Чарльз Тодд - Хладнокровное предательство
— Да. Что ж, Пола я знаю не один год. Мне он не казался особенно жадным. Может, завидовал брату… Но мисс Аштон, должно быть, права, именно жадность подвигла его на такое злодеяние. Вот только свыкнуться с этим никак не удается. — Камминс помолчал, разглядывая свою ладонь. — Значит, скоро вы, мисс Аштон и мистер Робинсон уедете? Раз виновного посадили…
«Вот видишь, — сказал Хэмиш, — его больше волнует отъезд постояльцев, ведь впереди долгие зимние месяцы».
— Я уеду завтра. Насчет остальных не знаю. Завтра меня сменит инспектор Майклсон. Спросите его.
Камминс, человек неглупый, вскинул на него пытливый взгляд:
— Вас заменили!
— Да, скоро заменят.
На лице владельца гостиницы отразились смешанные чувства.
— Насчет того, что я говорил раньше… Прошу… не стоит упоминать о моей… озабоченности.
Ратлидж сказал:
— Не вижу причин никому портить жизнь понапрасну.
Камминс облегченно улыбнулся. Подойдя к двери, он обернулся:
— Здесь трудно было пустить корни. Почва в этих краях жесткая, каменистая. Я волновался за жену, хотя ей нечего стыдиться.
Ратлиджу стало грустно.
Камминс сказал напоследок:
— Что ж, пойду принесу дров. Пожалуйста, дайте знать, если мы чем-то сможем помочь. Может быть, удастся что-то сделать для Пола.
Мэгги наблюдала за тем, как мальчик пытается накормить собаку. Но Сибил была занята другим: вылизывала бледное личико своего нового друга.
— По-моему, она не очень любит тосты. Капни на хлеб немного жира — так ей будет вкуснее.
Он встал и подошел к миске, которую Мэгги держала у раковины. Сибил, догадываясь, что он собирается сделать, поплелась за ним, пуская слюни от предвкушения и бешено виляя хвостом.
Как могла Сибил так ошибаться насчет его? А может, он убил в миг безумия? Мэгги отказывалась верить в то, что слышала собственными ушами. Но эти леденящие душу «Бах! Бах! Бабах!» до сих пор эхом отдавались у нее в голове. Она была уверена в одном. Те, кто искали мальчика, сказали лишь, что он может стать важным свидетелем. Они не говорили, что он виновен в тяжком преступлении. Но может, тогда они еще не знали? Спешили найти единственного выжившего… Наверное, они все поняли только потом.
Она проклинала свою больную ногу. Из-за ноги нельзя сходить в Эрскдейл и послушать, о чем говорят люди. Дорога туда и обратно уложит ее в постель на целую неделю, а может, и дольше. Полицейский из Лондона приезжал три раза. Он что-то подозревал, выспрашивал о старой скотопрогонной тропе, которая ведет через перевал на юг. Мальчику такой путь не одолеть, даже и летом. Почему полицейского так заинтересовала старая дорога? Может, там мог пробраться преступник незаметно для всех?
Пусть для овец тропа стала непроходимой; ее отец в шестнадцать лет перебирался через завал и выходил к побережью. Когда он вернулся, дед выпорол его кожаным ремнем: он исчез на несколько дней, перепугав мать. Но у него с собой была мелочь, на которую он купил подушечку с вышитыми на ней словами «Мокам-Бэй», чтобы вымолить прощение. Отец уверял, будто не понимал, что идти придется так далеко.
Тогда ее отец единственный раз покинул долину. Как-то он признался ей, что на море особенно нечего смотреть. После того случая он решил, что бродяжничество не для него…
Мэгги подошла к буфету, где отец хранил свои пожитки. Мальчик, которому пока нечем было заняться, следил, как она роется на полках. Огорченная, она на некоторое время прислонилась к стене, набираясь сил, чтобы начать все сначала.
Неожиданно ее озарило. Она вышла в хлев, где была одежда, принадлежавшая убитому в Монсе работнику. В том числе плоская кепка, кожаная, вроде той, что носят лондонцы. Во всяком случае, так он уверял ее, нахлобучивал свой головной убор. Мэгги тогда сказала, что он выглядит дураком, а работник рассмеялся и сказал: «Продавщицы в лавках так не думают». Она назвала его нахалом и отвернулась, пряча улыбку. Она прекрасно понимала, почему продавщицы в лондонских магазинах находили его неотразимым…
Она не считала себя сентиментальной, хотя с овцами он управлялся чудесно. Если бы не он, ей бы туго пришлось после смерти отца. Она достала из чемодана кепку, пролежавшую там всю войну, и принесла ее на кухню. Мальчик с любопытством покосился на нее, но Мэгги не призналась ему в своих мыслях.
Целый час она полировала кепку старой ветошью. Наконец кепка заблестела, как новенькая. Мэгги повертела ее в руках, придирчиво разглядывая со всех сторон.
