Софи Ханна - Эркюль Пуаро и Убийства под монограммой
Знал я и то, что Дженни Хоббс так любила Патрика Айва, что оставила своего жениха и последовала за преподобным в Грейт-Холлинг, чтобы продолжать службу у него и его супруги. Такая вот жертвенная любовь: готовая служить и довольствоваться малым. Однако в историях, услышанных нами от Дженни и Нэнси, именно ревность первой выдвигалась в качестве причины, почему она сочинила ту ужасную ложь – она ревновала Патрика к Нэнси. Но этого не могло быть! В этом нет логики! Мы должны думать не только о физике, но и о психологии. Дженни не сделала попытки наказать Патрика за его брак с Франсис. Она спокойно приняла тот факт, что он стал принадлежать другой женщине, продолжала быть его верной служанкой, хорошо служила им обоим в доме викария, и Патрик и Франсис платили ей ответной привязанностью. Так почему же, после стольких лет жертвенной любви, больше похожей на служение, любовь Патрика Айва к Нэнси Дьюкейн вдруг побудила Дженни пустить о нем клеветнический слух, который положил начало цепи страшных событий, приведших к его гибели? Ответ простой: ни на что подобное его отношения с Нэнси ее не побуждали, да и побудить не могли. Не внезапный всплеск ревности и потаенного желания, так долго томившегося внутри, стали причиной того, что Дженни оболгала Патрика. Это было что-то совсем другое. Вы пытались – не так ли, мисс Хоббс, – помочь человеку, которого любили? Даже спасти его. Я понял, что это было именно так, едва услышал теорию моего проницательного друга Кэтчпула. Это же так очевидно, а Пуаро, он был просто imbécile[60], что не заметил этого раньше!
Дженни взглянула на меня.
– Что еще за теория? – спросила она.
Я открыл рот, чтобы ответить, но Пуаро меня опередил.
– Когда Харриет Сиппель сказала вам, что видела, как ночью Нэнси Дьюкейн входила в дом викария, вы сразу поняли, что дело плохо. Вы-то знали об этих встречах – да и как вы могли не знать, живя с Патриком в одном доме, – и приняли решение во что бы то ни стало защитить его доброе имя. Но как? Ведь Харриет Сиппель, если разнюхает, что где-то пахнет скандалом, не успокоится до тех пор, пока не опозорит грешника публично. Чем еще, кроме правды, можно было объяснить присутствие Нэнси Дьюкейн в доме викария именно в те вечера, когда его жена там отсутствовала? Что тут можно было придумать? И вдруг, словно по мановению волшебной палочки, когда вы уже почти отчаялись, вас посетила одна мысль. И вы решили устранить опасность, которую представляла собой Харриет, с помощью соблазна и ложной надежды.
Дженни тупо смотрела прямо перед собой и не говорила ни слова.
– У Харриет Сиппель и Нэнси Дьюкейн было кое-что общее, – продолжал Пуаро. – Обе рано потеряли мужей. И вы сказали Харриет, что с помощью Патрика Нэнси смогла установить духовный контакт со своим покойным мужем – за деньги. Разумеется, втайне и от деревенских, и от Церкви, сказали вы, но, если Харриет пожелает, Патрик сможет сделать для нее то же, что он сделал для Нэнси. Джордж и она смогут снова… ну, не быть вместе, конечно, но хотя бы установить своего рода общение. Скажите, как отреагировала на это Харриет?
Последовала долгая пауза. Наконец Дженни сказала:
– У нее аж слюнки текли, так ей невтерпеж было. Сказала, что заплатит любые деньги, лишь бы еще раз поговорить с Джорджем. Вы и представить себе не можете, месье Пуаро, как сильно она его любила. Пока я говорила, ее лицо… впечатление было такое, будто покойница вернулась к жизни. Я пыталась объяснить все Патрику: что возникла проблема, но я нашла решение. Видите, я ведь сделала предложение Харриет без его ведома. Наверное, в глубине души я понимала, что Патрик никогда на это не согласится, но я просто не знала, что придумать! И не хотела, чтобы он сразу все мне запретил. Вы можете меня понять?
– Oui, mademoiselle.
– Я надеялась, что смогу убедить его и он согласится. Он был человеком принципиальным, но я была уверена, что он захочет оградить от скандала Франсис и защитить Нэнси, а я предлагала ему гарантию молчания Харриет. Другого способа не было! Все, что требовалось от Патрика, это время от времени говорить Харриет Сиппель пару ободряющих слов, якобы от лица ее Джорджа, вот и всё. Даже деньги брать было не обязательно. Я все ему объяснила, но он не захотел слушать. Он был в ужасе.
– И правильно, – сказал Пуаро спокойно. – Продолжайте, пожалуйста.
