Душегуб - Николай Вингертер
Нексин, державший перед собой лист бумаги, резко скомкал его, зажал в кулаке так, что побелели пальцы, потом размахнулся, чтобы бросить в придорожные кусты, но мгновенно сообразив, что в деревне его могут подобрать и прочесть, сунул в карман. Оставленный любимой женщиной, он понимал умом, что Хромова сделала свой выбор, и не в его пользу, но сердце продолжало страдать и волноваться от ревности и безысходности. В последней строчке письма — Нексин снова его развернул и перечитал — она не оставляла никакой возможности для того, чтобы он пытался хоть как-то поговорить с нею; она давила на его самолюбие и достоинство, — это его всего более и угнетало, потому что она знала самые чувствительные черты его характера.
Нексин снова сунул письмо в карман и бесцельно пошел по поселку; был несколько рассеян и забывал здороваться с попадавшими навстречу селянами, вызывая их удивление, но сам не замечал, продолжая думать о случившемся. Не склонный ни к гаданиям, ни мистике, в какой-то момент он вдруг вспомнил, как Хромова ему сказала, что рождена под знаком Рыб, и он даже как-то дарил ей золотой кулон с этим знаком. «Наверное, потому и ускользнула от меня, как рыба», — сказал он себе. Невольно ему вспомнился и его небогатый рыбацкий опыт. Однажды, вытаскивая из сачка уже выуженного приличного линя, упустил из рук рыбину, которая была в какой-то слизи… Он представил себе, что и Хромова такая же склизкая, как та рыбина, поэтому не удержал ее, как ту рыбину, около себя, а теперь она переметнулась к другому. И Нексину после такого сравнения стало даже противно оттого, что был с Хромовой, он глянул на свои руки и почему-то отер их машинально о пальто, словно они были в такой же слизи, как после линя; и ему после этого стало немного легче, он как будто освободился от грязи и неприятных ощущений, связанных с Хромовой… «Что ж, — думал он, — не все встречаются и сходятся, чтобы быть потом вместе; кто-то и расходится, чтобы уже никогда не быть вместе…» Он медленно и с необыкновенной тщательностью порвал на мелкие части письмо и пошел назад, роняя и разбрасывая их по дороге, думая о том, как было бы хорошо точно так же выбросить из головы все, что связано с Хромовой.
В конторе Нексина встретила Борец со словами, что его потеряли: дважды о нем спрашивала Александра и его давно ждет Петерс в гараже. Нексин посмотрел на часы — его обеденное время прошло, — он махнул рукой и попросил Борец заварить для него кофе, а сам ушел в гараж, чтобы отправить немедля водителя к Оашеву.
Возвращаясь в контору, в дверях Нексин столкнулся с Александрой. Она от неожиданности ойкнула и отступила назад, извиняясь. Нексин промолчал. Александра, лишь мельком взглянув на Нексина, увидела, что он какой-то словно взъерошенный, с потемневшим лицом, как бывает с людьми в горе, не удержалась и спросила машинально:
— С вами, Алексей Иванович, все хорошо?
— Да! — ответил Нексин. — А почему об этом спрашиваете, Александра?
— Я вас долго ждала в столовой, спрашивала у Нины Викторовны, но вы почему-то не пришли… Раньше такого не было… Ну а если честно, у вас такой вид, словно что-то случилось… Вы не заболели?.. Может, могу помочь?..
— Спасибо, я здоров. В моем случае помощи не оказать, — попытался сострить Нексин, но вышло у него неудачно, с вымученной улыбкой.
— Значит, женщина! — понимающе сказала Александра. Она внимательно посмотрела на Нексина и без тени смущения, когда прежде разговаривала с ним, как с директором, но теперь голосом вкрадчивым, как старому знакомому сказала: — Слышали, наверное, такую мудрость: «Не потерявши — не обретешь». Есть выражение и проще: «В природе не бывает пустоты». Алексей Иванович, не надо так сильно страдать!
Нексин ей ничего не ответил, и Александра пошла дальше, походкой изящной и красивой; на ней были кроссовки, синие джинсы и короткая, до пояса, желтого цвета куртка на пуху; было невозможно не любоваться ее стройной, спортивной фигурой. Нексин, оставаясь на месте, долго и немного рассеянно смотрел вслед; наконец, опомнился, и первое, что пришло ему в голову: «Как это она так быстро поняла мое настроение и мгновенно все расставила по местам?..»
За два месяца постоянного общения с Нексиным Александра, как ей казалось, его немного узнала, хотя понимала, что ее знания поверхностные, «чужая душа — это всегда потемки», и никому и никогда, в сущности, не дано знать, на что способен порой даже очень близкий или родной человек, примеров этому пруд пруди. Она подметила, что он сильно горделив, себя любит, очень хочет выделяться, не прочь прихвастнуть, доказательством последнего были его появления на кухне с дичью после охоты, когда он не мог никак без похвальбы, и сам того, видимо, не замечал, как употреблял «я» в количестве неумеренном для нормального человека; впрочем, она где-то читала и слышала, что это черта всех гипертрофированно самолюбивых людей с завышенной самооценкой, страдающих из-за этого, как, например, страдал Наполеон; они различаются лишь тем, что одни якают без конца, другие, чуть похитрее и осмотрительнее, вместо «я» употребляли штампы вроде: «ваш покорный слуга». «Но кто не без недостатков? — говорила она себе и подытоживала: — В их числе и я… Ну а если бы кто знал получше мою подноготную, так и вообще со мною не слишком много найдется желающих сблизиться». Во всем остальном новый директор лесхоза ей вполне нравился, пусть и небольшого росточка. На этот счет одна из ее бывших подруг любила напомнить где-то вычитанную мудрость индийцев, что «слон имеет большие мозги, но не умнее мартышки». Она, Александра, в жизни тоже с годами стала что-то понимать, после того как успела наделать немало глупостей. Родилась и росла она не в простой семье: отец был директором большого завода, мать тоже директором, но школы. Оба из технической интеллигенции — он инженер, она математик по образованию, они и сами были из семей интеллигентов и очень гордились своей родословной, и по какому-то устоявшемуся мнению, как и им подобные снобы, считали, что только их среда дает таких же способных и выдающихся людей. И даже несмотря на многочисленные опровержения такого устоявшегося мнения примерами из жизни, когда узнавали о том, что тот или иной неординарный человек вовсе не из их среды, а от «кухарки», то по-прежнему держались своего, и утверждали,