Сойдет.
Она снова вынесла ее на двор и бросила в сугроб у стены сарая.
Когда лондонец вернется, его ждет сюрприз.
Глава 32
Элизабет Фрейзер заглянула в столовую и увидела там Ратлиджа. Она принесла чайник, тарелку с сэндвичами, чашку с блюдцем, сахарницу и сливочник.
— На сытый желудок даже думается легче, — сказала она, осторожно въезжая в дверь. Поднос она держала на коленях. Ратлидж поспешил ей на помощь, взял у нее поднос и поставил на чайный столик у камина.
— Ну да… Чай — английская панацея от всех бед, кроме конца света…
Положив ему сахар, она подняла на него глаза:
— Вы пытаетесь острить. Арестовали Пола. И как, все сходится?
— Да. Нет.
— Кто на самом деле убил Джералда и его семью? — Элизабет передала ему чашку. — Вы знаете?
— Кое-что знаю…
— Значит, все хорошо.
— Вы не понимаете. — Он попробовал сэндвич с жареной свининой и понял, что в самом деле проголодался. — Чего в Эрскдейле больше всего?
— Овец, — с готовностью ответила Элизабет Фрейзер, и он, как ни странно, улыбнулся:
— Верно, а еще?
— Камня. Всех видов. Здесь встречаются сланец, базальт, вулканические породы.
— А на камне не остается следов. И даже если остаются, их заносит снегом.
— Верно, но…
Ратлидж достал из кармана оторванный каблук. Тускло поблескивали гвозди в форме полумесяца.
— Так вот обо что вы поранили руку! — воскликнула Элизабет.
— Да. Кто-то потерял каблук. Нельзя идти по камням в рваной обуви. Очень быстро ступня и лодыжка начинают болеть. Если вы пришли с самого побережья и вам нужно снова уходить, что вам понадобится немедленно?
— Сапожник. Ну, или новые ботинки. Но за ними придется посылать в Кесвик.
— Я все обыскал, но нигде не нашел ботинка со сломанным каблуком.
— А времени заменить не было…
— Вот именно.
Элизабет Фрейзер надела на чайник колпак и задумалась.
— Если вы считаете, что прохудившийся ботинок принадлежал убийце, я знаю, где он мог найти новую пару. Если ему подходил размер. У Джералда!
Ратлидж улыбнулся:
— Хэмиш был прав. Он ведь прямо велел мне поискать разгадку у женщины!
— Хэмиш? — удивилась Элизабет Фрейзер.
— Не важно. Меня какое-то время здесь не будет. Пожалуйста, никому не рассказывайте о каблуке, хорошо?
Он поехал на ферму Элкоттов. Пола не было, никто не красил стены, и дом казался заброшенным. Как будто его и в самом деле все покинули.
Ратлидж вошел в кухню со двора. Запах краски еще не выветрился. Камин давно не топили, холод пробирал до костей. Сняв перчатки, он попытался вспомнить кухню такой, какой он ее увидел впервые. С кровавыми пятнами на месте пяти трупов…
Все старались держаться подальше. Никто не попытался проверить, все ли жертвы умерли. Мальчик — если убийца он — наверняка не стал бы проверять. Ну, а взрослый постарался бы не наступить в кровь. Особенно с оторванным каблуком.
У задней двери стоял прямоугольный деревянный ящик, в котором хранилась самая разная обувь. Резиновые сапоги всевозможных размеров, теплые боты для работы в поле. И пара башмаков на деревянной подошве для работы в саду.
Он перебрал сапоги, раскладывая их по парам. Все пары оказались на месте. У всех имелись каблуки, в некоторых случаях стоптанные, в других — сравнительно новые. Несколько сапог были облеплены грязью.
Ратлидж стоял и рассматривал обувь. Хэмиш сказал: «Не такой он дурак, чтобы взять один сапог…»
— Тогда где выброшенная пара? Где ботинок со сломанным каблуком? Я иду по неверному следу?
Хэмиш не ответил.
— Значит, в хлеву. Но что, если каблук оторвался, когда он уходил из долины? Сначала надо найти ботинок, думать будем потом.
Ратлидж аккуратно сложил обувь обратно в деревянный ящик и вышел, закрыв за собой дверь.
Поиски в хлеву отняли много времени. Он работал тщательно, перебирая в уме все мыслимые тайники. Поднимая пыль, извлекал из углов старые заступы и грабли, хомуты, цепи разной длины, сломанное тележное колесо и разнообразный хлам, который не один десяток лет провалялся здесь, никому не нужный. Он прочесал стойла, обыскал кормушку, порылся в отсеке, где висела сбруя, а потом нашел приставную лестницу, которая вела на сеновал. И только там, в дальнем углу, под кучей сгнившей соломы, он нашел, что искал: грубый ботинок без каблука. И второй к нему в пару.