– Он сказал, что было бы несправедливо и аморально поступить так с Харриет и что лучше он пожертвует своим честным именем, чем согласится на то, что я предлагала. Я умоляла его подумать. Какой нам вред от того, что Харриет будет довольна? Но Патрик твердо стоял на своем. Он попросил меня передать Харриет, что мое предложение оказалось неосуществимым. Он выразился очень прямо. «Не говори, что ты солгала, Дженни, – сказал он, – иначе она заподозрит правду». Я должна была передать Харриет лишь то, что она не может получить желаемое.
– Значит, у вас не было выбора, – сказал я.
– Никакого. – Дженни заплакала. – И с того самого дня, когда я сказала Харриет о том, что Патрик отказался ей помочь, она стала его злейшим врагом и распустила слух по всей деревне. Патрик мог бы пустить ответный слух, от которого ей тоже не поздоровилось бы, о том, что она и сама желала прибегнуть к его нечестивым услугам и только когда ей было в этом отказано, стала называть их кощунством и ересью. Но он не захотел так поступить. Сказал, что, как бы злобно ни нападала на него Харриет, он не станет чернить ее имя. Глупец! Она вмиг заткнулась бы, но он был слишком благороден, на свою беду.
– И тогда вы пошли за советом к Нэнси Дьюкейн? – спросил Пуаро.
– Да. Я решила, что нельзя, чтобы только мы с Патриком страдали. Нэнси тоже участвовала в этом. Я спросила у нее, должна ли публично разоблачить свою ложь, но она посоветовала мне не делать этого. Она сказала: «Боюсь, что нам с Патриком в любом случае грозит беда. Поэтому с твоей стороны было бы мудро, Дженни, затаиться где-нибудь и помолчать. Не надо жертвовать собой. Не думаю, что у тебя хватит сил выдержать злословие Харриет». Она меня недооценила. Конечно, я была очень расстроена тогда и, наверное, производила впечатление совсем беспомощной, ведь я так боялась за Патрика, зная, что Харриет решила его уничтожить, – но характер у меня сильный, месье Пуаро.
– Я вижу, что вы не боитесь.
– Нет. Мне придает силы мысль о том, что Харриет Сиппель, этой гнусной двуличной бабы, больше нет на свете. Ее убийца оказал миру большую услугу.
– И это снова возвращает нас к вопросу о личности убийцы, мадемуазель. Кто убил Харриет Сиппель? Вы утверждали, что это сделала Ида Грэнсбери, но это ложь.
– Вряд ли мне есть необходимость рассказывать вам правду, месье Пуаро, раз вы и так ее знаете.
– Тогда я попрошу вас сжалиться над беднягой Кэтчпулом. Он еще не знает всей истории.
– Ну так возьмите и расскажите ему все, ладно? – Дженни отсутствующе улыбнулась, и я вдруг почувствовал, что ее как будто стало меньше, чем было всего минуту назад; она словно перенеслась из той комнаты в другое место.
– Très bien[61], – сказал Пуаро. – Я начну с Харриет Сиппель и Иды Грэнсбери: две несгибаемые женщины, убежденные в собственной правоте, ради которой они были готовы загнать человека в могилу. Огорчались ли они после его смерти? Нет, зато они противились его погребению в освященной земле. Поддались ли эти женщины на уговоры Ричарда Негуса и пожалели о том, как они поступили с Патриком Айвом? Нет, конечно нет. Маловероятно, чтобы они испытывали такие чувства. Вот, мадемуазель Дженни, когда я понял, что вы нас обманываете в этом месте вашей истории.
Дженни пожала плечами.
– Все возможно, – сказала она.
– Non. Возможна только правда. Я знал, что ни Харриет Сиппель, ни Ида Грэнсбери никогда не согласились бы на добровольное самоуничтожение, которое вы мне описали. Значит, их убили. Как удобно – выдать убийство за делегированное самоубийство! Вы надеялись, что Пуаро выключит свои серые клеточки, едва услышав, что жертвы сами хотели умереть. Как же, такая прекрасная возможность искупления! До чего фантастическая и необычная история – из тех, которым невольно веришь, поскольку кажется, что придумать такое никому не под силу.
– Это была моя страховка, на всякий случай, – сказала Дженни. – Я надеялась, что вы меня никогда не найдете, но все же боялась: а вдруг сможете?
– А на случай, если бы я вас все же нашел, у вас и у Нэнси Дьюкейн были заготовлены алиби на время между семью пятнадцатью и восемью, и вы надеялись, что они вам помогут. Вас и Сэмюэла Кидда обвинят в попытке свалить все на ни в чем не повинную женщину, а не в убийстве или заговоре с целью совершения убийства. Умно: вы признаете малую вину, чтобы избежать ответственности за большую. Ваши враги мертвы, и никто не повешен, потому что мы поверили в вашу сказку: о том, как Ида Грэнсбери убила Харриет Сиппель, а Ричард Негус убил Иду Грэнсбери, а потом – себя. Ваш план был изобретателен, мадемуазель, – но вам далеко до Пуаро!
