Роберт Голдсборо - Смерть в редакции

— Все это даже более гнусно, чем я мог вообразить, — объявил он свой вердикт и нажал на кнопку звонка, требуя пива.

Когда явился Фриц со своим подносом, Вульф отодвинул от себя газеты, проворчав:

— Заберите их и немедленно уничтожьте.

— Мне не хочется, чтобы вы носили травму в себе, — сказал я. — Поделитесь со мной своими чувствами.

— Фу! Разве вы не ознакомились с ними?

— Просмотрел парочку по дороге домой. Жуть.

— Словечко «жуть» не дает исчерпывающей характеристики этого явления. Перед нами отвратительная карикатура на журналистику. Аналитический материал выглядит фарсом, редакционные статьи, судя по их примитивности, мог писать неандерталец, графическое представление являет собой гротеск.

Чтобы придать своим словам больше убедительности, он ткнул пальцем в стол, произведя таким образом совершенно нетипичную для него затрату энергетических ресурсов организма.

— На первый взгляд спортивная секция лос-анджелесской газеты выглядит вполне приятно, — прокатил я пробный шар. — Много статистики.

— Всего лишь подкормка для тех, кто азартно играет в тотализаторе на результат, — проворчал Вульф.

— Это все настолько захватывающе, что я готов провести с вами всю вторую половину дня, обсуждая вклад Макларена в процветание четвертой власти, но, как вы, возможно, помните, на три тридцать у меня назначена встреча с нашим клиентом из мира драгоценностей. Результатом этого рандеву должен стать жирный куш, поэтому, полагаю, мне стоит явиться на свидание вовремя.

— Мне давно известна ваша непоколебимая преданность делу, — сказал Вульф. — Но все же позволю выразить надежду, что вы будете дома еще до появления мистера Коэна.

У меня на это был готов ответ, но прежде чем я успел открыть рот, он уже спрятался за книгой.

Решив, что утренняя прогулка за газетами до Таймс-сквер явилась достаточным физическим упражнением для одного дня, я без всяких угрызений совести остановил такси и отправился в сердце Манхэттена на свидание с мистером Гершманом. Он не пожелал принимать меня в своем офисе в центре торговли бриллиантами на Сорок седьмой улице, и рандеву должно было состояться в кабинете ресторанчика примерно в квартале от центра.

Когда я вошел туда ровно в три тридцать, он уже ждал. Потребовалось полчаса, чтобы изложить факты, свидетельствующие о том, что именно этот работник имел гораздо больший еженедельный доход, чем ему полагалось по договору с работодателем.

Когда я закончил, Гершман долго тряс мою руку, рассыпаясь в более горячих, чем следовало, благодарностях. Если он и досадовал на то, что помощь пришлось искать за пределами замкнутой общины торговцев бриллиантами, то чувств своих ничем не выдал.

— Из чистого любопытства хотелось бы знать, хотя это и не мое дело, как вы намерены поступить в создавшейся ситуации? — спросил я.

— Для подобных случаев существует отработанный порядок действий, — сухо ответил он, мгновенно помрачнев.

Я предпочел тему дальше не развивать. После того как мы еще раз потрясли друг другу руки, он вручил мне чек на сумму, достаточную для того, чтобы содержать в довольстве особняк из бурого известняка в течение нескольких недель. А потребности нашего дома немалые, принимая во внимание, что Вульфу приходится тратиться на четыре потребляемых им еженедельно ящика пива, платить мне — своему доверенному помощнику, человеку действия, и прислуге за все; нужно платить жалованье Фрицу — величайшему кулинару вселенной и Теодору Хорстману, который кудахчет над десятком тысяч орхидей в оранжерее на четвертом этаже.

Остаются, конечно, еще расходы на продовольствие и книги, но в целом вы, видимо, суть дела уловили. Если говорить кратко, то для содержания нашего дома требуется немалый приток наличности. А приток этот бывает только тогда, когда у Вульфа возникает склонность поработать, что, в свою очередь, случается лишь тогда, когда счет в банке опускается до критического пятизначного уровня. В данный момент до опасной черты было еще далеко, а завтра, когда я оприходую щедрый дар мистера Гершмана, мы окажемся от нее еще дальше. Итак, мы могли предаться лени.

Я вернулся на Тридцать пятую улицу в самом начале шестого, это означало, что Вульф еще развлекается со своими орхидеями. Я открыл сейф, упрятал туда свежеиспеченный чек и отправился в кухню, где Фриц на пятой скорости заканчивал приготовление ужина.

Налив себе стакан молока, я спросил:

— Что за программа на сегодня?

