каждым часом отыскать убийцу становится все труднее.
Он перевел взгляд на Анри, сохранявшего упрямо-безразличный вид.
— Когда вы, сударыня, выходили замуж за Эмиля Галле, у вас было личное состояние?
Она слегка напряглась и гордо произнесла:
— Я дочь Огюста Прежана.
— Простите, но я…
— Экс-секретаря последнего принца из дома Бурбонов.
Редактора легитимистской газеты «Солнце». Мой отец потратил все свои сбережения на издание этого органа, боровшегося…
— У вас есть другие родственники?
— Есть. Но я их не видела со дня моей свадьбы.
— Они возражали против вашего замужества?
— То, что я вам сказала, поможет вам понять ситуацию.
Вся моя семья — роялисты. Мои дядья занимали, а некоторые занимают и по сей день, крупные посты. Они были недовольны, что я решила выйти за коммивояжера.
— После смерти отца вы остались без средств?
— Отец умер через год после моего замужества. Когда мы поженились, у Эмиля было тридцать тысяч франков.
— А его семья?
— Я никого из них не знала. Он избегал говорить о семье. Мне известно только, что у него было тяжелое детство и что много лет он служил в Индокитае…
На губах сына промелькнула презрительная усмешка.
— Я не случайно задаю вам эти вопросы, сударыня: недавно я выяснил, что вот уже восемнадцать лет ваш муж не служит в фирме «Ньель».
Она неотрывно смотрела на комиссара; Анри живо запротестовал:
— Но, сударь…
— Эти сведения исходят от самого господина Ньеля.
— Может быть, лучше… — начал молодой человек, приближаясь к Мегрэ.
— Нет, Анри! Я хочу доказать, что это ложь, чудовищный обман. Идемте, комиссар. Да, да, следуйте за мной.
И впервые выказав нервозность, она двинулась по коридору, налетев по дороге на рулон черной ткани, которую скатывали обойщики. Комиссар поднялся вслед за нею на второй этаж; она провела его через спальню с мебелью полированного дерева, где на вешалке до сих пор висела соломенная шляпа Эмиля Галле и его костюм из тика — наверное, в них он ходил на рыбалку.
За этой комнатой находилась еще одна, поменьше, служившая рабочим кабинетом.
— Взгляните, вот образцы. Вот, например, ужасно безвкусные столовые приборы. Как видите, они совсем не восемнадцатилетней давности. Вы согласны? Вот тетрадь заказов, где муж ежемесячно производил расчеты. Вот письма на бланках фирмы «Ньель», которые он регулярно получал…
Мегрэ почти не смотрел. Он не сомневался, что ему еще придется вернуться в эту комнату, и хотел проникнуться ее атмосферой.
Он постарался представить себе Эмиля Галле, сидящего перед письменным столом во вращающемся кресле. На столе стояла чернильница из белого металла, хрустальный шар вместо пресс-папье.
Из окна открывался вид на главную аллею и красную крышу соседней пустующей виллы.
Письма, отпечатанные на бланках фирмы «Ньель», были примерно одного содержания:
«Уважаемый Господин Галле! Мы получили ваше письмо от 15-го сего месяца, а также список заказов на январь.
Ждем вас, как обычно, в конце месяца для окончательных расчетов и для передачи необходимых инструкций по поводу расширения вашей деятельности. С сердечным приветом.
Подпись: Жан Ньель».
Мегрэ взял несколько писем и положил к себе в портфель.
— Ну, что вы теперь скажете? — с вызовом спросила г-жа Галле.
— А это что такое?
— Ничего особенного. Мой муж любил мастерить. Это старые часы, он их разбирал. В сарае свалена куча приспособлений, которые он сам изобрел, много рыболовных снастей. Каждый месяц он неделю проводил дома, а работал, что-то писал всего час или два, по утрам.
Мегрэ один за другим выдвигал ящики стола. В одном он увидел пухлую розовую папку с надписью «Солнце».
— Это бумаги моего отца, — пояснила г-жа Галле. — Не знаю, зачем мы их сохранили. В этом шкафу — полная подшивка газеты до последнего номера. Ради этого отец продал даже свои облигации.
— Вы позволите взять мне с собой эту папку?
Она повернулась к двери, как будто хотела посоветоваться с сыном, но Анри остался внизу.
— Что вы из нее узнаете? Это своего рода реликвия.
Впрочем, если вы считаете… Но скажите, комиссар, может ли быть, что господин Ньель не подтвердил?.. То же самое с открытками. Вчера пришла еще одна. Это почерк мужа, я уверена в этом. Отправлена, как и первая, из Руана.
«Все в порядке. Возвращаюсь в четверг вечером».
В голосе ее снова прозвучали какие-то человеческие нотки. Правда, едва уловимые.
«С нетерпением жду этого дня. Четверг уже завтра».
Внезапно она зарыдала, но рыдания тут же прекратились. Два-три всхлипа. Она поднесла ко рту платок, отделанный черной каймой, и глухо попросила:
— Уйдемте отсюда…
Снова пришлось проходить через спальню, обставленную хоть и дорогой, но безвкусной мебелью: зеркальный шкаф, две тумбочки, ковер «под персидский».
Внизу в коридоре Анри невидящим взором смотрел, как обойщики вкатывают рулон на грузовичок. Он даже не обернулся, когда г-жа Галле и Мегрэ стали спускаться по скрипящим ступеням натертой до блеска лестницы.
В доме царил беспорядок. В столовую, откуда двое рабочих в робах вытаскивали пианино, вошла горничная с литровой бутылью красного вина и двумя стаканами.
— Это не помешает, — одобрил один из них.
У Мегрэ вдруг создалось странное ощущение — он ни разу еще не испытывал ничего подобного, и это сбивало его с толку. Ему показалось, что истина скрыта где-то здесь, рядом. Все, что происходило, имело определенное значение.