— Грудка цыпленка в сливках и паштет из гусиной печенки с отварной лапшой, — ответил Фриц. — Я помню, как мистеру Коэну понравилась цыплячья грудка, когда он посещал нас прошлый раз.

— Прекрасный выбор, — сказал я, совершенно не кривя душой.

Фриц — просто волшебник в том, что касается цыплят. Правда, он чародей и во всем, что связано с говядиной, бараниной, свининой, телятиной, а также рыбой любого сорта и вида. Если где-нибудь для поваров — как для хоккеистов — имеется зал Славы, то Фрицу там самое место. Я так и вижу его фотографию и надпись на бронзовой пластинке: «Он делал счастливым самого Ниро Вульфа! Одного этого достаточно, чтобы вечно пребывать в зале Славы».

Нельзя сказать, что между Фрицем и Вульфом не возникало противоречий по вопросам еды — некоторые схватки, которые мне приходилось наблюдать, были просто великолепны. Однажды это случилось, когда Фриц в качестве приправы к блюду жаренных в масле скворцов использовал эстрагон и шафран: Вульф встал на дыбы и отказался есть, утверждая, что скворцов следует готовить только с шалфеем[7]. Несмотря на отдельные различия во взглядах, Вульф прекрасно знает, что результативность Фрица в игре приближается к ста процентам, и поэтому ссорится с ним очень деликатно и весьма редко.

Когда я вернулся в кабинет, чтобы закончить письмо, мой желудок уже мечтал о грудке цыпленка. Письмо адресовалось любителю орхидей из Пенсильвании, желавшему ознакомиться с коллекцией Вульфа. Босс дал разрешение. Вульф практически никогда не отказывает серьезным людям, желающим взглянуть на его бесценные орхидеи. Я называю это тщеславием; он же твердит об обмене информацией, хотя посетители всегда узнают значительно больше, чем сами могут сообщить Вульфу или Теодору.

Допечатав письмо и положив его на стол Вульфа для подписи, я приступил к регистрации вновь прорезавшихся почек орхидей. Но это занятие прервал телефонный звонок.

— Арчи, говорит Лон. Я должен еще некоторое время проторчать в газете. Объясню причину, когда приду. Надеюсь появиться у вас сразу после семи.

Я посоветовал ему не беспокоиться, так как если он опоздает, то мы даже сможем отодвинуть начало ужина минуты на три. Вернувшись к регистрационным карточкам почек, которые ежедневно передает мне Теодор, я услышал гудение лифта. Мои часы показывали две минуты седьмого, и это означало, что Вульф возвращается из оранжереи.

— Звонил Лон, сказал, что немного задержится. В газете возникли какие-то неприятности, — доложил я, как только Вульф появился в кабинете. — Готов поставить девять к пяти, что проблема связана с Маклареном.

— Скорее всего, — согласился Вульф, принимаясь за книгу Торкеля. — В случае необходимости мы можем начать ужин несколько позже.

По его голосу было понятно, что он находит эту идею крайне неприятной. Но Вульф всегда говорил, что «гость — жемчужина в оправе нашего гостеприимства».

Но нам не пришлось менять расписание. Лон позвонил в дверь в шесть пятьдесят семь, и это означало, что у него была еще куча времени, чтобы выпить виски со льдом в кабинете. Я тоже опрокинул стаканчик бурбона, а Вульф прикончил вторую бутылку пива.

— Простите за задержку, — сказал Лон, усаживаясь со стаканом в руке в кресло из красной кожи. Выглядел он крайне утомленным. — События начинают разворачиваться. «Нью-Йорк таймс» завтра публикует статью о том, что Макларен покупает «Газетт». Не знаю, как им это удалось пронюхать, но они позвонили председателю совета директоров Хэрриет Хаверхилл и попросили ее ответить на заявление Макларена о том, что он выступил с предложением скупить акции. «Газетт». Она сказала, что комментариев не имеет и тут же позвонила в отдел городских новостей, чтобы предупредить о предстоящей публикации в «Таймс». Нам пришлось попотеть, чтобы состряпать что-то более или менее путное для завтрашнего номера.

— Вот как? — сказал Вульф. — Однако, мистер Коэн, я прошу вашего снисходительного позволения отложить беседу о мистере Макларене на время после ужина. Заверяю вас, что весьма заинтересован услышать о нем как можно больше, но…

— Не продолжайте, — со смехом произнес Лон, поднимая руку. — Согласен целиком и полностью. Я весь день предвкушал удовольствие отужинать с вами и предпочитаю наслаждаться шедеврами Фрица, беседуя на более приятную тему.